Многие – и я, кстати, в их числе – возмущаются поведением части наших сограждан, уехавших из страны после начала СВО. Причём кто-то уехал сразу, в феврале, а кто-то – после объявления частичной мобилизации. Действительно, горько порой бывает осознавать, что люди, бок о бок с которыми ты жил и которые, быть может, не раз высказывали прекрасные по своей сути мысли (а некоторые высказывали их тебе лично, в лицо), - что эти люди на поверку, когда пришёл тот самый момент, как-то вдруг потеряли в твоих глазах своё прекраснодушие и показали себя с неожиданной, часто даже противоположной стороны. В это сложно поверить, это не так-то просто принять.
Ещё сложнее принять это от той самой нашей бывшей элиты, которая очень долго пыталась укорениться в новой России, коллективно ведя нас к светлому будущему. Все эти люди пытались научить нас чему-то, привить нам что-то, судить что-то о нас исходя из своего, как им казалось, привилегированного положения. Сами собой напрашиваются вопросы: а как же так? Почему же они вдруг резко перестали быть теми, кем себя позиционировали? Что произошло?
Мы растеряны – а не нужно никакой растерянности. Всё это уже было, всё это уже описано у классиков.
Вот, к примеру, мысли Ф.М. Достоевского об А.И. Герцене из его книги «Дневник писателя» за 1873 год. Напомню: Герцен основную часть своей сознательной жизни прожил в эмиграции, считая себя при этом патриотом России. В Лондоне он издавал оппозиционный журнал «Колокол», активно критикуя монархический строй и вообще всё жизнеустройство в Российской империи.
Итак, Достоевский, размышляя о Герцене, говорит, что «то был продукт нашего барства, русский дворянин и гражданин мира прежде всего, тип, явившийся только в России и который нигде, кроме России, не мог явиться. Герцен не эмигрировал, не полагал начало русской эмиграции; нет, он так уж и родился эмигрантом. Они все, ему подобные, так прямо и рождались у нас эмигрантами, хотя большинство их не выезжало из России. В полтораста лет предыдущей жизни русского барства за весьма малыми исключениями истлели последние корни, расшатались последние связи его (барства – прим. моё) с русской почвой и с русской правдой».
За исключением дворянства (не надо так уж сильно льстить нашей бывшей элите) и «полтораста лет» (в новой России это случилось быстрее), все остальные слова Достоевского можно применить к нашей уехавшей интеллигенции. Действительно, они родились в России, но были внутренними её эмигрантами. Потому что за годы хорошей, сытой жизни (то, что Достоевский называет барством) эти люди, которые своей задачей (по крайней мере, публично) ставили улучшение положения народа в России, - они растеряли всякую связь с народом. Они перестали его видеть в конкретных примерах, для них народ стал неким обобщением, некоторой абстракцией. Они рассуждали о том, что нужно народу, не только не спросив об этом сам народ, но даже НЕ ЗНАЯ его. Разве не так?
Читаем Достоевского далее. «К русскому народу они (подобные Герцену – прим. моё) питали лишь одно презрение, воображая и веруя в тоже время, что любят его и желают ему всего лучшего».
Точнее и не скажешь, верно? Особенно если вспомнить тот проклюнувшийся жёсткий тон уехавшей творческой элиты (про плохой язык патриотов, про «это Россия от вас уехала» и прочее), то в общем-то ничего удивительного и нового наша бывшая элита нам не открыла. Оказывается, всё это было, и было записано и проанализировано великим русским классиком (а главное, великим действительным народолюбцем) Достоевским.
Поэтому не стОит удивляться поведению уехавших. Однако жалко, что то, о чём Достоевский писал полтора века назад, находится всё в том же положении и состоянии, как и было при нём. Это тревожный симптом, свидетельствующий о том, что уроки истории мы часто не знаем, а стало быть, и не учим. Поэтому чего удивляться, что сейчас происходит то, что происходит?..