"Первая волна" русской эмиграции столь мощно и ярко накрыла земной шарик, что даже на Нью-йоркщине и Вашингтонщине мощно проросли семена великой русской культуры, дав богатейший и уникальный урожай поэзии, прозы, скульптуры, живописи,- всего, чем так богата была Российская империя до ее пленения Шариковыми и Швондерами.
"Я свою племяшку Лиду никому не дам в обиду"...
Лидию Алексееву любила вся читающая русскоязычная диаспора Америки. В России эту поэтессу (или поэта, как настаивала Анна Ахматова) знали меньше, если вообще можно говорить о каком-либо знании ее творчества.
Кстати, интересный факт - упомянутая Анна Андреевна приходилась тетей Лидии Девель (это настоящая фамилия, Алексеева - псевдоним), только Нью-Йорк так далеко от Петербурга, что на бурное проявление родственных связей рассчитывать особо не приходилось. А ведь, дед Алексеевой по материнской линии — Владимир Антонович Горенко — и отец Ахматовой, Андрей Антонович Горенко, — родные братья. То есть — мать Алексеевой и Ахматова были двоюродными сестрами.
Запыленная странница
Отец Лиды, рожденной в 1909 году в Двинске, был потомком гугенотов (Dеvеllе), и служил в чине полковника в Русской Императорской армии. В одиннадцатилетнем возрасте Лида, вместе с родителями, покинула Россию. Семья обосновалась в Югославии, где Алексеева прожила 22 года, окончив там русскую гимназию и получив филологическое образование в Белградском университете.
По времени это была середина тридцатых годов, когда Лидия Девель начинает всерьез увлекаться и заниматься поэзией, ставя себе в пример двоюродную тетю Анну Андреевну.
Я, странник запыленный,
Ищу в пути приют.
А мне воды соленой
Напиться подают.
Смеются у порога,
Но я покорно пью.
У всех своя дорога,
Я выбрала свою.
Горестно только время разлук
Что ж, дорога была выбрана, но она не оказалась усыпанной розами, хотя критика доброжелательно относилась к творчеству Лидии, взявшей себе литературный псевдоним по имени отца.
Ее поэзию особо отмечали в своей переписке архиепископ Иоанн Шаховской и "последний царскосел", поэт Дмитрий Кленовский.
Поэт и литературовед русской эмиграции Юрий Иваск в своем известном обзоре «Похвала русской поэзии» писал:
«Поэтика Л. Алексеевой самая консервативная. Никаких авангардных экспериментов. Но сколько свежести, новизны в образах, хотя за оригинальностью она не гонится. Простота Лидии Алексеевой имеет мало общего с простотой так называемой "Парижской ноты".
Ноющие поэты на Монпарнасе 30-х гг. очень уж много уделяли внимания себе... В простой поэзии Лидии Алексеевой столько зверей, растений, и как мало внимания она уделяет себе!.. Добро в поэзии Лидии Алексеевой – истинное, радующее разнообразием и захватывающее читателя".
В 1949 Лидия Алексеевна оказалась в Америке, где стали выходить сборники поэтессы, а ее поэзия обрела одну из главных своих тем - благодарности жизни и готовности к смерти.
Коснется нас мудрой рукой Творец –
И в жизнь облекается серый прах, –
И ты, и земля, и лист, и скворец,
Мы только глина в Его руках.
И горестно только время разлук,
И страха священного не побороть,
Когда вдохновенным касаньем рук
Нам новую Мастер готовит плоть
Я на правую руку надела перчатку с левой руки...
По приезде в Америку Алексеева недолго работала на перчаточной фабрике, затем эстонский поэт (приятель Игоря-Северянина, между прочим) Алексис Раннит устроил ее в славянский отдел Нью-Йоркской Публичной библиотеки, где она благополучно прослужила до выхода на пенсию.
Летом поэтесса уезжала летом в отпуск — обязательно куда-нибудь на лоно природы — и привозила стихи о деревьях, о лесной живности, о грибах, о солнце…
…Я тройчатку желудей нашла,
Гладких, плотных, буровато-ржавых,
Тесно севших в чашечках шершавых, –
И домой в кармане привезла.
Пальцы их бездумно извлекли,
Бросили – случайная причуда –
Трех дубов несбывшееся чудо,
Отнятое мною у земли.
К быту не приспособлена совершенно
Современники Алексеевой вспоминали, что она была совершенно не приспособлена к быту. Не будучи бедной, жила в самом нищебродском "гетто" , где хозяйничали "банды Нью-Йорка". Особенно усердствовали негры (ой) темнокожие пуэрториканцы, залезая в неухоженную квартиру "странной русской" чуть ли не ежедневно. Выносили все, не трогая книг. Взамен хозяйка оставляла "гостям" на столе горстку мелочи, а рядом записку о том, что больше денег в доме нет.
Была у нее добрая подруга Ольга Анстей, тоже человек из России, волею судьбы оказавшаяся через океан от Родины. Она тоже писала стихи, печаталась как критик-эссеист, но болезнь вынуждала все чаще оставаться дома. Лидия навещала Ольгу так часто, как могла, но однажды неловко оступилась, упав в темном подъезде. Перелом шейки бедра, после которого к обычной жизни ей уже вернуться не удастся.
Но и в эндшпиле жизни Лидия Алексеевна находила светлое и доброе в пребывании на этом свете, готовясь к итоговому путешествию в лучший из миров:
Не спрашивай, что будет там, потом,
Когда настанет миг прощанья и свободы, –
Ведь если что-то ждет – какое чудо в том!
А если ничего… Какой великий отдых!
Вечная дорога к России
Поэзия Алексеевой совершенно не политизирована. Она не шлет проклятия большевикам, вынудившим ее семью покинуть любимую Россию. Она не заламывает руки в истерике по утраченной Отчизне. Она просто благодарит Россию, что та была в ее жизни:
От родников Твоих ни капли нет во мне,
Питают кровь мою давно другие страны, –
И Ты – лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого, равнодушного порога?..
То что порог был чужой и равнодушный, подтверждают действия хозяина дома, где имела квартирку Лидия Алексеевна. Пока та доживала последние дни в больнице, торопящийся получить деньги с новых жильцов "бизнесмен" сжег все бумаги и письма поэтессы, предав уникальный архив огню.
То что, не утащили черные, уничтожил белый.
Не в изгнании, а в послании. Вместо эпилога
Так, в 1989 году закончилась жизнь большого поэта русской эмиграции Лидии Алексеевой.
Ветры перемен все же донесли ее замечательные стихи в Россию, объединив их в книге "Горькое счастье" (2007 г.), за что отдельное спасибо издательству "Водолей", возвращающего нам блистательные имена Серебряного века русской поэзии, пусть и оказавшиеся в эмиграции, но своим талантом и трудом заставивших весь мир убедиться, что они "не в изгнании, а в послании"
Нет, в ней разрыва нет,
И даже узелков –
В той нити, что на свет
Вела из детских снов.
И это я в игре
Касаюсь ворса лбом
На вытертом ковре,
На серо-голубом.
И это схвачен мной
У мокрых скал морских
Подброшенный волной
Мой самый первый стих.
И это отдан мне
Весь мир из Божьих рук, –
И я стою в окне
Вагона всех разлук.
Старушечья скамья
И стайка воробьев...
И там, должно быть, я –
Не вижу без очков.
Конечно, это вы, Лидия Алексеевна...
Даже не сомневайтесь!