Рассказ по личной истории, которой поделился Александр Плотников.
Потусторонний мир точно существует, утверждаю это, опираясь на личный опыт пережитой клинической смерти. Это не вера, не домысел и не желание приукрасить реальность. Это — знание, вбитое в подкорку, как клеймо раскалённым железом. Знание, которое остаётся с тобой навсегда, меняя сам способ смотреть на привычные вещи. Так уж сложилось, что я с рождения не отличаюсь крепким здоровьем, это если мягко сказать. Думаю, нет на свете людей, которые бы гордились званием пожизненного астматика. Только тот, кого постигла такая же тяжелая участь, хорошо знает, через какие мучения приходится проходить во время очередного приступа. Это не просто «тяжело дышать». Это ощущение, будто грудь заковали в раскалённую стальную шину, которая с каждым вдохом сжимается всё туже. Воздух перестаёт быть невидимым; он становится вязкой, густой субстанцией, которую невозможно протолкнуть в спавшиеся, будто слипшиеся трубочки бронхов. Мир сужается до размера одной цели — вдохнуть. Один раз. Ещё раз.
Это сейчас, в наши дни, появились более-менее адекватные лекарства, средства, а во времена моего детства их еще не изобрели, да если бы даже и были, то о каких эффективных лекарствах можно было говорить в постсоветской России во времена разрушительных лихих 90-х годов? Время было смутное, серое, пропитанное запахом дешёвого табака, бензина и безнадёги. Аптеки блистали пустыми полками, а «скорые» ехали часами, если ехали вообще. Ты оставался один на один со своей хворобой, как пещерный человек с саблезубым тигром — с клокочущим в груди зверем, которого можно было лишь ненадолго усыпить дедовскими методами да силой воли.
Точный год, когда произошло со мной это невероятное событие, не могу назвать, запамятовал, но где-то в самом начале девяностых. Помню, за окном была та самая, густая как чернила, провинциальная ночь, когда фонари горят через один, а звёзды скрыты дымкой городской пыли. У меня в очередной раз начался приступ, сильный, который не купировался. Ни тёплая вода, ни горчичники, ни мучительная поза, облегчающая выдох, — ничто не помогало. Паника, холодный липкий пот и это неумолимое, железное чувство удушья.
Мне предложили вызвать машину скорой помощи. В это время на дворе была темная ночь, и я отказался, что раньше не раз уже делал. Попытался потихонечку переждать кризис. Мне было плохо, порой хотелось буквально залезть на стену от нехватки кислорода. Сознание начинало плыть, предметы в комнате — теряли чёткость, расплывались в серой пелене. И вот, в какой-то момент отключился, потеряв сознание. Последним ощущением был не страх, а почти облегчение: наконец-то прекратилась эта изматывающая, безнадёжная борьба.
Но все дальнейшее происходило так явственно, словно было не во сне, а наяву. Даже более того: это была реальность повышенной чёткости, где каждый предмет, каждое чувство обретало невероятную, кристальную ясность.
В какой-то момент я увидел себя со стороны и сверху, надо сказать, жалкое зрелище — бездыханное, распростертое на диване тело, бледное лицо, искаженное страшной гримасой, выпученные невидящие глаза, широко раскрытый рот. Оно лежало в неестественной, сломанной позе, одно колено подтянуто к груди, руки беспомощно раскинуты. И самое странное — я смотрел на это без малейшей жалости или ужаса. Как инженер изучает вышедший из строя механизм. Да, это был мой механизм. Сломанный. Интересно, что с ним случилось?
Я хотел растормошить себя, но руки прошли, словно через пустоту. Не было ни сопротивления материи, ни ощущения прикосновения. Просто… отсутствие контакта. Мой новый «я» не имел веса, плотности, но при этом обладал идеальной, всеобъемлющей формой и незыблемым сознанием. Страшно не было, скорее всего, испытал сильное удивление. Чистое, детское удивление исследователя, наткнувшегося на новый, непостижимый закон природы.
И в этот момент замечаю стоящего посередине своей комнаты незнакомого парня. Он появился не вдруг — казалось, он был тут всегда, просто я его не замечал, пока не оторвался от созерцания своего тела. Молодой, лет двадцати пяти, в простой, ничем не примечательной одежде. Лицо спокойное, усталое, но в глазах — глубокая, тихая уверенность и… понимание. Я не испугался, более того, почувствовал к нему какое-то необъяснимое доверие. Оно возникло мгновенно, как вспышка. Не как к другу, а как к опытному попутчику в абсолютно незнакомой стране.
Незнакомец представился проводником между белым светом и потусторонним миром. Пояснил, что по какой-то причине не ушёл дальше, а завис в пространстве между двумя мирами. «Случается, — сказал его голос, который я слышал не ушами, а всем своим существом. — Незавершенные дела. Сильная привязанность. Или просто… ошибка настройки. Я остался здесь, в слое, который иногда называют междумирьем. И пока есть время, помогаю умершим людям проходить этот путь, чтобы они не испугались и тоже здесь не застряли в междумирье навечно». В этот момент я не до конца понял смысл его слов. «Умершим»? Ко мне это не относилось. Я же просто… отключился. Ненадолго.
Проводник взял меня за руку, я тут же ощутил, что не чувствую свое тело. Прикосновение было странным: не теплом и не давлением кожи, а слиянием двух одинаковых по плотности энергетических полей. Было чувство прочности, надёжности, как будто тебя крепко держат за предплечье, чтобы не упал. Мы парили в воздухе, словно птицы, но не махали крыльями. Движение было мгновенным озарением желания. Захотел — и уже переместился. Не было ни ветра в лицо, ни чувства скорости. Прошли сквозь стены, словно их не существовало вовсе. Кирпич, штукатурка, обои — всё это расступилось, как вода перед ныряльщиком, не оказав ни малейшего сопротивления, и мы выплыли в прохладную ночную мглу. Очутились снаружи моего дома, полетели над городом, оказались в нескольких квартирах, и в них парень показал мне своих спящих родных, а затем дом, в котором раньше жил и где недавно закончилась его жизнь. Он не говорил ничего, просто указывал взглядом: вот мать, вот сестра, вот моя комната с гитарой в углу. И от него исходила волна такой тихой, смиренной, но пронзительной тоски, что она была понятнее любых слов. Он не мог уйти, пока не убедится, что они спят спокойно. Пока не выполнит этот последний, невысказанный долг.
А потом мы оказались в другом, необычном месте. Огромное, безграничное помещение, лишённое привычных черт — без окон, без чётких стен, потолок терялся в высоте, заполненной золотистым туманом. И здесь было много людей. Они стояли в тихой, неподвижной, нескончаемой очереди, растянувшейся вперёд, в туманную даль. Некоторые сидели на странных, бесплотных подобиях стульев или просто на корточках вдоль невидимой стены. Все они были разные, но объединённые одним выражением лица — терпеливым, отстранённым ожиданием. Ни разговоров, ни суеты, лишь глубокая, всепоглощающая тишина, нарушаемая сдержанными вздохами. И в этот миг до моего сознания, наконец, дошло со всей неотвратимостью падающей гири. Я понял, где нахожусь и что происходит. Это был не просто обморок, не «отключка» от нехватки воздуха. Это было что-то окончательное. Это была та самая черта, тот самый порог, о котором он говорил. И я стоял в очереди за ним.
Паника, настоящая, дикая, слепая, ударила по мне, как током. Инстинктивное, животное «НЕТ!» перекрыло всё — и любопытство, и доверие к проводнику. Я отказался продолжать путь. Я вырвал свою руку (или то, что её заменяло) и стал требовать, почти кричать в беззвучной пустоте: «Верните меня! Сейчас же! Туда, откуда вы меня взяли!»
Надо сказать, что эту просьбу тут же выполнили. Без споров, без уговоров. Проводник лишь кивнул с тем же усталым пониманием, будто видел такую реакцию тысячу раз. И пространство вокруг нас снова поплыло, свернулось, и в мгновение ока я снова был в своей комнате. Откуда-то сверху, словно не было потолка, я вновь увидел себя, лежащего на диване, бледного, с широко раскрытыми глазами. В этот миг мне стало панически страшно, но это был уже другой страх — не перед неизвестностью, а перед вечной потерей этого привычного, дорогого мира. Страх навсегда стать тем, кто смотрит сверху. Но это продлилось секунды, и я, в мгновение ока, очутился в собственном теле. Ощущение было похоже на резкий, всем телом рывок на лифте вниз. Тяжесть, плотность, боль в сведённой груди — всё вернулось разом. Открыл глаза и облегченно вздохнул, снова на белом свете. Первый вдох был шумным, хриплым, болезненным.
Затем долго убеждал себя в том, что мое путешествие в потусторонний мир — всего лишь ночной кошмар, который случился со мной во время приступа. Мозг отчаянно цеплялся за логику: галлюцинация от гипоксии, вымысел отключившегося сознания, сон. Я почти успокоился, загнав пережитое в самый тёмный чулан памяти.
В тот момент, когда почти убедил себя в том, что эти удивительные видения являются плодом моего воображения, стала появляться информация, подтверждающая факты, которые мне предоставил парень, назвавшийся проводником между мирами. Вскоре начал встречать на улице людей, которых мне показывал с небес проводник. Я видел его мать — ту самую, спящую в кресле, — выходящую из нашего же подъезда с сумкой-тележкой. Узнал его сестру, которая работала в местном магазине. Их лица были врезаны в память с той самой сверхъестественной чёткостью. Помню, в эти моменты меня охватывало чувство сильного страха, поскольку точно знал, как их зовут и какие между ними родственные связи. Я знал то, чего не мог знать. Это было не предположение, а холодное, готовое знание, всплывающее изнутри, как выученный в детстве стих. От них я, осторожно задавая вопросы, узнал, что умерший парень действительно жил совсем недалеко от меня, буквально в одной остановке общественного транспорта, и погиб в автокатастрофе год назад.
Вот после этого во мне что-то щёлкнуло и встало на место. Окончательно и бесповоротно. Понял, что в ту незабываемую жуткую ночь во время очередного приступа удушья случилась не просто потеря сознания. Случилась клиническая смерть. Моя душа — или сознание, или энергетическая субстанция — вышла из тела, пересекла грань между этим и тем светом, и мне довелось пообщаться с тем, кто сам застрял на этой грани. Он показал мне не сон, не бред, а потусторонний мир, который реально существует.
И главный вывод, который я вынес из этого, лежит даже не в факте существования «того света». Он — в понимании устройства «этого». Мы — нечто большее, чем плоть и кровь. Наше сознание автономно. А смерть тела — это не конец пути, а лишь сложный, для многих пугающий переход. И самое поразительное: даже в этом переходе есть место странной, бескорыстной милости. Место для проводников, которые, сами не сумев уйти, остаются, чтобы помочь не заблудиться другим. Чтобы отчаянное «НЕТ!» того, кто ещё не готов, было услышано. Возможно, в этом и есть высший смысл — даже за чертой остаётся место для простого человеческого сострадания. И это знание отнимает у смерти её главное оружие — абсолютный, всепоглощающий ужас небытия.
Рекомендую по теме «ПОТУСТОРОННЯЯ МИСТИКА» прочитать рассказы «Просьба усопшего. Или экспресс-посылка на тот свет» «Необычные просьбы покойников или почему снятся умершие», «Важная подсказка с того света»
Не теряйте любимый канал, всегда читайте новые мистические рассказы, включив оповещение о выходе новинок, для этого нажмите на КОЛОКОЛЬЧИК на главной странице канала Истории сибиряка