Травматизм на площадках
С уличными перформансами не всегда все получается удачно, иногда так и вовсе плохо. Ирка Андреева[1] – жена или нет, тогда уже вдова легендарного Фрэнка[2], горела на перформансе, устроенном Антоном Адасинским[3]. Свои ожоги получил не справившийся с разгулявшимся пламенем Саша Яровой[4].
Володя Бойков в Прибалтике, делая свой знаменитый перформанс вместе с женой художницей Инной Рассохиной[5], обливаясь поочередно тремя ведрами краски, чуть не задохнулся, подобно золотому мальчику Леонардо да Винчи.
А было это так: в тот день в Эстонии праздновали какой-то свой национальный праздник. Володя, поддерживая патриотический настрой населения, обливался поочередно тремя цветами флага – синим, черным и белым, моментально перекрашиваясь под восторженные вопли толпы.
Это по-настоящему завораживающее зрелище, когда вдруг обыкновенный бородатый, ничем не примечательный низкорослый мужичок становится белым, как статуя, а потом…
Эффектно – нечего сказать, но весьма опасно!
Дело в том, что когда человека красят кисточкой художники, всегда оставляют на теле полоску кожи, через которую тело дышит. Обычно это волосяная часть головы или полоска вдоль позвоночника.
Некоторые говорят, что проще всего не закрашивать стопы: мол, кто их увидит, но это неверно. Потому что во время подготовки модели много краски проливается на пол, и шлепающая босиком модель неминуемо закрашивает себе стопы. В случае же с обливанием краской на теле не остается ни одного сантиметра чистой кожи.
Когда этот перформанс проходил в России, Инна с легкостью отмывала своего благоверного в ближайшем кафе или в фирме, заказавшей действо, но за рубежом все оказалось сложнее, и едва закончился перформанс, народ разошелся кто куда, оставив незадачливого актера и художницу одних.
Первым делом Инна постучалась в кафе, рядом с которым проходило представление, но толстый хозяин загородил проход в свое заведение.
– Позвольте ему помыться в вашем туалете, мы актеры из Петербурга, вы видели нас только что на площади.
– Нэт, – хозяин кафе скрестил жирные руки на груди.
– Но вы не понимаете, если он не смоет краску в течение сорока минут, он может задохнуться, – попыталась объяснить сложность ситуации Инна.
– Нэт, – за спиной хозяина возникли два его помощника.
– Но он же только что танцевал на вашем национальном празднике! Неужели вы не понимаете?
Меж тем то ли от нервов, то ли краска действительно начала действовать, но Володя ощутил головокружение и был вынужден присесть прямо на пороге. В глазах потемнело, сердце со скрипом мельничьих жерновов тяжело перекачивало кровь.
– Мы понимаем, но его здесь мыть нельзя.
– Но он же гость страны!
– Пусть его КГБ отмывает.
Инну бесцеремонно вытолкнули на улицу, дверь закрылась.
Она бросилась к другому кафе, тот же результат. К третьему. Предусмотрительные хозяева закрыли дверь задолго до того, как русские подошли к их заведению.
В машины крашеного актера не брали. Гостиница, в которой у них был снят номер, находилась на другом конце города. Положение складывалось отчаянное!
Наконец Инна остановила-таки машину и втолкнула туда уже мало что соображающего мужа.
К счастью, все закончилось хорошо и Володя вскоре пришел в норму, хотя именно эта история представляется мне наиболее страшной.
В старых, еще довоенных театрах завистники могли сбросить с колосников на голову примадонне кошку, подсыпать извести в грим, стекол в танцевальные туфли… но все это были случаи сознательной мести, мести, имеющей какой-то практический смысл – продвижение по служебной лестнице, элементарная зависть, а это… ведь Бойков мог реально погибнуть, а эти люди просто стояли бы у дверей своих кафе и наблюдали за его агонией, как до этого наблюдали за перформансом… Непостижимо…
Костяная нога
Эту историю я записала со слов своей бывшей партнерши по театру, а ныне певицы Полины Руновской[6]. Однажды на одном из уличных спектаклей наша актриса Юля Петрова сломала ногу.
Они тогда выстраивали некую живую пирамиду, Юлька не удержала равновесия и, рухнув с высоты, была вынуждена откатиться в сторону и до конца спектакля изображать из себя нечто «рожденное ползать».
Не будешь же орать на всю улицу, что, мол, на ноги не подняться, лежишь и вибрируешь в такт музыке, молясь только об одном, чтобы боженька не ниспослал сверху еще какого-нибудь бедолагу тебе на голову.
Ну, закончился спектакль, Юльке вызвали скорую, а Полька отправилась в больницу вместе с ней, поддержать чем сможет.
И вот лежит Юлька посреди скорой на специальном таком белом лежаке, сама тоже белая от боли, тихо постанывает, чтобы Польку лишний раз не пугать.
Рядом медбрат пристроился, ему же приятно потолковать с двумя симпатичными девушками.
А Юлька лежала, лежала, да вдруг посмотрела на медбратика и спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, а мне большой гипс сделают?
– Вам? Вам большой, – авторитетно заявляет молодой человек. – Бедро поломано, так что на всю ногу.
– Ага. Большой и белый… – Юля на несколько минут уходит в размышления, Полинка трещит о чем-то с медбратом.
– Белый и большой. Поль, представляешь, как может измениться пластика, если на одной ноге будет огромный негнущийся гипс?
– Ага, все тело будет змеиться, а гипс стоять как каменный, – верно истолковала мысль подруги Руновская.
– Можно вообще крутиться вокруг этого гипса, как змея вокруг… ну, на что это похоже? Вокруг постамента, что ли…
Юлька вскакивает, глаза горят неподдельным восторгом.
– А представляешь: черное вечернее платье, глубокое декольте, перчатки и снежно-белый гипс?! – предложила новую версию Полька.
– Нет, свадебное платье! Атас!!! – Юлька блаженно падает обратно на кушетку. – Сделайте мне самый большой гипс! Самый белый! Только поскорее, поскорее, умоляю…
Идущие по радуге
О так называемом деле Бродского я читала несколько лет назад в газетах, что-то проскальзывало в Интернете о том, как поэт Николай Якимчук «допрашивал» прокурора города… допрашивал? Кто? Как это вообще могло быть?
Когда прокурор допрашивает поэта, это нормально, привычно и даже где-то обыденно и скучно, но наоборот… безусловно, я пишу фантастику, и не такое могу придумать, но вся эта книга изначально планировалась как книга непридуманных историй.
– Так каким образом и главное для чего ты допрашивал прокурора города? – пристаю я к Николаю Якимчуку, все еще думая, что это очередной писательский анекдот.
– Не только прокурора, но и первый секретарь ленинградского обкома товарища Толстикова, и…
Николай спокойно выжидает, когда я справлюсь с шоком. И начинает свое повествование. Мы сидим в заставленной книгами и картинами комнате на Пушкинской, 10 вход в которую предваряет стенд, посвященный Бродскому. Последний раз мы виделись, когда я писала своего «Феникса», а в «Юбилейном» был творческий вечер Евтушенко. Давно это было, и вот новая встреча. Николай немного пополнел, но глаза те же.
Быстрый, веселый, звонкий… Смотря на изменившегося Якимчука, я вдруг ясно представляю, что такой человек действительно запросто мог собраться и доехать до Нью-Йорка. Буквально пихнул пару рубашек в чемодан и на выход. Мог сорваться с места и полететь в Израиль или даже на другую планету.
– В то время, – начинает Николай, ставя свой стул напротив моего, я включаю диктофон, – в то время так получилось, что я познакомился с поэтом Евгением Рейном, другом Бродского. Топоров кстати писал, что Рейн научил его пить портвейн, а ведь Бродский тоже считал Рейна своим учителем… м-да…
Николай делает выразительную паузу и тут же продолжает, его речь, совершенно чистая, красивая, но без вычурностей, льется, как прозрачный ручеек.
В то время Николай работал в газете «Коммунист» – тихое, спокойное место, сулившее кусок хлеба за не особо хлопотную работу. Многие так работали, тихо, неспешно, застрахованно от бед и тревог, и так бы продолжалось долгие годы, если бы не один странный звонок, перевернувший жизнь. Позвонили из журнала «Юность».
Речь зашла о деле Бродского. Звонивший настаивал, что не все понятно с этим, с позволения сказать, процессом, что тут есть в чем разобраться. Короче говоря, требовалось провести частное расследование. Почему частное?
Ну, наверное, потому, чтобы в случае чего всю вину за содеянное можно было смело списать на одного человека.
«Вы ведь живете в Ленинграде. Вот и разберитесь, карты вам в руки, – настаивал невидимый собеседник. – Наверное, остались люди, которые судили Бродского, расспросите их».
После чего Николаю действительно дали несколько имен.
Нужно было что-то решать: либо оставаться в газете, либо заниматься делом Бродского. С одной стороны, Бродский и газета «Коммунист» как-то слабо сочетались, с другой, было страшновато покидать насиженное место. В поисках решения Якимчук обзванивал своих друзей, каждый из которых отговаривал его бросать работу.
В результате Николай поступил противоположно тому, что ему советовали друзья, –уволился и занялся делом Бродского.
Бывший секретарь обкома Василий Сергеевич Толстиков встретил поэта насторожено, на всякий случай разговаривая с ним через дверную цепочку.
Они обменивались вопросами и ответами через узкую щель, почти не видя друг друга, потом, должно быть, почувствовав доверие к незваному гостю, Толстиков соизволил выйти на лестничную площадку.
– Какой Бродский? Не знаю я никакого Бродского! Да, разве он поэт?! – отпирался бывший секретарь обкома.
Он юлил, и это было видно. Почему-то во что бы то ни стало Толстиков не хотел признать сам факт своего участия в проклятом процессе.
«Он не хочет оставаться черным человеком»! – пришел к изумившему его самого выводу Якимчук.
– Но Горбовскому мы ведь помогли! – проникновенно заглядывая в глаза собеседнику, вдруг сообщает вопрошаемый.
Странное дело, если Толстиков не помнит Иосифа Бродского и не знает, за что его преследовали, почему вдруг возникла эта ассоциация с Глебом Горбовским? Или это оправдание, последняя соломинка, за которую хватается утопающий… луковка, которую очень злая, жестокая женщина когда-то и отчего-то вдруг подала нищенке. История из детской сказки: луковка – единственное доброе дело злодейки, за которое нищенка пыталась втащить ее в рай…
Но если человек приготовил аргументы для своей защиты, следовательно, он знал, что нужно будет защищаться. А раз знал, то прекрасно понимал, в чем дело, и о ком его спрашивают.
Следующий визит к прокурору города – и снова знакомая песня: «Кто такой этот Бродский? Никогда не слышал».
Должно быть, Якимчук сделал паузу, потому что прокурор вдруг неожиданно продолжил начатую фразу: «Кто такой этот Бродский? Никогда не слышал, но судили его по неправильному указу. И я это могу вам доказать!»
Опять странности, если никогда не слышал об осужденном, откуда тогда сведения, по какому указу его судили? Ничего себе построение предложения!
Впрочем, это скорее редакторская ремарка.
Прокурор действительно оказался профессионалом и вскоре подготовил для Якимчука и проклятый указ, и подробные объяснения, что в этом указе плохо.
«Дело Бродского» вышло общим тиражом 3 млн экземпляров в журнале «Юность», и через какое-то время Николай вылетел в Нью-Йорк, где собирался встретиться с Иосифом Бродским, чтобы наконец познакомиться лично и вручить изданную им в России книгу стихов Иосифа Александровича «Капподакия». Они созвонились и договорились о встрече на Манхэттене. Это неподалеку от Мортон стрит, 44, где жил Бродский. а также от места, где убили Джона Леннона.
До места встречи Николай шел целых три часа, ориентируясь по карте. В метро зайти не решился, опасаясь, что непременно заблудится в нью-йоркской подземке. Другое дело – ни на кого не полагаясь, добраться самому.
Впрочем, масштаб карты он, видимо, не учел, и Иосифу Александровичу пришлось ждать его в условленном месте.
Бродский нервно ждал, нервно жил. В воспоминании Николая он остался как некий рыжий факел, впечатление возникало не только из-за цвета волос, в то время они были уже обильно подернуты сединой, – Бродский вибрировал и полыхал изнутри.ый звонок, перевернувший жизнь если бы не один странный звонок, перевернувший жизнь
асивая, но без вычурностей, лиется, как пр
– И вот тут я увидел субстанцию поэта. Поэт без кожи, – говорит Николай Якимчук. – Бродский все время извинялся, потому что что-то его не устраивало в сборнике, в жизни…
И я заметил, что если у всех людей линейное мышление, у него оно по радуге.
– Как помочь России?
Его не устраивало качество бумаги, на которой были напечатаны его стихи. Да, в стране в это время были проблемы с бумагой.
Бродский прекрасно понимал свою миссию.
– Как помочь фонду? У меня много знакомых шведских бизнесменов, они приезжают в Россию, их там все время обманывают. Вот если бы вы, поэты, ходили по фирмам и спрашивали, честные они или нет. И тогда шведы из чувства благодарности давали бы вам бумагу!
Замечательная идея! Хотя и чисто фантастическая.
– Я представил себе, как Владимир Иосифович Уфлянд с палочкой начнет ходить по фирмам, наивно заглядывая в холеные рожи бизнесменов и спрашивая, честные они или нет, – смеется Николай. Но в том-то и дело, что Бродский не мог фантазировать более приземленно.
Все по радуге…
Полностью книгу "Многоточие сборки" можно прочитать на АвторТудей: https://author.today/work/164779
[1] Ира "Маленькая" Андреева – «До-театр» (СПб), театр «Дерево», "Театр Нового Фронта" (Чехия)
[2] Фрэнк – музыкант, известный в «Сайгоне» 80-х. Настоящее имя Борис Андреев.
[3] Антон АлександровичАдасинский. Родился 15 апреля 1959 года. Актер, режиссер, хореограф. Руководитель и идеолог театра «DEREVO». 6 лет работал актером в театре пантомимы Вячеслава Полунина "Лицедеи", группа "АВИА" (труба, пантомима, вокал, ставил шоу).
[4] Александр Яровой род. 22 марта 1971 года. Группа «Пикник» – танцующий шаман.
[5] Арт-группа «Деньги», созданная в январе 1997 психологом Владимиром Бойковым и дизайнером Инной Рассохиной. «Группа ставит целью исследование феномена Денег, массовых галлюцинаций, мифов и ритуалов. Метаморфозы ценностей, трансформация отношений, динамика базисных культурных символов — предмет исследований и интереса арт-группы» (из буклета). Участники проектов: Д. Алексеев, Н. Алексеев, В. Бойков, Т. Буковская, Г. Владимиров, В. Вотский, О. Егорова, В. Игумнов, М. Колдобская, А. Кострома, С. Людиновсков, Е. Малкова, В. Мишин, Д. Пиликин, К. Рагимов, И. Рассохина, О. Ростроста, А. Соснора, И. Табеева, М. Ткачев, С. Чернов, А. Чистяков, Ю. Шевчик и др.
[6] Полина Руновская – актриса, танцовщица, певица. 3 года с 1996 по 1999-й пела в ансамбле нойз-авангарда «Зга». С лидером группы Николаем Судником записала один диск, который сейчас готовится к выходу в США. Сотрудничала с Николаем Рубановым, саксофонистом шлягерной шоу-группы «АукцЫон», их совместный проект называется «Ру-2». Вместе с итальянским пианистом-композитором Арриго Каппелетти записала цикл его романсов на французские, португальские и русские тексты, а так же свои «Настроения».