Это настоящая история. Происходит со мной прямо сейчас. Пишу как есть.
Перед тем как перейти к истории про гомосексуалиста, которого подселили к грузинам, я должен рассказать про русский анклав. Так как гей был из России, эта история будет плотно связана с русскими. А точнее с двумя членами русской диаспоры.
Один из них — сотрудник штаба Н@в@льн0г0. Второй — «ура патриот», который после объявления мобилизации решил просить убежища в Германии.
Один из них, на мой взгляд, поступил некрасиво и отчасти бесчеловечно. Но кто именно — я не буду говорить.
После начала публикации этих статей, некоторые комментаторы начали обвинять меня в пропаганде. Но непонятно, пропаганде в чью пользу? Я ведь рассказываю как плохо живётся в немецких лагерях. Но в тоже время рассказываю как хорошо тут живётся.
Обоих этих человек я буду называть одним и тем же именем — «человек Шредингера», или сокращенно «человек Ш».
Расскажу, как встретился с ними и как они повели себя в сложной ситуации. А вы сами решайте, когда я говорю про н@в@льн0вц@, а когда про беглого «патриота».
Я встретил человека Ш, когда шел за обедом. Смотрю, стоит белый мужик, улыбается и машет мне. Иди, мол, брат, сюда. Русские друг друга тут видят за километр.
Он рассказал свою историю, что приехал сюда из Москвы по еще работающей туристической визе. Говорит, как началась мобилизация, половина его команды разъехались кто-куда. Ну и он тоже.
Живет с молодыми афганцами, они ещё пацаны, лет по 18 – 20.
С первого взгляда он мне не очень понравился. Потому что спрашивал всё с прищуром, что я буду рассказвать на интервью. В контексте разговора, вопрос звучал скорее как «Придумал уже, о чем будешь врать?».
Я поэтому себя повел с ним холодно. Побыстрее закончил разговор и пошел дальше. Я на интервью решил говорить как есть. Это не моя война. Я могу и буду работать, предложение о работе уже есть, дайте только разрешение. Нахлебником не буду. Могу даже рабочие места создавать.
Буду интегрироваться и доучивать язык, чтобы на интервью говорить полностью на немецком.
Когда человеку Ш поведал свой план, у него тоже интерес пропал. Видно, ему такая история не подойдет.
Вечером того же дня я встретил второго человека Ш. Мы из окна своего номера общались с одним из русских местных работников. Человек Ш услышал русскую речь и подошёл к нам.
Он не смог заехать в номер, в который его прописали. Его оттуда просто выгнали. Целый день ходил по нашему городку, искал койку. В итоге пристроился в номере с афганцами. Срач, вонь, все как у людей.
Вместе с ним — украинец из Армении. Они в Карлсруэ встретились, как мы с Никитой. Я про него попозже, может быть, расскажу.
Поговорили. Они попросились к нам зайти, посмотреть как живем. Да нет проблем. А у нас уже все чисто, прилично.
Спросили, есть ли свободные койки. Тут же налетели грузины, окружили. — Нэт мэста! Занято всё! Иди!
Если бы у них негде ночевать было, я бы, наверное, настоял, чтобы мы дали ребятам поспать у нас. А раз они нашли место уже, то пусть с афганцами учатся общаться, как мы в своё время с грузинами.
Эти новенькие мне показались относительно адекватными и чистоплотными. Думаю, когда у нас грузины начнут выезжать, можно их к нам жить пригласить.
Смутило только то, что одним из первых вопросов человека Ш был: «Когда нам начнут пособие выдавать?».
На следующий день я встретил одного из людей Ш в очереди за завтраком. Он стоял впереди, между нами человек 5. Как увидел меня, позвал к себе. Этих пятерых растолкал. Это были афганцы, его соседи.
Позже, когда этот человек уже переехал в русский анклав, я говорил ему:
— Ко мне твои друзья афганцы подходили, спрашивали где ты. Ты быстро пропал, волнуются за тебя
— Нет у меня там друзей. Все мои друзья тут
===
Мы с Никитой ржем в полный голос над абсурдностью ситуации. Подселить гея к грузинам, поди придумай.
Я одеваюсь в уличную одежду, чтобы пойти в другой корпус и посмотреть, на сколько там серьезная проблема.