Для потребителя принуждение к счастью и удовольствию является эквивалентом традиционного принуждения к труду и производству. Все более и более он проводит жизнь в обновлении собственных потребностей и благосостояния. Если он об этом забудет, ему обязательно напомнят, что он не имеет права не быть счастливым. Иначе он рискует удовлетвориться тем, что имеет и стать асоциальным.
Жан Бодрийяр
Блуждая по джунглям человеческих желаний, можно прийти в откровенное удивление как от многочисленности троп их возникновения, так и от простоты их роли. Может возникнуть ощущение, что весь широкий диапазон выбора удовольствия существует только для извлечения нашего дофамина; будто лишая его нас, делая нас апатичными и неспособными, что-то вновь и вновь заставляет обращаться к предлагаемым методом его получения для мнимого чувства наслаждения и реабилитации. Своеобразное рыночное Колесо сансары, затрагивающее нейро-глубины нашего мозга и принуждающее реагировать губительной привычкой на своего раздражителя.
В современных условиях наша нейро-активность становится крайне уязвима перед изобилующими способами стимулирования выработки дофамина. Искусственно созданные пути удовольствия умело адаптируют под себя чёрную субстанцию нашего мозга, лишая нас прежней автономии.
Дофамин
Наш средний мозг есть генератор и центр нашего удовольствия. Его главными составными частями по созданию и распространению гормона удовольствия являются чёрная субстанция и вентральная область покрышки. Гормон удовольствия – это нейромедиатор дофамин, который синтезируется в вышеперечисленных частях мозга. Наша нервная система использует его как средство награды, мотивации и наказания.
Дофаминовые нейроны реагируют на "хорошие вещи", приносящие нам удовольствие, и транслируют эти сигналы, создавая определённый дофаминовый фон, но эти хорошие вещи представляют собой лишь абстрактную идею чего-то хорошего. Несмотря на индивидуальность и субъективность этих идей, среда, полная повторяющихся навязанных действий и предопределяющая идеи своими условиями, может формировать их удобным для себя образом, лишая их самостоятельности и делая их суррогатными.
Дофаминовая реакционная выработка формирует зависимость от удовольствия и склоняет субъект к повторяющимся действиям, приводившие к раннему стимулированию дофамина, тем самым создавая привычку, не всегда полезную для субъекта. А привыкание к большим выбросам дофамина в свою очередь обесценивает обычные и необходимые для нас вещи вроде сна или отношений и делает нас уязвимыми ко всему, что обещает новый его выброс. Это искусственное доступное удовольствие размывает границы важности определённых для нас вещей и делает нас глухими ко своим принципам.
Дофамин – это не причина, а симптом; он лишь реагирует на нашу нейроактивность посредством создания нейронный связей. Если определять синонимичность дофамина, то он будет ближе к «хочу», нежели «нравится», потому что его большая выработка приходится на предвкушении удовольствия, а не в момент его реализации. Он то, что заставляет нас идти на поводу соблазна, а не является им.
И самое пугающее в этом случае это даже не возможное влияние чем-то внешним на нашу «систему удовольствий», а то, что дофаминовыми сигналыми регулируются самые информационные отделы мозга, высшие материи сознания. Поэтому как никогда актуальна проблема современного дофаминого зомбирования, ведь то, что завладело нашим мозгом, завладело нами.
Дофаномика
Наше внимание вынуждено всё чаще и пристрастнее реагировать на очередные системные инструменты манипулирования, замаскированные под наши желания. А наше внимание как удобрение, взращивающее объект нашей сосредоточенности, которому важно уметь правильно находить применение, формирующее наши поведенческие паттерны.
В последнее время область и применение нейронаук настолько расширилась, что не обошлось без их рыночной инструментализации посредством образования узкоспециальной прикладной дисциплины «нейромаркетинг». Благодаря ей стало возможно применение знаний о мозге и результатов экспериментов с ним для формирования и регулирования нашего клиентского и пользовательского поведения с последующей их монетизацией. И главным объектом их изучения выступает наша дофаминая реакция, способная в угоду рынку адаптировать наши поведение и желания.
Инструментами, направленными на привлечение и удержание нашего внимания и желания и трансформацию нашего поведения, выступают всевозможные вещи. Уже можно наблюдать, как то, что раньше казалось моновариантным, раскрывает всю свою капиталистическую детерминированность и нашу в ней марионеточную роль. Как наше социальное онлайн-поведение, выстроенное на алгоритмах, реакциях и одобрении, из досуга и взаимодействий перерастает в нечто триггерное и одержимое. Как наши пищевые привычки, залогом которых в приоритете давно не здоровье и беспоследственность, послушно поддаются и формируются пищевым инжинирингом, который может менять не только отношение к еде, делая одних пищей других, но и к самому пищевому рынку, поддерживающий сформировавшиеся антиаболиционисткие идеи о еде. Безмерность и неконтролируемость – девиз современного потребительного поведения. Там, где должен быть выбор, существует нечто его предопределяющее. Нечто способное метаморфизировать наши предпочтения под нужный шаблон, лишая их прежней свободы и инвариантности и оставляя беззащитными альтернативы.
Поведение представляется некой реакцией, вызванной внешним раздражителем и требующей нашего ответного действия, поэтому образ современного потребительского поведения прекрасно иллюстрирует крыса из эксперимента Джеймса Олдса и Питера Милнера, умертвившая сама себя дофаминовым стимулятором.
Желание
Современная ситуация с дофамином находит свою схожесть с антиутопичными сюжетами, но в нашей действительности система не просто проникла в нашу когнитивную составляющую и завладела ею, она обратила её против нас самих. Дофамин нам необходим и полезен, только благодаря ему мы можем чего-то добавиться, чего-то достигать, без него не представлялось бы возможным даже встать с кровати. Он наше стремление. А система вновь вторгается в наше частное и приватизирует то, что является нами, наше удовольствие и нашу слабость перед ним.
Непозволительное вмешательство системы в наши представления об удовольствии невозможно без искажения его сути и роли для его получателя. Не обходится и без смещения созависимого личностного комфорта и его границ. Происходит их совместная экспансия, стесняющая нашу автономию и снижающая наше участие и заинтересованность в событиях и вещах, приносящих меньший дофаминовый приток. Таким образом, теми стиснутыми вещами могут оказаться крайне важные глобальные проблемы, требующие как можно большего внимания для поднятия своей видимости, какие как война, голод и экологические изменения. Наше волнение, также следственно перемещённое, может излишне проявляться на сравнительно незначительных вещях, повышая тревожность собственного внешнего вида и социального положения, делая нас деполитичными и ведомыми. Когда наше внимание и волнение находится не в наших руках, нашей заинтересованностью могут управлять против нас самих.
Наши удовольствия и страдания ежесекундно нами же воспроизводятся и создаются, а после нам же продаются. И под этим удовольствием можем оказаться даже мы сами. И какими бы полярными нам не представлялись положения «страдания» и «удовольствия», они тесно связаны друг с другом и без баланса между собой являются дисфункциональными.
Наши современные представления о самих себе, друг друге, удовольствии и страдании искажены под всем этим пластом отчуждающих ролей и навязанных страстей. Возможно, если обнажить эти образы после стольких метаморфоз, то под ними останется лишь системное начало и никакой самости.
Может казаться, что мы не принадлежим сами себе, что уже практически невозможно очертить наши собственные желания от навязанных. Да и существует ли вообще собственные желания. Может, пока что каждый наш шаг и предначертан, и наша воля не играет в нём никакой роли, но ведь даже марионетке сперва необходимо осознать всю свою беспомощность и зависимость перед обретением абсолютной свободы.
#система #капитализм #удовольствие #дофамин #зависимость