Факультет на старой Моховой – так назывался гимн нашего факультета
( Тетрадь 2)
15/III-62 г.
Люди в нашей жизни приходят и уходят в другие жизни. Ушли с этими людьми и мои годы, ушли и не вернутся любовь к ним, мечты о них, страдания от их холодности, равнодушия, несправедливости. Остались на страницах старого дневника Лиля и Коля, Калацкий и Мансилья. А я вот опять раскрыла тетрадь, чтобы продолжить разговор о жизни и ее проблемах. Наверное, очень трудно человеку копить и забывать все свои мысли и чувства в себе. Потребность как-то их обозначить, выразить и запечатлеть их все время дает о себя знать. Идут годы. Я на 4-ом курсе. Мне 21 год. Это не так уж мало. Но до сих пор горизонт моего жизненного пути теряется в тумане. Ведь это самое главное в жизни – труд. А я так неопределенно себе представляю его. Сейчас в моей жизни гораздо больше места занимает отыскивание художественных и эстетических ценностей.
Вот, например, в данный момент вместо того, чтобы писать курсовую, которую надо сдавать ровно через полмесяца и которую я еще не начинала писать, я читаю дневники Делакруа. Его считал величиной сам Ван Гог. Для меня имя Винсента стало в последнее время чем-то вроде эстетического credo в живописи.
Последнее время я открыла много таких вещей, о которых в смутные прошлые времена вряд ли кто-нибудь услышал. Рембо, например:
Казнь окончена –
К настежь распахнутой влаге
Понесло меня дальше.
Куда? - Все равно.
Море грозно рычало, качало и мчало;
Как ребенка, всю зиму трепал меня шторм.
И сменялись полуострова без причала;
Утверждал свою волю соленый простор.
. . . . . . .
Понимаете, скольких Флорид я коснулся;
Там глазами пантер разгорались цветы;
Ослепительной радугой мост изогнулся,
Изумрудных дождей кочевали гурты.
………………….
Как таращит слепые белки океан.
Это не стихи – это что-то потрясающее.
Я давно ждала искусства больших обобщений. И вот блеснул такой луч – «9 дней одного года». Это не только одни эмоции – это вызов интеллекту зрителя. Страшно подумать, сколько людей погибло, не дав плодов. Особенно на войне. Ко всем областям жизни – экономической, идеологической, эстетической и художественной – относится фраза: социализм – это в основном все еще потенциальные возможности, а не современная действительность.
24/III-62 г.
Последнее время происходит так много событий, и они вызывают в нас так много мыслей. Поток. Но у меня они идут потоком к одному узлу: очень плохо все-таки в мире. Феликс сказал: «Это хорошо, что зреет негодование общественного мнения. Это уже – революция». Но на самом деле всё движение – сверху. Масса – по-прежнему пассивна. Ей не все равно, она думает, негодует и в своём стремлении к критике даже перегибает палку. Но всё это в себе. Наружу ничего не выходит. Это вполне естественно. Примером может служить случай с Энгвером.
NB Коля Энгвер. Это была довольно обычная для тех лет история, но длилась она в течение всей его жизни. Тогда, в 1962г., на встрече с Ильей Григорьевичем Эренбургом (а подобных встреч было много) в довольно свободном разговоре главным образом о вышедшей недавно книге «Люди, годы, жизнь» Коля вдруг поднялся и спросил И.Г., не считает ли он, что весь мир находится в состоянии увеличивающейся энтропии. В то время это слово употреблялось исключительно в точных науках. Но если понимать его в приложении к обществу, то можно предположить, что оно означает отклонение социума от нормы и, в конечном счете, низвержение его в хаос. Понятно, что даже мысль об этом для общества, строящего, коммунизм, не допустима. Было разбирательство Энгвера и его идей на комсомольском бюро. К нему отнеслись с пониманием. Он родился в 1938 г. в Темниковском лагере на станции Потьма. Его мать была репрессирована в связи с обвинением мужа, бывшего латышского стрелка, в контрреволюционном заговоре. Он был расстрелян, в 1957 г. полностью реабилитирован. На факультете Николай Энгвер остался доучиваться. Но дальнейшая его судьба показала несовместимость его идей с догмами коммунизма: он встал в передовые ряды перестройщиков. В 1989 г. был избран Народным депутатом от Удмуртской ССР, где жил и работал. В мае был избран в состав Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Участвовал в деятельности Межрегиональной депутатской группы. Принял мусульманство, находясь в Афганистане в составе делегации Комитета воинов-интернационалистов. Защитил докторскую при научном консультировании А.Я. Боярского. Написал книжку «Непоправимость зла». Умер в 2014 г. Так что результаты перестроечных усилий он мог осмыслить. Что касается Феликса (Алексеева), отставного офицера, ходившего в военной форме, имевшего двоих детей, мечтающего о революции, то он сгинул, кажется, в Кащенко. Вообще, это распространенное явление среди революционеров. О чем свидетельствует факт шизофрении у широко разрекламированного лейтенанта Шмита.
Сегодня в «Комсомолке» письмо некой Риммы Волковой. Она ушла самовольно из колхоза, т.к. у неё большая семья, и в колхозе заработанные деньги ей приходилось выпрашивать. Т.е., короче, она ничего не получала. Редакция, разумеется, патетически взывает к председателю колхоза и заодно и ко всем председателям колхозов, которые де «бука». Прямо прелестный экземпляр «председательского идеализма». Что за глубина мысли. Самое интересное, что наверняка они прекрасно понимают всю глупость своего заявления, но… Но воспитывать общественное мнение в определённом направлении – задача таких организаций, как газета. Вчера Женька Ясин сказал, что в принципе нашим верхам не нужен «активный» член общества. Ему нужен благонадёжный мещанин. Даже мещанин в хорошем смысле (знающий музыку и живопись). Ему лучше подойдёт даже недовольный мещанин – надо де много работать, а денег маловато, выпить, следовательно, можно не так уж часто. Но ему вовсе не нужен желающий думать, стремящийся что-то сделать, вернее, переделать. Боже упаси! Переделать! Здесь – табу.
Может быть, все краски сгущены, но, в общем-то, так дело и обстоит. Было у нас собрание перевыборное. Это ужас. Т.е. равнодушие захлёстывает. Вина частично лежит и на факультетском бюро. Но… опять то же «но». Надо что-то новое, совсем новое. Не только связанное с комсомолом, но со всей нашей жизнью, со всей действительностью.
Если бы записывать все те перипетии, которые мы терпим из-за нашей стажировки. Невольно вспоминаются годы, когда сами студенты выбирали себе декана. Черт с ним, с деканом, но почему же не прислушиваются к нам по поводу учебного процесса. Быть дубинкой в области посещения – это деканат может, а что-то предпринять, нужное всем студентам, – это не в его компетенции. Что за чертовщина, что за идиотизм. Вот теперь я секретарь комсомольской организации курса. Как сказал Гребенников, специфика работы секретаря на 5-ом курсе в том, чтоб не быть слугой 2-х господ. Что ж, постараемся. Очень важно быть граждански зрелым человеком. А самое главное звено в этом понятии – честность. Быть плохим человеком можно разными путями, а для честного человека – путь один.
NB Валера Гребенников, Валерий Григорьевич, был и всю жизнь оставался умным и порядочным человеком и ученым. Защитил докторскую, работал, как и Ясин, в ЦЭМИ. Но безудержным рыночником не был. Уже в конце жизни он выступил с постулатом социальной справедливости как категории экономической теории. Это он написал слова Гимна экономиста про факультет на старой Моховой: Юрист, философ, журналист! Что толку, есть вы, нет ли. Исчезни вдруг экономист – полезут люди в петли. Умер Валерий Гребенников совсем недавно 15.12.21г.
Вчера я смотрела новый фильм – «Человек идет за солнцем». Фильм оригинальный и новый. Он здорово учит смотреть. Вернее, говорит: надо видеть мир, а для этого надо смотреть, смотреть самому. Но все-таки он, несмотря на всю философию, он может затронуть лишь эмоциональные глубины человека. В этом отношении каким-то идеалом является «9 дней». Импрессионизм – так мне хотелось бы назвать картину Мих. Калика, в отличие от роммовской.
8/XII-62г.
К сожалению, я не часто раскрываю тетрадь. А сказать есть что. Кстати, сегодня я взялась за перо, вспомнив последний разговор с Белой. Она сказала мне тогда, что хочет поехать в молодой строящийся город преподавать. В общем, сказано было много, но она меня не убедила в нужности такого шага, хотя я понимаю её не только умом. Кроме романтических поисков «хороших людей» тут говорит и надежда найти личное счастье, увидеть жизнь пошире.
Вот тогда-то, говоря о предполагаемых моих письмах ей, я сказала, что люблю писать письма. А она, с присущей Белке серьёзностью, заявила: «Алла, тебе надо писать, записывать мысли». Белочка чудо. Она никогда не пропустит ни малейшей яркой чёрточки у человека. А этой вот чуткости мало у кого в избытке.
Еще я вспомнила дневник потому, что, как-то после очередной встречи в нашем клубе, кажется даже с Хикметом, я подумала, что вот этих людей через 20 лет будут вспоминать как о великих, ну хотя бы талантливейших, людях. А я вот вижу их, могу задавать им вопросы. Что же мне стоит как-то утвердить это в памяти с помощью записок.
Да и вообще жизнь сейчас такая, как горные реки: сейчас прозрачная и глубокая, холодная и чистая; а через мгновенье мутная и мелкая. Недавно в старом «Огоньке» я прочитала статью о возможном существовании второго дневника Пушкина. Там неоднократно подчёркивалось, что потомки поэта очень не желали обнародования его мыслей, высказываний, убеждений, боясь гнева власть имущих. Конечно, это верно не только для тех дней… Что стало с миллионами честных людей несколько десятков лет назад? Тот же Солженицын. Долго я не могла спокойно думать о его «Одном дне Ивана Денисовича». Боже мой, что я увидела в этом «Одном дне». 3653 таких дня. Полное безразличие к внешним морально-этическим условностям – это был их защитный панцирь. А образы. Это живые люди, но именно в них сконцентрированы все те беды и страшные обвинения, за которые люди теряли возможность жить: искусство, наука, национальность, вероисповедание, социальное положение и даже «неподготовленность к войне» – вот эта вся жизнь, которую упрятали за колючую проволоку. Боже мой, кто же оставался здесь?
Когда Рубанов прочитал последнюю строчку «Одного дня», единственное, что он мог сказать, это о своём недоверии в отсутствие людей верящих, твёрдых, сильных etc. Ну что ж, каждый видит в таких вещах то, что хочет видеть. И не он в этом виноват. Вот и Евтушенко стал спец. кор. «Правды». NB С течением времени точка зрения многих людей бывшего СССР на идеи Солженицына фактически приблизились к рубановской. Так, Бушин очень подробно пишет об этой метаморфозе в статье «Гений первого плевка».
Что ж, это прямо связано с тем, какие результаты дают все области жизни сейчас. И самое страшное, это то, что никаких радикальных изменений нет. Разумеется, я не говорю о репрессиях. И, как сказала Белка: «Вероятно, всё-таки что-то изменилось, если напечатали Солженицына». Наверное, что-то и изменилось. Но это что-то – лишь восстановление самых элементарных условий человеческой жизни, а отнюдь не полное развитие всех тех условий, которые предоставляет социализм человечеству.
Взять хотя бы наше многострадальное искусство. После недавней встречи с Ильёй Глазуновым я поверила, что есть выход из тупика, куда зашла живопись. Поверила не только в то, что есть силы, но и в изменение условий. Думала, что действительно дадут говорить всем. Ах, как хорошо было бы, если бы мы выдвинули и на деле поддержали лозунг китайцев: «Пусть расцветают все цветы в искусстве». Но все мои прекраснодушные мечты быстро завяли сразу же после посещения Хрущёвым Манежа. – На следующий же день после этого посещения в передовице «Правды» статья – «Искусство принадлежит народу». Вот и конец. Я твёрдо придерживаюсь одного убеждения, что эта формулировка верна. Всё дело в том, как её толковать. Не принижать искусство до эстетического восприятия домохозяек и лейтенантов, а возвышать последних до понимания настоящего искусства. Подпишусь тысячу раз под высказыванием Эренбурга, что для понимания искусства нужно научиться его понимать, так же как для чтения книг надо знать буквы и уметь их складывать в слова. Почему же каждый невежда лезет с советами? Почему каждый вправе считать своё слово последним?
Вспоминаю, как Володя Вольфсон рассказывал о французской выставке, где были представлены абстракционисты. И вот один товарищ всё возмущался этими картинами. А один молодой человек посоветовал ему кричать потише о своём невежестве. Тогда этот товарищ потребовал, чтобы, если он такой умный, «объяснил» ему одну из картин. На что молодой человек ответил: «Да что ж вам объяснять, если у вас к коричневому костюму повязан синий галстук?» Вот так-то.
NB Володя Вольфсон – мой сосед по квартире, работал в КБ судостроения и был стопроцентный интеллигент того времен интеллектуалов. Володя был одним из членов «Кабачка 13 стульев», который публиковал в Литгазете веселые рассказы и юморески. В него входил Григорий Горин, Аркадий Арканов и Володя, писавший под псевдонимом Владин. Человек он был остроумный и добрый, и мы порой допоздна засиживались на кухне, болтая про всякую всячину, когда вся квартира спала. Я училась в МГУ, он в Энергетическом, правда, на вечернем. Когда я его спрашивала, на каком он курсе, то отвечал: между вторым и шестым. Никакого чувства неполноценности не испытывал, а за авторство своих баек особенно не держался, иногда приписывал другим. Например: хочется чего-нибудь необычного, воблы, например. Тогда вобла к пиву была и правда дефицитом. Или: когда нельзя, но очень хочется, то можно. Начиналось увлечение ЭВМ, у них на работе была большая машина, еще ламповая. Она слегка подгорела, потому что ребята очень увлеклись расписыванием пульки. С этим связана его юмореска, может ли машина обыграть в шахматы человека. Эта тема зачиналась уже тогда. И вот в этой юмореске сел шахматист играть с машиной и вдруг замешкался. Другой товарищ зашел в машинный зал и появился с лампой в руке с кликом: куда тебе, дура, с человеком тягаться. Ну, или что-то в этом роде. Синий галстук к коричневому костюму тогда считалось моветоном. Теперь это высший уровень эстетства.
Да и вообще, почему, действительно, так старательно оберегают наш народ? Почему ему не верят, что при старании он сможет всё понять, во всём разобраться? Что это за дикие претензии к «устроителям выставки», которые вывесили неугодные им картины. Я тоже народ, и я хочу видеть всё, что у нас есть, а не только «Свадьба в колхозе» Герасимова. Вот ведь стал же Гуттузо народным художником Италии, хотя, наверное, будь он нашим художником, его тоже прикрыли бы быстро. А уж о Пикассо и говорить нечего. Впрочем, ведь наши поклоны им относятся больше к ним как к коммунистам, а не как к художникам. Ничего себе заявление: «Оценка Пикассо как художника затрудняется(?) его прогрессивными взглядами и членством в компартии». А наши академики ещё выбрали Гуттузо почётным членом академии. Это после всей шумихи с неугодными художниками у себя дома. Ничего себе. Анна утверждает, что поворота назад не будет. Ну, уж к топтанию на месте мы привыкли. Это нам не страшно.
Ну, вот теперь немного о себе как всего лишь человечишке. Сегодня у нас должна быть встреча с представителем Госплана (ранее Госэкономсовет) по поводу нашей работы. Я бы хотела, чтобы что-то получилось. Теперь уже мне вовсе не хочется ехать куда-то. Впрочем, если так получится, я особо не расстроюсь.
Да, где тот рычаг, которым Архимед пытался приподнять мир?!
11/XII-62г.
В субботу у нас была встреча с представителем (уж не знаю, «представитель» он или просто хороший знакомый Дудкина) НИЭИ Госплана. Если бы получилось так, как хочется, то я была бы рада. Белка почему-то и не сомневается, что всё это абсолютно точно. А мне почему-то кажется, что там ещё много всяких «но». Собираемся с Белкой на этой неделе съездить туда. По всем его словам видно, что ставку они делают на молодёжь, а о старшем поколении у них мнение как о «замшелом грибе». Что ж, это сейчас модно. Я-то с этим согласна, хотя далеко не всё старое поколение такое. Теперь я согласна с Эренбургом по этому поводу.
Сейчас, наконец, я вплотную взялась за диплом. Честно говоря, все эти 6 месяцев пробездельничала, а теперь вот расплачиваюсь. Хотя я и успокаиваю себя тем, что это последний год, когда можно чувствовать себя более-менее свободно. Приходится переводить с английского. Вот когда я почувствовала и поняла, зачем мне необходим язык. На английском столько научной литературы по новейшим методам экономики, столько потрясающих монографий по искусству, что даже не верилось сначала. А ты сидишь как дурак и каждое третье слово ищешь в словаре. Да, пожалуй, всё-таки, надо заняться английским. Ну, хватит бездельничать.
13/XII-62г.
Вчера сидела в читалке библиотеки иностранной литературы и переводила всё ту же статью. Пока я выходила в буфет, рядом с моим местом устроился парень в зелёном свитере. Сидел всё дёргался и косился. Потом пришла Анка и мы с великим трудом стали переводить один какой-то трудный абзац. Хотя она вроде бы в английском ас. Тогда вдруг этот «зелёный свитер» оборачивается и говорит: «Может быть, помочь перевести?» Ну, конечно, мы от его помощи отказались. А зря…
Потом я ещё немного посидела. Но уже так ничего и не сделала. Всё-таки, мы дуры с Анкой. Вечно мы огрызаемся. Даже в таком очень безобидном случае. А сейчас надо готовиться к контрольной, которую Коля собирается устраивать в субботу. А готовиться не хочется. И вообще я стала ленью сплошной. Хотя никогда и не была особенно ретивой.
Хочется на коньках. А с кем? Хочется на лыжах. А их нет. Так что вот, неинтересное сегодня всё. Так, морковный кофе.
22/XII-62г.
Сейчас только пришла с вечера Евтушенко. Наверное, лучше его самого его же стихи никто не сможет прочитать. Без сомнения, он талантлив, но, к сожалению, часто идёт на сделку с совестью. Чего стоят его «Мёртвая рука» и «Наследники Сталина». Видно, что неубеждённость в смысле сразу влияет на форму: довольно примитивна. Сегодня же посмотрела «Коллеги». Повесть намного лучше, а эти душещипательные беседы со старшим поколением выматывают нервы.
Может быть, у меня испортилось почему-то настроение, и поэтому я так отнеслась к этим вещам. В общем, от большой дозы культмероприятий у меня заболела голова. Сегодня в газетах выступление Ильичёва на встрече руководителей с деятелями науки и культуры. Что-то не нравится мне его попытка сделать вид, что это не шаг назад, а шаг вперёд – вся эта возня вокруг «абстракционистов» и «формалистов». Что-то не верится. Что-то противное есть во всём этом.
Да, а вот вчера у меня было совсем другое настроение. Вчера был сильный мороз, а мне, почему-то, было так хорошо. Вечером, идя домой, я даже подпрыгивала от удовольствия: хорошо, что улицы уже были пусты. Было так необъяснимо радостно. Может быть, от того, что мороз щипался, а может быть, от того, что я получила, наконец, материал для диплома в ЛЭММе (Лаборатория экономико-математических методов). А ещё потому, наверное, что я чувствовала чью-то симпатию, чьи-то приветливые взгляды, чувствовала, какая я молодая и, может быть, даже симпатичная. А сегодня – ни мороза, и восхищения собой, и, наконец, неудача в Госплане: мы туда опять не съездили: там какой-то воскресник. Во всяком случае, сегодня – хандра.
23/XII-62г.
Пришла с вечера Роберта Рождественского. Надо прямо сказать, что сегодняшний вечер доставил мне большую радость, чем вчера на Евтушенко. Анка вообще любит больше Роберта, считая его искренним и более порядочным в политическом смысле. Я согласна, что у него всё это есть. Но всё-таки, мне кажется, что Евгений талантливее. Возможно, это потому я остаюсь такого мнения, что Евтушенко как бы моя первая любовь. А ведь любимым прощается многое. Закрываешь глаза даже на подлость. Шли мы с Анкой по морозу и было хорошо. Анка сказала, что мы как будто в агонии – уходим из студенческой жизни. Дёргаемся во все возможные стороны. Вот 28-го января – Андрей Вознесенский. Может быть, попадём. Да, поэт должен быть умным. Это я поняла с Маяковского. Это я буду всегда утверждать. У Рождественского есть стихотворение – «История». Обязательно надо найти. Там очень здорово сказано, что нельзя всё сваливать на справедливый суд веков: секунды это тоже история./ NB Секунды предъявляют счет столетьям! Я говорю от имени секунд. Однако, теперь ясно, что и он не был идеален в своем поведении и творчестве./
25/XII-62г.
Сегодня мы с Белой ездили в НИЭИ Госплана по поводу работы. Всё в тумане. Не знаю, что получится. Не выдержала – зашла к Рубановым. К счастью, никого не было дома. Очень хочется поговорить.
27/XII-62г.
Что вчера было! Это чудо! Должна была идти на «Пятую колонну», но её заменили премьерой – пьесой Гибсона «Двое на качелях». Всего двое на протяжении 4-х часов: Лаврова и Козаков. Давно я так безоговорочно не принимала спектакль. Очень хорошая пьеса и постановка, великолепная игра. Может быть, моё восторженное отношение объясняется тем, что так много созвучного было там с моими мыслями, чувствами и событиями моей жизни. Не внешне, нет. Но когда Джерри-Козаков говорил: «Пойми, ты слишком дёшево себя ценишь», - у меня перехватывало дыханье. На меня произвёл такое впечатление спектакль, что ночью я плохо спала. Хочу, чтобы Рубанов посмотрел этот спектакль.
Сегодня пошла второй раз на выставку в Манеж. Стало как-то противно и тоскливо. Ещё спорят, ещё пытаются что-то доказать в оправдание Штернберга, Фалька, Никонова, Васнецова, Пологовой. А что доказывать? Как говорится, в бою как в бою. Дан приказ – принимай безоговорочно.
NB Когда 1декабря 1962 года глава Советского правительства Никита Сергеевич Хрущёв посетил выставку «ХХХ лет МОСХа» в московском Манеже и устроил публичный разнос художникам-авангардистам, то первый его акт разыгрался возле картины Роберта Фалька «Обнаженная». На выставке было несколько картин художника, гораздо менее одиозных. Например, его автопортрет. Но под руку попалась эта. К тому же Хрущев не знал, что Фальк же умер. Хрущёв возмутился тем, что Фальк будто бы измазал натурщицу зелёной краской. Он не мог понять, почему обыкновенная, с его точки зрения, «розовая баба» вдруг стала зелёной. «Я хотел бы спросить, женаты они или не женаты; а если женаты, то хотел бы спросить, с женой они живут или нет? Это — извращение, это ненормально, — так записаны его слова в стенограмме. — Я бы, например, сказал тем людям, которые увлекаются всякого рода мазней, не рисуют, не создают картины, а буквально мажут их: вы, господа, говорите, что мы, видимо, не доросли до понимания вашего искусства. Нет, мы, наш народ понимаем, что хорошо, а что плохо. И если эти, с позволения сказать «художники», которые не хотят трудиться для народа и вместе с народом, выразят желание поехать за границу к своим идейным собратьям, то пусть они попросят разрешения на выезд, в тот же день получат паспорта и пусть там развернут, дать им свободу в «свободных» государствах, и пусть они там хоть на головах ходят. Но у нас покамест такое «творчество» считается неприличным, у нас милиционер задержит». Тем не менее, картины Фалька остались как составляющие национальное достояние в форме русского авангарда. Он регулярно выставляется.
А всё-таки действительно у «тех» (не выставлявшихся при «культе») художников была какая-то своя особенная линия. Вот Кончаловский, например, выразил её. Наверное, им нельзя было писать так, как они видели советскую власть, и они писали редиску.
А разве легко перестроить своё сознание так, как надо было? Сразу? Безоговорочно? Всё-таки, искусство – форма общ. сознания, а оно, по философским законам диалектики, не может мгновенно революционизироваться вслед за революцией в общественной сфере.
NB Тем не менее, Кончаловский довольно удачно вписался в суровую реальность, умудрившись остаться «чистым» живописцем, избежавшим воплощения в своих творениях социалистической действительности и портретов ее вождей. Более того, сумел замечательно изобразить другого не совсем советского, но значительного русского писателя – А.Н. Толстого. При этом потрясающе соединил роскошь своих натюрмортов с достаточно проникновенной психологической зарисовкой личности писателя, который почти все житейские и творческие проблемы предпочитал решать именно за столом.
Что сказать о Нестерове? Ведь он совсем не такой, какой он висит в Третьяковке. Это показала его выставка. В его «Былых днях» ясно видно, что уже тогда выступала плеяда, которая ушла от передвижников и пошла не так, как Суриков и Репин, которых ныне представляют как единственных, достойных подражания. Если всё время повторять зады, то вперёд не движешься. Боже мой, искусство принадлежит народу! Какому народу? Прут в Манеж только потому, что сенсация, шумиха. Не будь её – была бы там музейная тишина. А сейчас: «Ах, какая замечательная кофточка!» (про Лактионова). «Ах, какая гадость! Ужас! Безобразие!» - про Фалька и Пологову. Ну, хоть бы капелечку их научили смотреть и разбираться. А то ведь азбуки не знают, а считают своё слово последним.
Собирали молодых. Были даже такие, как Белютин, Жутовский, Неизвестный, И. Глазунов. Интересно, что там им говорили, и что они говорили. Неужели они каялись? Это было бы ужасно! Что Глазунов? Говорят, Евтушенко каялся и брал назад «Бабий яр». Не верю. Ведь недавно на общем совещании он говорил, что не всё то хорошо, что понятно и просто. Говорят даже, что Н.С. сказал, что, если он раньше был с ним на «ты», то теперь станет на «Вы». Женя, милый, прошу тебя: будь порядочным. Последние на тебя надежды. Так много последнее время слышу о тебе и от тебя плохого. Как ты смог написать такую дешёвку, как «Мёртвая рука»? Ах, как противно. Я не знаю, что делать. Я не вижу выхода. Везде ложь, везде ложь.
NB В 1952 году Евтушенко опубликовал свой первый сборник стихов «Разведчики грядущего», где Сталину посвящались следующие лирические строки: Я знаю: грядущее видя вокруг, склоняется этой ночью самый мой лучший на свете друг в Кремле над столом рабочим… Когда в 1961 г. по приказу Хрущева тело Вождя вынесли из Мавзолея, вскоре появилось стихотворение Евтушенко «Наследники Сталина» с его строками: Нет, Сталин не умер, считает он смерть поправимостью. Мы вынесли из Мавзолея его. Но как из наследников Сталина Сталина вынести?! И еще - Мертвая рука (Сталина)
Мертвая рука прошлого,
крепко ты еще вцепилась в нас.
Мертвая рука прошлого
ничего без боя не отдаст.
Вообще политическое переобувание Евтушенко происходило с начала его поэтической карьеры до конца. И это повлияло на его творчество в худшую сторону.
В «Правде» сегодня письмо сестёр Есенина: спешат оправдать Сергея Есенина по поводу той истории с Есениным-Вольпиным, о которой говорил Ильичёв на встрече с «искусственниками». Сергею-то Есенину эта возня уже не помешает. А вот им конечно. Чудно всё это! И непонятно. Вроде считали, что культ помешал развитию искусства, а теперь оказывается, что в эти годы оно достигло небывалых высот. Концы с концами не сходятся. Вот только непонятно, как это разрешили «Двое на качелях» - ведь это же тоже «буржуазный маразм», как любят у нас выражаться. О господи! Помоги нам!
30/XII-62г.
Вот уже третий день идёт снег. Его уже намело много: целые пушистые сугробы на деревьях, на крышах, на подоконниках. На улице приятно и бело. Интересно, сколько может перенести человек без попытки уйти из жизни? И почему это именно я так не угодила судьбе?
31/XII-62г.
Вчера была на «Голом короле» по пьесе Шварца. Прелесть. Злая прелесть. Евстигнеев – гениален. И как только она идёт до сих пор, и её не урезали и не одели кордебалет в монашеские рясы.
Сейчас звонил Лёва: добавляет к моему диплому ещё один вопрос, связанный с агрегированием рабочей силы. Это уж слишком. По поводу работы не очень утешительно, но он уверял, что всё будет хорошо. Ему трудно «хотеть верить».
2/I-63 г.
Встретили новый год. Что-то он принесёт? Впрочем, эту фразу слышу от всех. Она, конечно, просто традиционна. Я в этом году кончаю университет. Что-то будет?
Хочу музыки. Страшно хочу музыки. Пойду сегодня на Эгмонта Бетховена. Такие вещи помогают.
4/I-63 г.
Как странно всё у человека происходит. Стоит ему уйти в какую-то иную по сравнению с вчерашним днём среду, как забываются все страхи этого вчерашнего дня, все заботы, все недоумения. Они, конечно, остаются. Но уходят куда-то вглубь. Сегодня так здорово было на занятиях у Боярского. Он рассказывал о теории массового обслуживания. Это так здорово. Она, конечно, основана на теории вероятностей, но имеет самостоятельные цели и задачи в области экономической организации производства, обслуживания населения. Это так здорово: доказать строго математически выгоду от укрупнения обслуживающих организаций, например. Это, конечно, дело будущего. Но какое дело. Эта теория, так же как теория межотраслевых связей, доказывает о том, что при современном развитии производства, потребностей человека, при росте народонаселения организация человечества при помощи принципа «на глазок» невозможна. Вот доказательство того, что необходимость и возможность идут рука об руку. Ведь решение, да и постановка этой задачи, встало на повестку дня лишь тогда, когда появились на свет такие отрасли в математике, как теория вероятностей, развитая и определившаяся; появилась электроника
В общем, везде-везде так много нового, так много интересного. Много нового и в искусстве было до сих пор. Неужели же опять годы мрака и уныния, серости и скуки? Нет, не может быть. Не может быть.
6/I-63 г.
По-прежнему по субботам мы с Колей Герасимовым занимаемся линейным программированием. Ушли мы уже далеко и разбираемся основательно. Хуже с дипломом. Я никак не могу нащупать проблемы, которые лежат в основе темы. Кроме того, очень трудно читать переведённые статьи: нет достаточной подготовки.
В среду, должна была сегодня, еду к Лёве. Возьму его за жабры: чего он ждёт от меня, как соединить его модель с моделью «затраты-выгода» и т.д. Как, всё-таки, много интересных вещей в экономике. Не в той, которую мы 4 года долдонили на разные лады, а в той, с которой я только год назад столкнулась. Эх, если бы немного пораньше этим заняться! Мне даже хочется учиться в аспирантуре, чтобы схватить хоть теперь всю соль происходящего. Но это, наверное, невозможно сейчас.
От науки тоже можно получать такое же независимое ни от кого чувство удовлетворённости, радости. Если это только тебя так же волнует, как искусство.
В конце-концов я, кажется, прихожу к философии гедонизма. Правда, эта философия важна только для философствующего субъекта, если объективно она даёт какие-то результаты для других людей. Ведь если я нахожу радость в науке, то, открывая в ней какие-то двери, я открываю их и для всех людей. Впрочем, «призвание» ˗ это тоже в какой-то степени эгоистическая категория. Ведь призвание человек ощущает тогда, когда он с наслаждением, пусть с трудностями, проходит по выбранному пути. Я сказала «независимое ни от кого чувство удовлетворённости». Оно, конечно, относительно независимо, но всё-таки оно менее зависимо, чем чувства, которые вызываются отношениями с людьми.
Вчера читала пьесу «Дракон» Шварца и другие его вещи. Шварц – это очень здорово. Он был такой умный и с таким даром предвидения. «Голый король», написанный в 1934 году, был сатирой на фашизм. NB За рубежом считалось, что фашистский террор существовал в предвоенные годы не только в Германии и Испании, но и в России. Считается и теперь, и этот тезис старательно навязывался нам уже тогда. И молодежь на это покупалась.
10/I-63 г.
За окном такая пушистая зима! Такая красотища. Даже этот каменный гигант-город стал похож на сад из сна: всё округлилось, всё смягчилось, и над всем этим медленно-медленно кружатся пушистые белые снежинки. По вечерам светло-светло. В такие вот вечера так хочется идти куда глаза глядят. Но не одной.
Вчера ездила к Лёве. Конкретно ни о чём не договорились. Но стало как-то легче. Появляются какие-то смутные-смутные мысли. Ну да ладно: буду делать. Наверное, работать буду в отделе межотраслевого баланса.
11/I-63 г.
Вчера в «Литгазете» новая речь Ильичёва на совещании с молодыми. Общее впечатление такое, что они испугались: не ослабили ли идеологические вожжи? Стало меньше красивых слов – меньше веры. Ведь на словах, в основном, вся идея построения коммунизма и основана. Кому же неясно, что в экономическом базисе этих предпосылок ещё не созрело.
А искусство последних лет, в т.ч. песенное творчество Окуджавы, очень хорошо отражало настроение людей, отнюдь не ура-патриотическое. Доклад Ильичёва противоречив. Иным он и не может быть. «Нам нужно новаторство, но не такое, а вот какое». А дальше: «Мы против догм». Извините, если то, что понимается под соцреализмом, не догма, то что? Торгуют тем, что на некоторые, считающиеся шедевром картины народ не ходит. Что же и «9 дней» шли при непереполненных залах. А вот на «Суд сумасшедших» и «Человека-амфибию» нельзя достать билета. Ничего себе критерий в искусстве – посещаемость зрителями.
13/I-63 г.
Удивительное дело: после того, как съездила к Лёве, я стала вдруг разбираться в работах, которые взяла в ЛЭММʹе. Правда, по-прежнему, иногда натыкаюсь на абсолютно недоступные вещи. Но всё-таки сдвинулась с мёртвой точки. Если бы я не занималась с Колей… Ну тогда я вообще ничего не смогла бы понять. Всё-таки даже эти, такие урезанные, такие несистематические занятия дали мне возможность разбираться в довольно сложных вещах. Даже странно подумать, с чего всё началось. Ведь это было чисто случайно, что Белка уговорила меня стажироваться на «Фрезере», а потому пришлось посещать Колин семинар по моделям «затраты - выпуск».
16/I-63 г.
Не докончила предыдущую запись: что-то помешало. Вернее, не что-то, а позвонила Лара: ведь мы договорились идти к Володиному приятелю Жене смотреть собаку, молодого сеттера.. Ну, сходила. Дальше действия разворачивались стремительно. Должен позвонить мне сегодня после 5-ти. Сейчас 17 час. 44 минуты. Я почему-то была уверена, что он не позвонит, хотя и надеялась. Боже мой, что во мне творится. Ещё, правда, не всё потеряно.
17/I-63 г.
Не позвонил.
На факультете стало так интересно. Все собираются группами и спорят, спорят; просто обмениваются мнениями. Почти никто не принимает существующий порядок за должный. Все имеют собственное мнение. Всё-таки это здорово. Ведь есть же ударный молодёжный отряд в искусстве, хотя он и не выдерживает иногда до конца своих принципов (как Евтушенко, как Андрей Вознесенский).
Должен он быть и здесь, у нас – в экономике и политике. Нельзя же всю жизнь молчать и не сказать всего. Если не каждый отважится на это, то хотя бы один из нас. Это смешно, конечно, и вряд ли принесёт успех. Но ведь как-то надо начинать. И хотя мне сейчас очень плохо, я почему-то не могу сказать, что плохо всё. Что-то рождается во мне такое, чего раньше не было. Это что-то заставляет думать, действовать, спешить. Что бы ни происходило, а я живу, и живу так быстро, если можно выразиться таким образом.
19/I-63 г.
Так тоскливо и трудно по вечерам и особенно ночью, когда не можешь заснуть от холода и от леденящих душу мыслей. А днём очень хорошо: вокруг люди, споры, события. Хорошо ещё ночью, когда наконец заснёшь: снится что-то хорошее, нежное. Так не хочется вставать и опять приниматься за свои думы, такие безрадостные. Почему же мне так стабильно не везёт? Чего же у меня нет необходимого?
22/I-63 г.
Сегодня Володя сдавал «Технику безопасности» и не сдал. Вернее, ему не хотели ставить ниже 5-ки, т.к. остальные экзамены он сдал на «отлично». Теперь будет сдавать завтра. Очень жаль – лишние неприятности, лишнее волнение. Это я виновата: всегда желала ему всего хорошего в день экзамена, а сегодня забыла. Всё время помнила, а вот именно сегодня забыла. И предчувствие у меня было такое сегодня, что что-то будет не так. И вот пожалуйста. Это, конечно, всё глупости, но насчёт предчувствия – правда.
Отложила диплом – на носу сессия, которая хотя и состоит всего из двух предметов, но всё-таки тоже сессия. Тем более – математика в экономических расчётах. Здесь мы все довольно жалки. Ну, да ладно. Не надо ныть – надо заниматься. Это я и буду делать.
25/I-63 г.
Сегодня мне исполнилось 22. Много это или мало? Кто знает. Во всяком случае, за эти годы обрисовались определяющие черты моего характера, моего мировоззрения (особенно за последний год), моего отношения к людям. И что бы ни произошло, я уверена, основное звено уже есть во мне, оно не выпадет. У меня есть почти всё. Но это «почти» так мешает.
У меня есть силы и хватает ума, чтобы добиться успеха в учёбе, в работе; у меня есть способность видеть прекрасное, чувствовать его и получать от него наслаждение. У меня выработалась, но уже достаточно укрепилась очень нужная в коллективе черта – умение подойти к людям, стать им немножечко необходимой. Но, к сожалению, у меня нет одного: умения бороться за любимого человека, умения найти его.
Ну, да ладно. Пройдёт это состояние качания на качелях. Снова появится сила и уверенность в себе, снова я почувствую жизнь такой, какая она есть, без искажения красивостью и ужасами.
31/I-63 г.
Сегодня в школе, где я когда-то училась, вечер встречи. 3 года назад я впервые пошла на этот вечер. Тогда я была совсем не такая, как сейчас. Мне кажется, я была тогда совсем маленькой, эдаким несмышлёнышем, хотя училась уже на 2-ом курсе. Это было как раз в тот день, когда я ездила с только что поженившейся четой Рубановых к Володиной учительнице кататься на лыжах. Всё было просто и ясно. И насколько сложнее сейчас. Сколько мыслей я черпаю из отношений с ним. Эти отношения стали частицей меня. Что-то в наших отношениях он всё-таки сломал. Это всё о том, что мне мешает.
Теперь о том, что мне помогает. Скоро экзамен по такому предмету, который называется «Математика в экономических расчётах». Сейчас читала Боярского. Раздел «Ценообразование». Удивительно интересная вещь. Сразу в голове тысяча вопросов. Боярский - крупнейший экономист. Несомненно. Читала и думала, чем же мне заняться после университета. Столько всяких проблем. Все они такие интересные. Как это, всё-таки, здорово, что я обрела-таки «своё» место, «свой» интерес. Правда, у меня не хватает силы и характера неуклонно идти вперёд. Я слишком разбрасываюсь. Но всё-таки это и неплохо. Быть только экономистом и не быть человеком – не хочу. Хочу быть всем: экономистом, любимой, искусствоведом, просто берёзой в поле под летним ливнем, быть судьёй, быть всем-всем…
8/II-63 г.
Играют Шопена вальс №2 op. 34, или третий вальс ля минор. Помогает.
Готовимся все вместе к математике. Не знаю, что получится. Пока всё понимает одна Белка, она же и объясняет. Но доходит с трудом.
У нас взяли Кузьму. Мама так к нему привязалась, что даже плакала. Человек – жалкое существо: он так обрастает привычками и привязанностями, что даже при исчезновении любимой чашки (почему-то даже чашки становятся «любимыми») человеку делается не по себе. А уж когда исчезает живое существо, даже котёнок, человек уже просто не находит себе места. Может быть, в этом сила человеческая. Но от этого человеку всё-таки сиротливо на белом свете. Он не может жить один. В этом глубочайший смысл. Только когда он не один – он становится человеком.
NB Моя милая мамочка. Красавица, умница, не знающая усталости. Вырастила нас с братом Юрой, отработала 20 лет, а уйдя на пенсию, вырастила моего сына Никиту. Смолянка!
9/II-63 г.
Сейчас занимались с Белой. Белка – единственная, в кого можно верить. Она – человек. Занимаемся целой группой. Белка, и немного я, объясняет все «непроходимые места», вроде интегралов, дифференциалов и т.п. Народу полно. Отсюда – трудности и раздражительность. Я поняла, что объяснять что-то аудитории – очень сложное и ответственное дело. Если ляпнешь чушь преподавателю ты сам – это не беда. А если из-за тебя человек попадёт впросак – это уже хуже. И всё-таки в этом есть что-то замечательное: но только если это очень нужно людям, и они слушают каждое слово.
Белка сегодня, говоря о мехмате, о тяге к математическому образованию, сказала, что она не хотела бы, чтобы я училась на мехмате. Она упорно в последнее время намекает на то, что ей бы очень хотелось, чтобы я занялась серьёзно литературой. Нет, из этого, думаю, ничего не получится.
Сегодня я встретила Женьку Саунина. Я бы его не увидела, если бы он не смотрел на меня: взгляд мой скользил по земле. Но я всегда замечаю чей-то взгляд. Я подняла глаза: он отвёл свои, сделав глупейшую физиономию безразличия. Как он был жалок и противен в какой-то дурацкой шляпе. У меня даже тени жалости к себе не возникло, так он был смешон и противен.
17/II-63 г.
Уже совершенно точно замечено, что во время сессии я обязательно болею. Так и сейчас. Вчера все сдали экономику труда. Мне придётся сдавать 20-го. Заходила Лара. У них очередная полоса молчания. Ларка возмущается мужем. А я, как ни презираю и ни возмущаюсь им, я всё-таки вижу в нём многое из того положительного, что увидела в ту пору, когда была намного непримиримее к людям и называла все вещи своими именами.
Вчера заходила Бела с Сусловым и Борисом Воркуевым. Это необычно. Но во мне это не вызвало чего-то волнующего. Я даже не причесалась.
NB С Борисом Воркуевым мы дружили и во многом были единомышленниками. Я математикой занималась скорее из-за моды, а он по убеждению. Остался преподавать в МГУ, защитил докторскую. Женился, у них родилась дочь, как и папа очень талантливая. Столкнулись с ним, а еще с Комиссаровым, возле Белого дома в 1993 г. в дни, когда он был окружен проволокой. Он симпатизировал Зюганову, не Ельцыну. Из моих однокурсников БН симпатизировали и даже входили в его ближайшее окружение Красавченко и Ясин. Так, наверное, естественно раскалывалось наше бывшее студенческое сообщество.
2004 г. МГУ, экономический ф-т, кафедра математических методов в экономике. Здесь Борис Воркуев проработал всю жизнь после окончания в 1963 г. МГУ. Доктор, профессор, автор многих работ.
22/II-63 г.
20-го сдала 2-й и последний экзамен. Наконец-то мне удалось получить снова повышенную стипендию. 20-го же числа Рубанов снова «заговорил». И, надо сказать, очень мило заговорил. Он так же не может, видимо, всё выбросить, как и я: нас слишком крепко держат дружеские отношения. А дружба – дружба чувство не слепое, а умное. Оно может «заставить себя», чего не может сделать любовь. Ну что ж, всё хорошо, что хорошо кончается.
4/III-63 г.
Сегодня должно было быть утверждение заявок на молодых специалистов эк-го ф-та (т.е. нас) в Госплане. Но утверждение отложено до 14-го. Может быть, и мы до тех пор сумеем у Радченко вырвать заявку. Что будет на распределении – не представляю. Не верю, что всем нам придётся ехать из Москвы. Но все грозят нам весьма серьёзными осложнениями.
Я даже не знаю, так ли уж я боюсь уехать из Москвы. Но иногда мне становится страшно: уехать и потерять разом всё – друзей, родных, привычки, привязанности, сумасшедшие московские улицы с их темпом города-центра, музей Пушкина, московский Кремль, театры, Консерваторию с залом им. Чайковского, библиотеки, в которых я почти не встречала отказа в требующихся мне книгах. Пусть всё это обзывают мещанством, пусть считают это отговорками, но ведь это всё так.
Человек за 22 года не может не обрасти привычками. И не я в том виновата, что Москва как центр страны развивается так же, как капиталистические центры: за счёт других городов и сёл. Да это гигантский инкубатор, да это паразит – все это понимают. Но кто же в этом признаётся. Это противоречие – одно из блестящих подтверждений, как у нас лозунги расходятся с делом.
9/III-63 г.
Со всеми моими девчонками творится что-то непонятное. У кого скандал дома, у кого плохое настроение из-за перспектив распределения, кто заражён гамлетовской болезнью.
У меня тоже не очень хорошо всё складывается. Но, кажется, я не все удила распустила. Занимаюсь дипломом. Откопала в ЛЭММʹе очень интересную работу: «Агрегирование в матрицах Леонтьева и трудовая теория стоимости» одного японца – Моришимы и, наверное, американца – Стока. Там затронута марксистская концепция стоимости, уровня нормы приб. стоимости, нормы прибыли. В то же время в случае, когда они доверяют постулатам Маркса, у них очень интересные и простые математические выводы сложнейших законов Маркса. Многое в их доказательстве кажется весьма интересным.
Вообще, эта тема дала мне возможность познакомиться с зарубежной теорией. Хочется заниматься и тем, и этим: и математическими методами, и изучением зарубежных теорий, и попробовать себя на поприще истории и критики экономической мысли. Но боже упаси тебя, детка, сделать такой неосторожный шаг. Здесь надо кричать только о «буржуазных измышлениях», «империалистических происках» и ни в коем случае не обмолвиться случайно о «каком-то рациональном зерне», о чём-то вполне приемлемом. Этого у них не должно быть – и точка.
Все последние события, особенно с искусством, ˗ это такое яркое доказательство моих выводов. А сегодня – опять отчёт о встрече с деятелями искусства. Можно было бы пойти поговорить с Рубановым. Но зачем? Он вступает в партию и ничего не хочет видеть непредвзятым взглядом.
14/III-63 г.
Какой я глупец! Как могли мы не разглядеть, что кроется за началом этой кампании в искусстве. Это же самый настоящий возврат к прошлому. Т.е. это даже не возврат, а просто продолжение. А то, что можно было назвать оттепелью, это просто временное отступление. Малейшая растерянность и ослабление вожжей – и массы перестают двигаться в должном направлении, т.к. ничего истинного, объективного у них нет, а идею они потеряли. Конечно же, ни в коем случае нельзя упускать из рук такое оружие идеологии, как искусство. Свобода и там, и здесь – один звук. Её не было и, вероятно, ещё долго не будет. И не только из-за того, что недостаёт материальных благ. Но недостаток их усугубляется невежественностью людей в области организации производства. Проваливается сквозь сито столько всего.
Эх, да что ж говорить! Ну, выражу я свою концепцию здесь вот. А кому от этого легче? Даже мне не будет. А мысли лезут вообще уже какие-то странные. Отложим пока.
NB Была вероятность стать стопроцентной шестидесятницей с переходом в диссидентство. Но помешала русская терпеливость или просто жизнь. Бог всё толкнул в другую сторону.
16/III-63 г.
Кончаю институт. Училась я на том факультете, выпускники которого должны нести коммунистическую идеологию в массы. Ведь политэкономия, т.е. учение об экономической основе капитализма, занимает одно из первых мест в идеологическом арсенале борьбы с ним. Но всё, что я узнала за эти годы, привело меня к совершенно обратному результату, чем тот, который ожидают от меня: особенно на событиях последних дней я убедилась, что наша идеология преследует те же цели, что и идеология буржуазного общества – не правда, а ложь лежит в её основе. Ложь сверху донизу. Как назвать массовые приписки, как назвать введение людей в заблуждение всеми этими планами, которые людям не суждено видеть выполненными по-настоящему? Как назвать такое положение дел, когда научные работники экономисты высасывают данные из пальца, т.к. они для них закрыты за семью замками. Их оберегают, как оберегалось Кощеево сердце. От такой аналогии не очень-то приятно становится на душе. Всё это заперто ввиду благовидного предлога военной тайны. Смешно: американцы умеют добывать сведения получше нас – для этого у них работает целая армия научно-исследовательских центров. А вот мы сами ничего не можем сделать. Всё это для нас «terra incognita».
Как жаль, что я не остановилась на том, до чего дошла Нина Костерина. Наши дневники очень похожи. Но среди других есть та разница, что она не дожила до моих 22 лет, а именно за последние 2 года и произошёл перелом. Но она, возможно, вообще не пришла бы к таким выводам, хотя кажется мне, что я продолжаю её судьбу. NB Эти строки посвящены дневнику Нины Костериной, который был опубликован в Новом мире.
19/III-63 г.
Очень давно у меня была подруга, потеря которой для меня была равносильна смерти. Так же давно у меня был любимый, из-за которого я страдала так, что весь окружающий мир сосредотачивался в нём. А всего-то прошло 2-3 года с тех пор, и они для меня не существуют, более того – их как бы не были в моей жизни. Но вот сегодня Наташа рассказывала про то, как она в воскресенье была у Лили. И что-то странное, что-то необъяснимое поднялось со дна души моей. Это «что-то» всегда было связано с Лилей. В ней всегда было нечто, до конца непонятное.
И всё-таки странно, что даже люди, которые столь недолговечны, жизнь которых исчисляется несколькими десятками лет, не могут сохранить при себе все свои привязанности, всех своих любимых людей. Эта диалектика тоже закономерна, но она чудовищна. Человек жалок даже в этом. Вспоминаю, как летом спорили с Белкой, что в будущем семья будет более постоянной ячейкой, чем сейчас. Нет, это всё-таки вряд ли будет. Человек должен оставлять свои прежние привязанности с изменениями в нём (разумеется, происходящими при помощи внешних условий), так же как дерево меняет листву. Иначе погибнет и человек, и дерево под непомерной тяжестью пережитых чувств и листьев.
21/III-63 г.
Вчера прорвались на «Дракона» в нашем студенческом театре. Пьесу я читала – удивительно даже теперь его предвидение повторения цикла. Ведь пьеса была написана в 43 году, когда все думали, что, победив фашистскую Германию, фашизм будет похоронен навсегда.
Спектакль у нас поставлен в условно-лаконичном ключе. Понятно, что благодаря этому действие не переносится в конкретное место. Оно может происходить, где угодно, и даже у нас. Но, вообще, мне кажется, эта пьеса написана для традиционной постановки, всё-таки это – сказка не абстрактно-человеческая. Впрочем, несмотря на это, я не могу сказать, что спектакль не пришёлся мне по душе. Коллектив очень сильный. Поэтому не хочется говорить о нём как о самодеятельном, даже не приходит сравнение с второразрядными столичными театрами. Когда думаешь, как бы это выглядело лучше, чем здесь, то думаешь о таких театрах, как «Современник» и Акимовский в Ленинграде. Конечно, трудно предполагать, что на нашей сцене можно было сделать большее. Но то, что сделано, - очень хорошо.
NB Спектакль поставил Марк Захаров, которого я любила не так, как многие. Поэтому текст не слишком восторженный. Считалось, что в спектакле бургомистр это вроде Хрущев. Я этого не заметила. Но после 15 спектаклей его сняли с формулировкой «за возбуждение неправильных аллюзий».
30/III-63 г.
Идёт день за днём. Наконец-то весна начинает подходить к Москве, хотя и на цыпочках. А в жизни такая кутерьма. Говорят, после 20 с-да наступила весна, а не оттепель. А мне кажется оттепель, но даже не весной, а в зимнюю пору, когда случайно надвинется циклон с тёплыми ветрами. Мы же хотим, чтобы не было войны, мы же жаждем мира. Так зачем же давать карты в руки нашим врагам.
А у меня лично ничего не меняется. Предлагали в аспирантуру, но по кафедре политэкономии. Это грозит мне превратиться в такого товарища, который высасывает из пальца и проблемы, и решение. Что можно сказать, не передрав у какого-нибудь профессора? Лепят диссертации, чтобы только получить степень. А кому эти диссертации нужны? Что, они вскрывают действительную экономическую картину у нас и за рубежом? Они все подгоняются под идеологические рамки раз и навсегда установленных канонов. И ни шага в сторону. Не дай бог, во Франции окажутся темпы развития выше, чем в СССР. Сейчас же начнутся эквилибристические упражнения наших почтенных профессоров, и окажутся эти темпы вовсе не такими. Апологетика – вот призвание всей массы экономистов, философов, юристов. А ведь в социалистическом обществе надо бы по-другому развивать науки.
NB В ту последнюю весну мы старались поспеть везде, где происходило что-то интересное. 1-го апреля мы с родителями подруги Ани ездили в подмосковную Коломну в гости к Владимиру Кредину. У него собиралась группа старых друзей, живших когда-то в городе Николаеве под Одессой. Они ходили в драмкружок, которым он руководил. Все они стали хорошими специалистами, каждый в своей области. Анин папа был режиссером народного театра при машиностроительном заводе Коломны. Мама владела нужнейшей специальностью картографа. И был среди них знаменитый поэт Марк Лисянский, написавший стихи к песне о Столице: Дорогая моя Столица, золотая моя Москва.
8/IV-63 г.
В субботу вела семинар по политэкономии у журналистов. Они ни черта не знают. Ну, это вполне естественно, хотя для журналистов политэкономия так же нужна, как умение писать. У нас с Ирой Потёмкиной был руководитель зав. кафедрой гуманитарных ф-тов Евгений Иванович Капустин. Мы с Иркой обе в него влюбились. Я даже не знаю, что прежде назвать в его характере: ум, доброту, широту души. К нам он отнесся замечательно. А в то время, когда Ирка вела семинар, мы болтали с ним обо всём на свете. И о политэкономии, и о планировании, и о моём имени, и о моём с Ирой возрасте, и о том, где он работал, - обо всём. Третий день мысли у меня заняты в основном им. Я хотела бы, чтобы он хоть раз, хотя бы на одно мгновенье вспомнил обо мне.
25/IV-63 г.
Идёт предварительное распределение. Я уже устала как собака. А диплому не видно конца. Лев руководить не в состоянии моей работой. В общем, дело труба. .
Видимо, я иду в научно-исследовательскую лабораторию ЦСУ. Откровенно говоря, сама не знаю, хочется мне этого или нет. А может быть, лучше было бы поехать куда-нибудь преподавать, а потом вернуться в аспирантуру. Кто знает. Собственно, я должна была бы знать. А я – схватилась за первое, что подвернулось. Но вообще, справедливо говорят, что такого распределения, как в этом году, не было никогда.
11/V-63 г.
6-го было распределение. Я попала туда, куда предполагалось. Правда, лаборатория теперь перешла в Научно-исследовательский институт по рангу. Директором будет Боярский. Именно у него я писала диплом, да и как ученый он величина. Получилось всё как во сне: быстро и совсем без волнений. У Анки тоже всё в порядке: Институт Ак. наук стран Латинской Америки. Совершенно неожиданно вся её история завершилась очень благополучно.
Первого мая собирались у Светы. За этим последовали различные хвосты в виде всяческих физиков. За несколько дней я узнала о человеческом существе и, в частности, о себе очень-очень много. Прямо как говорил Ленин о росте общественного самосознания во время революций.
В стране всё по-старому. У всех в голове и на устах дело Пеньковского, обвиняемого в шпионаже. Сейчас была на рынке. В очереди за картошкой выясняли, есть ли разница между расстрелом и смертной казнью. Спокойно так. Мило. По-домашнему. Как легко людей увлечь любой сенсацией и как трудно заставить их подумать о серьёзных вещах, касающихся их собственной жизни, жизни миллионов.
Ладно, берусь за диплом.
3/VI-63 г.
31-го защитила наконец диплом – отлично. Защита прошла очень хорошо. Нас защищалось 6 человек и все – отлично. Вся наша компания, таким образом, защитилась на пять. Теперь госэкзамен.
Знакомство с физиком у Светы на майские праздники не закончилось. Сейчас происходит очень странное явление. Развитие идёт откуда-то с конца. Постепенно я воспитываю в нём уважение к себе как к человеку. Я не знаю, чем это кончится, т.к. уже два раза происходил разрыв. Во второй раз я почувствовала, что он не может оставить меня уже просто из обычных человеческих чувств, так же, как и мне было жалко с ним расставаться. Сейчас у меня уже появилась какая-то привязанность к нему. Мне кажется, что с ним происходит то же. Правда, возможно, это хорошая игра. Но ведь всегда хочется верить в лучшее. Я не могу поверить, что ему чужды обычные человеческие привязанности, что ему не хочется обычного человеческого отношения к нему, участия в нём. Если же я обманываюсь и на этот счёт – хуже будет мне, но и его мне жаль, жаль тоже по-человечески.
Он должен уехать в Алма-Ату работать месяца на полтора. Но эта поездка может и не осуществиться. Лучше бы он уехал. Если после такого перерыва ему захочется видеть меня, то значит, я не ошибаюсь, вернее не совсем ошибаюсь. Если же верна моя вторая догадка, то после его возвращения ничего больше не будет. Мы разойдёмся окончательно. А впрочем, очень трудно во что-нибудь связанное с ним верить по-настоящему. Всё какое-то неживое, расчерченное им заранее.
6/VI(?)-63 г.
Позвонил, конечно. И звонил не один раз. Правда, в тот же вечер мы поругались. Он мне мешает. Сегодня я целый день не могу толком заниматься. Уже поскорее бы уехал. Ведь очевидно, что ничего у нас не выйдет путного. Зачем ему нужна эта резина. Говорит, де сам понимает, что самое лучшее было бы сразу расстаться, но «почему-то» ему этого не захотелось, одним из этих «почему-то» была мотивировка: «Это было бы скучно». Да уж, лучше не придумаешь. Но я и себя не понимаю. Откуда у меня эта пассивность, это дурацкое нежелание твёрдо указать ему своё место. А ещё говорила, что у меня твёрдый характер. Тряпка! И действительно безмозглое существо. Не можешь столь же твёрдо решить за себя, как он решает за себя. Впрочем, и у него есть в его поступках некоторая непоследовательность с его «почему-то».
Умер Хикмет. С ним связана та полоса моей жизни, когда искусство для меня (и для многих других) было чем-то главным, потому что в нём появлялось много интересного, необычного. После знаменитых чёрных дней всё пошло вспять. И смерть Хикмета как бы явилась ответом на все последние события: «Не вынесла душа поэта позора мелочных обид…» Вместе с ним умерло так много. Это был не просто поэт. Это был Человек.
13/VI-63 г.
20-го госэкзамен. За социализм ещё не бралась. Впрочем, все мы в одинаковом положении: все хватаются за голову и вопят, что ни черта не знают. У меня наконец стабилизировалась обстановка для занятий: Саша уехал. Перед отъездом провели вместе вечер. Концовка была несколько необычна – цветы. Это меня так удивило, что многое перевернуло в моем взгляде на все происходящее и на него.
Он должен написать. Но почему-то письма ещё нет. Впрочем, это глупо так говорить – ведь он уехал-то 8-го ночью. Ещё и недели не прошло, ещё и цветы совсем не завяли. Впрочем, они даже не собираются вянуть. Странные цветы. Отчего это вы не вянете? И всё-таки поскорее бы ты написал. Очень хочется с тобой поговорить, хотя бы на бумаге. Да на бумаге оно и лучше: ведь в разговоре с тобой у меня вылетает так много нужных слов, событий, явлений. У тебя крупный недостаток: ты сам имеешь небольшую дозу юмора и подавляешь, к тому же, каждое проявление его в другом. Белка настроена презрительно-воинственно по отношению к тебе. Это и следовало ожидать: ведь я же сама вылепила перед ней твой образ, весьма далёкий и от моего, и от её идеала. Но ты знаешь, много из того, что я узнала потом, несколько поколебало моё решительное мнение о тебе как о законченном эгоисте и всем прочем. Но всё-таки, немного страшновато лезть дальше в непролазные дебри.
14/VI-63 г.
Сижу как в тюрьме. Ничего не слышу, никого не вижу. Мама говорит, что запустили очередного космонавта. Никакого восторга. Сплошная гонка вооружений: кто кого.
Впрочем, вероятно, моё плохое настроение происходит из отсутствия письма. А ведь это, в сущности, глупо. Постепенно его образ уходит куда-то в тень, я уже почти не помню его лица, голоса. Его сущность тоже растворяется во времени, и ничто не поддерживает его образа. Вот только цветы. Они не вянут. Если письма не будет, то, если смотреть не из-под страусиного крыла, это даже очень хорошо. Но ведь я же знаю, что оно будет. Просто не может его не быть, оно ему самому больше нужно, чем мне. Эта его вечная тактика: звонить к вечеру. Ну что ж, мои нервы действительно не очень железные, но ведь тебе я этого старалась не показывать. Всегда, наоборот, оставалась спокойной, хотя и в состоянии депрессии. Но дни напряжения сказываются. Сегодня ходила к зубному. И там чуть не разревелась из-за того, что какая-то тётка прошмыгнула впереди меня. Нет чтобы её облаять: я не нашла ничего лучшего, как покраснеть и пустить слезу. Вот уж непротивленка. А ведь по существу я вовсе не такая. Но постепенно происходит смена характера.
Заниматься осточертело. Еле идёт моя читка. Экзамен на носу. Ладно, пойду.
15/VI-63 г.
Не пишет. Почему. Даю себе ещё два дня. Если в понедельник не будет письма, то вырываю с корнем всё, что осталось во мне от него. Во всяком случае, я должна это сделать.
16/VI-63 г.
Такое письмо! И я иду уже по-другому. Если раньше моя походка была осторожной: я шла по болоту, и под ногами колебалась трясина; один неверный шаг – и ты в бездне. Теперь я иду более уверенно. Но ещё так странно и страшно.
2/VII-63 г.
Вот и всё. И я не студентка. Экзамен – отлично. Всё прошло тихо-мирно. Совсем не хочется чувствовать себя взрослой – резвлюсь. Саша пишет так часто. Что-то будет? Вместе едем отдыхать в Карпаты. Ну а ты сама, что ты чувствуешь, чего ты хочешь? Ведь от этого вопроса не уйти.
3/VII-63 г.
Понемногу хвораю, понемногу устраиваюсь на работу, понемногу думаю о том, что буду делать в этом году. Математика? Экономические проблемы? Кандидатский минимум? Кейнс и иже с ним? – Всё это требует времени. Всё это очень интересно (признаюсь по-тихому, что математика – не очень интересно для меня, но неизбежное в современной обстановке). Да ещё искусство уплывает куда-то, после этого идиотского пленума окончательно.
И всё-таки, сдача экзамена довольно-таки опустошила меня. В голове – ни одной живой мысли, ни одного оригинального решения. Ведь вообще писать письма для меня – очень приятное занятие. А тут я сидела полтора дня и не могла родить что-нибудь человеческое. Какая-то притупленность всех чувств, всех желаний. Скорее бы отдохнуть и взяться за дело. Тогда всё и вернётся. А пока приходится целыми днями тихо дремать в своих мыслях. Эта дремота не оставляет меня и тогда, когда я хожу, разговариваю, даже ругаюсь. Такое опьянение усталостью.
Саша. Хочу и боюсь его приезда. Во всяком случае, в этом году началась новая страница в моей жизни, открылись какие-то стороны во мне, ранее неизвестные ни мне, ни другим.
Через год мы стали мужем и женой