Недавно в музее-заповеднике «Царицыно» открылась и будет работать до 15 января выставка «Экспедиция Лангсдорфа. На ваших глазах». Куратором выставки стала бразильская художница, искусствовед, кинорежиссер Алини Шавиер Минейру.
Пара слов о теме выставки: 1822-1829 годах консул Российской империи в Рио-де-Жанейро Григорий Лангсдорф организовал исследовательскую экспедицию в джунгли Амазонки. Большая естественнонаучная коллекция, собранная членами экспедиции, была отправлена в Россию.
Сегодняшняя выставка приурочена к 200-летию независимости Бразилии.
- Как и почему возникла тема экспедиции Лангсдорфа? Почему эта тема важна для Вас?
- Эта экспедиция значит для меня очень много. Над этой темой я работала много лет. Я сама родом из Минас-Жерайс, из региона Бразилии на юго-востоке, недалеко от Сан-Паулу, но за горами. Там очень богатая природа: много фонтанов, раньше было много золотых приисков, там была первая столица Бразилии — это было очень важное место в колониальную эпоху. Через Минас-Жерайс проходило много экспедиций. Эти образы все время крутились в моем воображении: природа, исследователи, ученые. А экспедиция Лангсдорфа особенная. И особенная для меня лично, потому что она вобрала в свой состав и ученых, и художников. Лангсдорф собрал очень интересных художников для поездки в Бразилию. Его интересовала не только картография, экономика и этнография (понятно, что миром управляют деньги и политические интересы), но он пригласил таких людей как Мориц Ругендас — немецкий художник, который долгое время жил в Латинской Америке, создавая свои полотна. Образ Бразилии, все эти тропические образы Южной Америки пришли из ЕГО работ.
Идея этой экспедиции, экспедиции, которая визуализировала мою родину, невероятно интересна. Это не только картины и рисунки. Например, был такой художник Эркюль Флоранс (ему я посвятила звуковую часть экспозиции на нижнем уровне), который обладал необычным концептуальным мышлением. Он родился в Европе, во Франции, в молодости он приехал в Бразилию с Французской миссией и остался там в поисках работы. И нашел ее через газету: в объявлении было сказано, что ищут художника в экспедицию. В экспедиции он сделал много рисунков рыб, много консервировал их. Но он пресытился идеей коллекционирования: все это собирание образцов – это убийство животных, вырывание с корнями растений. И тогда он сказал: «Я хочу совершить открытие. Что-то, что внесет вклад в знание, в науку, в сферу мыслей не о материальном». Он прославился двумя открытиями: зоофонией – записью звуков, издаваемых животными, в форме нотного письма (сегодня это биоакустика) — он был первопроходцем, разработчиком системы; а в отношении растений — ему надоело зарисовывать их, и он начал экспериментировать с фотоматерилами, покрывал бумагу светочувствительными реактивами, оставлял ее на солнце, чтобы проявилось изображение. Сейчас это называется цианотипия, для многие историков он изобретатель фотографии.
Он жил в Бразилии, он умер там, он там известен как один из величайших европейских художников, но в Европе, увы, об этом не знают. Изучение биографий этих художников, их изобретений, их реакции на тогда еще неизвестную землю необычайно интересно. Вот почему эта экспедиция представляла для меня особый интерес. Опять же, это была грандиозная в плане протяженности пути экспедиция – они прошли от берега океана до севера Амазонки. Мне нравится ставить себя на место этих исследователей: я и сама много путешествовала по Амазонке — фотографировала, изучала природное и культурное наследие. Поэтому мне было так интересно изучать архивные материалы: мне было важно понять, что они видели тогда.
- Ваша экспозиция занимает два выставочных зала. Расскажите, пожалуйста, о принципах зонирования экспозиции. Какие разделы, какие комплексы вы выделили? По какому принципу?
- В работе над этой экспозицией у меня было много свободы как у куратора: я могла решать, что где разместить. Когда я только приехала в Россию, у меня не было ни малейшего представления о том, что я буду делать — все зависело от того, какие материалы я найду в Петербурге. Я знала, что в фондах и архивах должны были быть рисунки, карты, но я не подозревала, что сохранились образцы животных и растений. Я даже не подозревала, что они существуют. Потому что, все мои предварительные исследования экспедиции Лангсдорфа (еще в Бразилии) подтверждали наличие документов, рисунков, карт. Но в Петербурге (а у меня было две недели на работу в пяти учреждениях культуры) я нашла всех этих животных – их были сотни. Они были отловлены в Бразилии и привезены на кораблях в Россию. Взять хотя бы чучело ягуара или консервированных рыб — это все произвело на меня огромное впечатление. Но идея показывать все эти чучела показалась мне сомнительной и неэтичной – все-таки это тема прошлого.
Короче говоря, я стала думать, как представить все эти материалы в пространстве выставки. Я знала, что на нижнем уровне есть темный зал (а я в свое время много работала с видео, фотографией) и мне захотелось сделать там некую инсталляцию. И, когда я нашла историю про запись звуков животных, я поняла – вот оно! Я не могла разместить эту историю в зале наверху, а темный зал оказался идеальным местом. Был важный вопрос, как расшифровать эти звукозаписи XVIII века: звук тогда был записан в форме нот и схем, а сейчас нам пришлось применить компьютерную программу, чтобы прочитать и озвучить эти записи — получился рассказ про разные формы сигналов и их интерпретации, как они меняют форму сквозь века.
Что касается зала на верхнем уровне, я уже сказала, что меня интересовали темы природы, культуры, культурного ландшафта, этнографии. Мне не хотелось рассказывать о том, сколько золота они нашли в этой экспедиции, или сколько человек умерло за ее время. Экспедиция шла десять лет, соответственно ее архив огромен. Поэтому я решила сконцентрировать внимание только на части тем. Поэтому в зале представлены изображения аборигенов, играющих на музыкальных инструментах, непорабощенных — как образ подлинной местной культуры. Так же мы использовали в оформлении зала контуры рек.
Что касается представления животных, найденных экспедицией — мне понравилась идея использовать маски. Это такая игра. Мне не приходится показывать подлинные чучела животных из той экспедиции, но я показываю их образ, репрезентацию через фотографии людей в масках животных, гуляющих по улицам Москвы.
В принципе очень важно творчески осмыслять все материалы, с которыми работаешь, придумать, как представить их в пространстве. Моя выставка получилась насыщенной, но не перегруженной. Часто экспозиции в «Царицыне» перегружены — много предметов, много информации. Это проблема многих исторических выставок. Мне же хотелось сделать что-то минималистичное, но привлекательное.
- Сколько времени у Вас ушло на подготовку выставки?
- Три месяца.
- И все это время Вы провели в России?
- Да. Я приехала в июле, у меня было 15 дней на работу в архивах и фондах. Дальше мне нужно было выбрать, какие материалы мне нужны в экспозиции. Затем каждый архив или музейный фонд должен был дать добро на экспонирование тех или иных предметов. Например, я выбрала множество интересных рисунков, но они оказались слишком хрупкими и непригодными для экспонирования, и тогда мне пришлось выбрать другие – с пейзажами. После этого у меня был один месяц на разработку кураторских предложений, и потом еще месяц – на предложения по экспонированию: как использовать пространство и так далее. Это был довольно плотный график, в музее очень переживали, что что-то не получится, но все получилось.
- На этой выставке представлено довольно много материалов, инсталляций, которые рассказывают больше о Вас: о Вашем личном опыте, о личных ощущениях, о личном отношении к теме. Допустим ли такой объем рассказа о себе, когда мы говорим о выставке на историческую тему? О выставке, посвященной другим людям?
- Я не планировала создавать историческую экспозицию. Она про МОЁ отношение к экспедиции, о том, как я сама сейчас приехала в Россию, подобно тому, как они (члены экспедиции) в свое время приехали в Бразилию. Она о том, что я узнала. В своих проектах я всегда «имею активный голос» — это скорее современная, актуальная выставка, нежели историческая. Я не собиралась рассказывать об экспедиции подробно, вешать портрет Лангсдорфа, высказывать комплименты той эпохе – теперь мы понимаем, насколько спорной она была, насколько спорна идея колониализма. Очень грустно читать их дневники: они считали себя лучше других, носителями цивилизации. Это неприятно читать сегодня. Но мне так же не хотелось делать выставку-протест: это не про критику. Она, как я уже говорила, про аспекты исследований, про культуру.
И очень важен субъективный опыт. Например, я выставила фотографию штор. Я приехала в Россию впервые, мне очень хотелось побывать здесь, но я практически не могла покинуть свою комнату – у меня было очень много работы. Внешний мир я наблюдала сквозь эти шторы. Изображение этих штор стало метафорой моего открытия, познания нового. Мне нравится, когда вещи имеют множество вариантов прочтения.
- А что насчет вашей шутки с масками животных?
- Как я уже сказала, я не хотела выставлять чучела животных, как в зоологическом музее. Взять хотя бы ягуара – я бы могла его поставить в экспозицию. И что с этого? Поначалу я очень хотела это двухсотлетнее чучело ягуара, добытого членами экспедиции, в свою выставку. Но мне не хотелось пропагандировать колониальный образ мышления. Мне хотелось снова дать жизнь этим животным. Поэтому я сделала фотографии этих животных, вырезала изображения их мордочек и сделала маски. Я попросила людей позировать в этих масках экзотических животных так, как будто животные снова живы, будто они не в витрине, а просто гуляют, исследуют улицы России. А Вы что думаете по этому поводу?
- Мне кажется, очень трудно понять эту задумку без гида, без комментатора.
- Вам это не показалось забавным?
- Затрудняюсь ответить. Когда я смотрела на эту инсталляцию мне было трудно понять, что она значит. Мне вообще очень трудно качественно оценить актуальное искусство, скажу честно. Я не всегда понимаю, когда в произведении глубокая идея, а когда художник просто старается привлечь к себе внимание.
Давайте поговорим о дизайне экспозиции. Мне очень понравились деревянные контуры рек, Амазонки – это было очень здорово. Какие еще дизайнерские решения вы использовали, и кто помогал Вам с их реализацией?
- Да, контуры рек сделаны в точном соответствии со старинными картами. Мы делали трехмерную модель и по ней вырезали деревянные детали. Цифровую модель делали бразильские художники-трехмерщики, а производственную часть выполняли московские подрядчики – здесь много хороший специалистов. Хотя для них это тоже была новая задача. Я изначально хотела вырезать контуры семнадцати рек, но практически мы сделали тринадцать. По моей задумке все «реки» должны были быть вырезаны из разных пород дерева, разного цвета. И это оказалась сложная задача, потому что не все породы дерева годились для такой обработки. Было очень много рисков, потому что времени на работу было совсем немного. Но все породы дерева, которые я выбрала, смотрятся хорошо.
Еще мне помогала московский архитектор Майя Фролова: она помогала прорабатывать каждую стену, собирала нужные мне элементы в комплексы. Вы сами можете убедиться в качестве ее дизайна.
- В России очень строгие правила хранения и экспонирования музейных предметов. Как Вам удавалось следовать всем этим нормам и правилам?
— Это было трудно. Я не ожидала, что правила будут такими жесткими. Особенно, в архивах. Когда я собирала материалы по экспедиции Лангсдорфа в архиве Академии Наук Санкт-Петербурга, я не могла брать более двадцати предметов в день – и это при том, что у меня было очень мало времени на архивную работу. Так же приходилось делать запросы относительно состояния предметов и документов – не все они могли экспонироваться. По этой причине я не могла показать подлинные карты (контуры рек из которых я использовала в качестве элементов дизайна). Для составления экспертизы состояния одной из карт потребовалось бы шесть месяцев.
Что касается «Царицына» – это исторический музей. У них все очень строго с нормами хранения, пожарной безопасностью, температурным режимом, витринами. Поэтому с тем же витринным оборудованием проблем не было. Я даже решила немного поиграть с темой сохранности: мы нацепили специальные шторки на витрины с гербариями, и зрителю, чтобы посмотреть на экспонаты, надо эти шторки приподнять. Я такое видела в архивах. Но, к сожалению, внутри витрины нельзя было установить яркое освещение: мне хотелось, чтобы был эффект сундука с сокровищами, чтобы зритель открывал шторку и свет вырывался наружу. Но внутри были исторические предметы, и освещение по нормам должно было быть тусклым.
Так что по части норм учета и хранения для меня было много открытий. И по безопасности тоже. Служба охраны «Царицына» настаивала на размещении камер видеонаблюдения в очень неудачных (с эстетической точки зрения) местах: например, в центре стены с картами. Приходилось договариваться, идти на компромиссы, искать новые решения – например, развесить больше камер, но в других точках. Потому что безопасность экспонатов важна – это подлинники.
И, кстати был забавный случай: в зале на нижнем уровне ведь тоже выставлялись подлинные рисунки членов экспедиции. Там установили звуковую сигнализацию, но там же и наша звуковая инсталляция. И не всегда понятно, когда работает сигнализация, а когда – инсталляция. Охране пришлось помучаться.
Вообще опыт этой выставки мне много дал. Знаете, надо не бояться работать с архивами, с фондами. Да, там много бюрократии, но это же кладовая знаний! Мы должны выносить эти знания на свет! Художники и производители часто зациклены на создании чего-то нового, но ведь столько всего УЖЕ сделано! И эти знания помогают осознать сегодняшний день. Сейчас временной отрезок, о котором я постоянно думаю, длиной 200 лет. Но я могу посмотреть, что было до, я могу фантазировать, что будет после – я не привязана к понятию «сейчас».
- С этим соглашусь. Я знаю, что вы по образованию кинематографист. И это мне особенно близко и приятно – я сама кинематографист. Поэтому мне всегда интересно, как людей кино заносит в музейную сферу? Расскажите вашу историю!
- Да, я режиссер, кинопродюсер. В университете я изучала журналистику и социальные науки, но работала я всегда в сфере экспериментального кино и видеоарта. Я близко общалась с художниками видеоарта, я работала ассистентом режиссера и продюсера арт-кино, это очень помогло мне войти в мир актуального искусства. Впоследствии я получила образование в сфере искусства по профилю «кураторская деятельность в сфере актуального искусства». Здорово, когда кинематографист приходит в актуальное искусство: он как бы рассказывает историю, пишет эссе.
- Я обратила внимание, что в своей выставке Вы использовали киноизображение, снятое на 16-мм пленку.
- Да, было такое!
- Где же Вы нашли ее? Это теперь раритет. С пленкой сложно работать.
- Я очень люблю кинопленку. И, как я уже говорила, поездка в Россию имеет для меня особенное значение. Я люблю русскую культуру кино, у вас есть Мосфильм, где все еще используют пленку. Пленку вполне можно купить.
- Да, я знаю. Но это очень дорого. Особенно постобработка, проявка, телекино…
- Да. Но мне очень хотелось добиться ощущения хроники, историчности в кадре. Поэтому кадры в Кунсткамере я решила снимать именно на пленку. Вы же понимаете, это самый первый музей – такая древность. Опять же я не была уверена, что мне позволять взять на выставку нужные мне экспонаты, поэтому я решила их запечатлеть и представить на выставке в таком виде – в виде кинохроники на 16-миллиметровой пленке.
#царицыно #Aline_Xavier_Mineiro #выставка #дизайнэкспозиции#музейноепроектирование #экспедициялангсдорфа #кураторство