1. Текст.
Константин Бальмонт
Женщина-змея
Меж всех цветов цветок найдётся,
Что лучшим кажется цветком.
Меж песен — вещая поётся,
Меж вскриков — Небо знает гром.
Есть Витцлипохтли меж Богами,
Он самый страшный Бог над нами,
Мечом он бьёт, и жжёт огнём.
Среди цветов есть цвет агавы,
И сок его есть пьяность сил,
Тот сок, исполненный отравы,
Кветцалькоатля опьянил.
И меж огней есть дивно-синий,
И меж Богинь — с одной Богиней
Наш дух не тщетно связан был.
Как между птиц есть лебедь белый,
Так Цигуакоатль, Змея,
Придя в Ацтекские пределы,
Являла белость бытия.
Её движенья были нежны,
Её одежды были снежны,
Её воздушность — как ничья.
Но, если только в тёмной ночи
Вставал тот нежно-белый свет,
Восторг кого-то был короче,
И кто-то знал, что счастья нет.
И кто-то был в переполохе,
И проносились в высях вздохи,
Как будто мчался Призрак Бед.
И каждый знал, что час урочный
Закончил целый ряд судьбин.
И плакал воздух полуночный,
И души плакали низин.
То Цигуакоатль летела,
Змея, чьё нежно было тело,
Она же — Матерь, Тонантцин.
И где всего сильней шумели
Порыв и стоны бытия,
Там находили, в колыбели,
В пелёнках, остриё копья.
И это было как святыня,
И знали, вот, была Богиня,
Была здесь Женщина-Змея.
К. Д. Бальмонт. Птицы в воздухе. — Цикл «Майя» (1908).
2. Стихи, как и любая речь, могут быть описательными. Особенно грешат описательностью, порой чрезмерной, стихотворения, жанрово обозначаемые как пейзажная лирика. Сколько там лирики, Бог весть. Но лирика в данном пейзажном контексте достойна понимания как включение в пейзаж человеческой души и человеческого ума, так чтобы они сливались с пейзажем и представали в целом стихотворении без грубых швов сочленения с деревьями, реками, цветами, дождём и т. п. и без следов зачистки угловой шлифовальной машиной поэтического пролетария низшего разряда.
Но описательными могут быть тематически любые стихи, не только пейзажные. Можно досконально описывать щит Ахилла или давать подробный список кораблей, попёршихся вызволять Елену из плену, а заодно размять паруса и дать прикурить этим троянцам. Такова «Илиада» Гомера. А можно создавать научные описания, представляя их поэтическим слогом. Такова поэма Тита Лукреция Кара «О природе вещей», которую лишь последний дурак назовёт пейзажной лирикой.
3. Очевидно, что и представленное стихотворение Константина Дмитриевича Бальмонта «Женщина-змея» — стихотворение существенно описательное. Технически оно идеально написано, строки мастерски срифмованы. И ни одна из шести строф-септим не оставляет желать лучшего.
Но отвлёкшись от музыки стиха, от его ритма, даже от схемы рифмовки строк в строфе, в голову взбредает мысль: о чём это стихотворение? Несомненно описательное что здесь описывает? И для чего? Во имя какой идеи поэт тревожит Богов и даже разоблачает их в слове?
4. Стихотворение обнажает пределы, каких достигает Земля и Небо, Люди и Боги. Дальше этих пределов ступить нельзя, иначе они не были бы пределами, а пределами выступило бы что-то иное.
Меж всех цветов цветок найдётся,
Что лучшим кажется цветком.
Меж песен — вещая поётся,
Меж вскриков — Небо знает гром.
Это о людях и окружающей их природе. Пределы — лучший цветок, вещая песня, небесный гром… С грома Неба мы уже переходим к Богам.
Есть Витцлипохтли меж Богами,
Он самый страшный Бог над нами,
Мечом он бьёт, и жжёт огнём.
Витцлипохтли — из Богов предельно страшный.
5. Но дальше Земля и Небо, Природа и Боги начинают взаимодействовать.
Среди цветов есть цвет агавы,
И сок его есть пьяность сил,
Тот сок, исполненный отравы,
Кветцалькоатля опьянил.
Соком вполне земного растения агавы, несомненно забродившим, опьяняется небесный Бог Кветцалькоатль.
Дальше и люди включаются в это небесно-земное взаимодействие.
И меж огней есть дивно-синий,
И меж Богинь — с одной Богиней
Наш дух не тщетно связан был.
Да, вполне природный огонь в его пределе может быть вполне чудесным, вполне дивным. И с Богиней человеческий дух способен связаться не тщетно, осуществить совместный проект.
6. Параллелизм Неба и Земли продолжается. И для точки соединения выбирается с Земли величественно летающий белый лебедь, а с неба божественная белая змея Цигуакоатль.
Как между птиц есть лебедь белый,
Так Цигуакоатль, Змея,
Придя в Ацтекские пределы,
Являла белость бытия.
Выбрать предмет для сравнения — право поэта. Как он им воспользуется? Если для белой летающей змеи в сравнение выбран белый лебедь, то и полёт птицы, и длинная шея лебедя, и белый цвет его оперения указывают на удачу поэтического сравнения.
Её движенья были нежны,
Её одежды были снежны,
Её воздушность — как ничья.
7. Но если вы думаете, что всё ограничится красивыми птицами и летучими змеями, сие будет ошибкой вашего мышления. Люди в этот процесс взаимодействия тоже замешаны. Как у них получилось не избежать всего этого?
Но, если только в тёмной ночи
Вставал тот нежно-белый свет,
Восторг кого-то был короче,
И кто-то знал, что счастья нет.
И кто-то был в переполохе,
И проносились в высях вздохи,
Как будто мчался Призрак Бед.
Белизна — контраст темени ночи. Белизна — предел тьмы. И потому ставит предел ночной жизни, ночным восторгам и ночным мечтаньям людей. Она может явиться и как бледный Призрак Бед.
8. Выше описано действие белой Богини, то, что она делает с тьмой. В следующей строфе осознание её действий людьми.
И каждый знал, что час урочный
Закончил целый ряд судьбин.
И это отражалось не только на людях.
И плакал воздух полуночный…
А это уже не просто осознание, но и переживание свершившегося.
И души плакали низин.
И как итог свершённого — печать причастности, идентификация авторства.
То Цигуакоатль летела,
Змея, чьё нежно было тело,
Она же — Матерь, Тонантцин.
9. Но летающая женщина-змея Цигуакоатль захватывает и расправляется не только с теменью ночи, не только поставляет пределы людям, их мечтаниям и стремлениям… Она управляет стихиями мира, вызывает у самого бытия порывы и стоны...
И где всего сильней шумели
Порыв и стоны бытия…
Если бы только это… Человек приспособился бы к превратностям природной среды своего бытия. От дождя придумал бы зонтик, от мороза — шубу… Но Цигуакоатль должна захватывать и самого человека, что было ясно уже из предыдущего поэтического изложения. А какие здесь новости?
Там находили, в колыбели,
В пелёнках, остриё копья.
И это было как святыня,
И знали, вот, была Богиня,
Была здесь Женщина-Змея.
Острие копья в пелёнках младенца — предельный символ, уже не просто описание. Символ священной власти Богини над самим родом человеческим, не только над отдельными людьми и их партикулярными судьбами.
10. Эти стихи — голос судьбы. То ли народа майя, то ли всех народов, над которыми властны эти боги. Судьба непререкаема. Ей даже Ахилл и Геракл покоряются. Что и как она диктует, если удостоивает кого-то из смертных оглашения своих решений, так и будет.
2022.11.24.