Автор статьи - легендарный канадский вратарь Кен Драйден. Оригинал был опубликован в канадском журнале Maclean's в 1974 году.
Люди так же важны, как углы броска для вратаря. Игроки предсказуемы, и именно поэтому знание игрока может быть столь же действенным, как и основы игры вратарей. Если вы знаете игрока, то его движения становятся менее неожиданными, но если вы незнакомы, то для правильной реакции требуется секунда или больше. И вы не можете позволить себе дополнительной секунды в такой быстро развивающейся игре, как хоккей. Предвосхищая, что будет дальше, вы рискуете. И грамотное определение коэффициентов часто может приблизить вас к определенности.
Уже дважды я встречался с советской командой: в 1969 году с национальной любительской командой и в 1972 году со сборной Канады. Я сыграл четыре матча в серии сборных Канады и СССР - в Монреале, Ванкувере и два в Москве — и пропустил в них 19 голов. Ставки не работают, если вы не знаете игроков.
Я имел возможность познакомиться с ними в декабре 1969 года, когда национальная сборная играла со сборной СССР в Ванкувере. Это было в начале второго периода, и Советы уже забили мне четыре или, может быть, пять раз. Это была моя первая игра против них, и хотя поначалу я нервничал и был неуверен, эти чувства вскоре испарились, превратившись в злую реальность с внезапностью и шоком от бесконечных голов. Гнев вскоре превратился в отчаяние из-за их с легкостью выполняемых пасов, с легкостью забитых голов, моих собственных неудач. В кругу слева от меня было назначено вбрасывание, и Александр Мальцев, чей маленький рост не передавал его эффективность как игрока, переместился в круг вбрасывания прямо передо мной. Он был готов бросить шайбу в мою сторону, если она отскочит к нему. Я смотрел на него как бы отчасти, как вратарь следит за игроками соперника. Он вдруг оглянулся и засиял улыбкой, а затем он подмигнул мне.
Этот момент запомнился мне как действие, совершенно нехарактерное для команды, которая сознательно стремится к анонимности. Можно вспомнить о советском акценте; каждый советский игрок маскируется под одинаковыми красными шлемами, в то время как мы научились узнавать игрока в первую очередь по его лицу. Даже те, кто носит шлемы здесь, по крайней мере, стремятся к отличиям друг от друга: стиль Пола Хендерсона, Стэна Микиты, футбольный шлем Жака Лаперьера. Но не Советы. Даже их имена и фамилии. Они играют группами по пять, и их стиль игры всегда ориентирован на передачу на открытого игрока, кем бы он ни был, таким образом, любой конкретный игрок редко владеет шайбой достаточно долго, чтобы болельщик смог решить математическую задачу о соединении номера с именем.
После игры спортивный обозреватель поймал советского тренера Всеволода Боброва. “Вам не кажется, что Владислав Третьяк был невероятно хорош в воротах сегодня вечером, тренер Бобров?”, - спросил он.
“Сегодня в воротах действительно хорошо играла вся команда”, - ответит Бобров.
Таким образом, с этим очевидным акцентом на единообразие, я счел наиболее обнадеживающим, что тонкая коммуникация с подмигиванием Мальцева перенесется в серию 1972 года. Это было хитрое, сдержанное взаимопонимание, которое могло означать как кивок во время игры, так и застенчивый взмах рукой в самолете, возвращающемся после поражения в Ванкувере, улыбку.
Все это казалось таким естественным, что мы быстро подружились. При разных обстоятельствах у нас было много одинаковых интересов и схожего опыта. Но это было совершенно пугающе; они были похожи на людей, которых вы хорошо знали, но с которыми не могли поговорить. У вас возникало ощущение, что все, что вам нужно было сделать, это дать им английский язык, и у вас просто был бы еще один из ваших парней. И, узнав их лучше как людей, я также узнал бы их лучше как хоккеистов.
Я бы получил свой шанс, хоть и слишком поздно, чтобы помочь команде во время Суперсерии. Дуг Фишер из хоккейной Канады предложил мне совершить поездку по Советскому Союзу в межсезонье, чтобы изучить их хоккейный стиль и философию. В следующий раз, когда мы встретимся, я буду готов. Возможно.
В Москве было лето того типа, которое ожидается в почти восьмимиллионном городе, расположенном посреди суши. Было невыносимо жарко. Многие молодые люди были в пионерских лагерях; их родители, удовлетворяя атавистическую потребность советских людей вернуться к природе, проводили лето или выходные на своих дачах за городом. Но повсюду шло строительство, и очереди казались такими же длинными, как в сентябре 72-го, во время моего предыдущего визита. Хоккей казался чем-то далеким.
Но о Суперсерии все еще было много разговоров. Гэри Смит из посольства Канады объяснил мне разницу между официальным ответом и публичным. Первоначально, по его словам, преобладал официальный ответ. В газетных и журнальных статьях подчеркивалось не высокое соревновательное качество серии — это было ожидаемо, — а инциденты, которые были второстепенными для хоккея. К ним относились канадские игроки, ругающие советских игроков, канадские игроки, спорящие с судьями и бросающие им вызов. Не было сказано ни слова о способностях Бобби Кларка отбирать шайбу, только о его намеренной травме Валерия Харламова.
Фильм под названием "Хоккей против хоккея" показывали ежедневно по утрам в документальных кинотеатрах в Москве еще долгое время после окончания хоккейного сезона. Тщательно отредактированные кадры фильма показывали канадский путь, а затем советский. Например, тренер сборной Канады Гарри Синден был изображен за скамейкой запасных с перекошенным галстуком, оживленный и бегающий, кричащий, жестикулирующий. Затем сцена переключалась на советского тренера Боброва. Спокойно стоящего рядом с советской скамейкой запасных, нога поднята, локоть на колене, пальцы задумчиво поглаживают подбородок. Затем Уэйн Кэшман у борта с растрепанными волосами, рычащий и с крюком клюшки у лица советского игрока. Затем Борис Михайлов, решительно сделавший силовой прием и спокойно использовавший свою клюшку, чтобы чисто выбить шайбу у канадского игрока.
Совсем другой историей было общественное мнение; людям, похоже, очень понравилась Суперсерия, особенно качество игры. Смит рассказал мне, что всю зиму он часто сталкивался с детьми, играющими в свою версию канадского уличного хоккея и притворяющимися Филом Эспозито или Хендерсоном так же часто, как Александром Якушевым или Мальцевым.
И если бы вы пошли на матч чемпионата СССР в Москве зимой, вы бы увидели, что многие советские болельщики все еще носят канадские значки, и могли бы услышать, как они кричат что-то вроде “Этого бы не случилось, если бы Эспозито играл здесь”, когда игрок упускал возможность перед воротами. Я узнал, что в Советском Союзе перед каждой игрой, международной или домашней, исполняют марш, и он служит чем-то вроде гимна хоккеистов. В переводе она называется "Трус не играют в хоккей" и, вероятно, говорит о реакции хоккейных фанатов на игру больше, чем способна сообщить любая официальная версия.
И все же, хотя люди все еще говорили о хоккее, мы явно находились в поисках игры, которая покинула город. Команды, которые я надеялся увидеть, были задействованы в тренировках на земле у Черного моря. Однако, к счастью, многие люди, которые были задействованы в игре, остались, такие как Виктор Хоточкин. Международный секретарь Федерации хоккея СССР, а также наш официальный представитель принимающей стороны и переводчик. Высокий (шесть футов два дюйма), худощавый, лет тридцати пяти, немного похожий на Тони Перкинса.
Сам не сильно занимающийся спортом, Виктор, тем не менее, был глубоко вовлечен в советский спорт. Я особенно запомнил Виктора по двум причинам: во-первых, он всегда носил застежку для галстука "Детройт Ред Уингз" (очевидно, подарок владельца "Ред Уингз" Брюса Норриса); и, во-вторых, потому что Виктор придерживался мнения “консенсуса”. Он всегда выступал в своем качестве официального лица федерации. Другие, занимающие более высокие посты, могли позволить себе роскошь твердо придерживаться личных убеждений, которые могли при этом не отражать мнение остальной группы. Виктор избегал личных мнений, но вместо этого был очень откровенен, выражая взгляды федерации.
Я спрашивал Виктора о Суперсерии 1972 года. “Вы знаете, - сказал он, “ время лечит многие вещи. Когда все только закончилось, многие люди были недовольны, потому что было слишком много... э-э... инцидентов. Мы были очень обеспокоены поведением ваших спортсменов и тренеров. Вы не проявляли никакой дисциплины. Но Бобров отправился на финал Кубка Стэнли, вернулся и сказал нам, что не видел ни одного из подобных инцидентов. Он наслаждался матчами, и особенно ему понравился "Монреаль Канадиенс". Он сказал, что из всех канадских профессиональных хоккейных команд они больше всего походили на нас по игре. Так что теперь мы думаем, что лучше играть против ваших клубных команд. Тогда владельцы смогут контролировать своих спортсменов”.
Я также сказал, что я был впечатлен их приверженностью стилю игры, который определенно был уникальным, не похожим на канадский в то время, когда Канада считалась лучшей командой в мире. И я спросил его, почему они просто не скопировали наш стиль.
“Ах, - ответил он, - это было бы слишком просто. Мы были бы Советами, играющими по-канадски, а это не в нашей натуре. Теперь возьмите Анатолия Тарасова, который тренировал сборную до Боброва, он все это ясно видел, и когда мы все эти годы проигрывали канадским любительским командам, он знал, что мы поступаем правильно. Вот к такому типу людей относится Тарасов. Он очень жесткий человек, он может быть плохим человеком, но Тарасов - умный человек".
“Любимый спортсмен Тарасова - Бобби Халл, и во всех своих теориях он использовал Бобби Халла в качестве соперника, зная, что если бы это сработало на Халле, это сработает и на остальной сборной Канады. Тарасов однажды сказал мне. "Виктор, - сказал он, - давайте возьмем канадскую команду с Бобби Халлом. Отдай шайбу Халлу. Учитывая его способности и силу, дадим ему 100 очков — с ним нельзя сравниться. Но когда шайба у Халла, его центрфорвард играет всего на 45 очков, как и его правый форвард. А его защитники, возможно, играют всего на 30 очков каждый. То есть его команда набирает 250 очков".
“Теперь возьмите нашу команду и отдайте шайбу Анатолию Фирсову. Фирсов хорош, но он не Халл. Дадим ему 70 очков. Но мы играем как команда, и поэтому центральный нападающий не просто следит за игрой, он вовлечен. Дадим ему 60 очков, так же как и правому. И дадим защитникам по 50 очков каждому. Наш общий результат составляет 290 очков. Итак, вы видите, мы можем победить команду с одним Бобби Халлом или со многими Халлами”.
И говоря о том, сколько времени потребовалось Советам, чтобы подняться из безвестности на вершину хоккея, Виктор снова сослался на анекдот о Тарасове:
“Тарасов разговаривает с Людеком Букачем, чешским тренером, и он спрашивает: "Людек, сколько лет канадцы играют в хоккей с шайбой?" и Букач предположил, что около 75 лет. Затем Тарасов спросил: "Людек, сколько лет Советы играют в хоккей?" и Букач на этот раз угадал - около 25. ‘Ты ошибаешься, Людек. ’ сказал Тарасов. ‘Советы работают 11 месяцев в году, канадцы - семь или восемь. Мы работаем по три-четыре часа в день, канадцы - по два. Мы всегда работаем с большой интенсивностью. Канадцы этого не делают. Теперь видишь, Людек, мы тоже играем 75 лет”."
На самом деле, несмотря на математику Тарасова, Советы принимают участие в чемпионатах мира только с 1954 года. Мой собственный первый опыт наблюдения за их стилем игры произошел, когда мне было 10 лет. Это был 1957 год, и я смотрел телевизор в семейной гостиной, когда "Уитби Данлопс" разгромили советскую сборную со счетом 7:2 в "Мэйпл Лиф Гарденс".
В воротах был Николай Пучков, и он был незабываем. Он играл в воротах по-гимнастически и инстинктивно, без каких-либо изысков и лоска, которые отличают великих вратарей от посредственных. На чемпионате мира 1959 года он поразил публику тем, что разминался во время перерывов в игре, кладя руки на перекладину, подтягиваясь и перепрыгивая через ворота назад и вперед.
Как это бывает со всеми бывшими спортсменами, время сделало все возможным — для Пучкова его недостатки давно растаяли и теперь вычеркнуты из памяти. Его подвиги стали легендарными, и в общественном сознании он вспоминается как лучший советский вратарь всех времен, несмотря на отличных современных вратарей, таких как Третьяк и Виктор Коноваленко.
Я познакомился с Николаем за несколько дней, которые мы провели в Ленинграде, где он тренирует местный армейский клуб, выступающий в первом советском дивизионе. Сейчас ему за сорок, хотя он выглядит по крайней мере на 10 лет моложе. Песочно-каштановые волосы коротко подстрижены в стиле, который до недавнего времени считался спортивным. На его лице есть несколько шрамов, при том, что он никогда не надевал маску в свои игровые годы. Возможно, это проклятие советских бросков — по крайней мере, так было в прошлом.
Когда я приехал в армейский клуб, он был на льду и разговаривал с игроками, шутил и кричал громким, хриплым голосом, который был жертвой слишком многих плохих защитников и слишком холодных, сырых катков. Когда он увидел меня, то сразу же подошел, извинившись за свой плохой английский.
К счастью, со мной была Людмила “Люда” Маркина, наш переводчик, и я смог поговорить с Николаем о его восхождении на высшую тренерскую должность в стране, где старые игроки крайне редко становятся тренерами. И я хорошо знал, что в Северной Америке у вратаря гораздо меньше шансов руководить командой, чем у игроков других амплуа, вероятно, потому, что считается, что вратари играют на слишком “специализированной” позиции, чтобы понимать “настоящий” хоккей. Я спросил Николая, существовали ли такие же понятия в Советском Союзе.
“Да, да”, - ответил он. “Но не для меня. Я был слишком хорошим вратарем. Никто не посмеет критиковать мой выбор стать тренером”.
Казалось, он был очень рад услышать, что одним из лучших тренеров НХЛ является Эмиль Фрэнсис из "Нью-Йорк Рейнджерс", бывший вратарь.
“И он хороший тренер?” - спросил Николай.
“Да, очень хороший”.
“Меня это не удивляет. Вы знаете, я думаю, что вратари - очень умные люди, не так ли?”
Я, конечно, согласился. (Международное вратарское братство, очевидно, живо и здорово в том числе и в Ленинграде).
Пучков говорит, что его программа тренировок мало чем отличается от программ других тренеров, таких как Бобров и Вячеслав Старшинов, и, как и они, считает, что Тарасов слишком усердно тренирует своих игроков. И, как и они, он также использует тренеров по физподготовке и психологов для периодической проверки отдельных игроков.
Это, по его словам, дает ему лучшее понимание человека, которого он тренирует. Одним из аспектов системы Пучкова, который очаровал меня, была его настойчивость в оценке каждого игрока по произвольной системе из трех категорий. Тактика, которую он использует, чтобы представить способность игрока понимать и предвидеть действия; техника, означающая способность физически выполнять основы хоккея, такие как катание на коньках, броски и передачи; и сердце, более абстрактная категория, обозначающая оценку Пучковым характера игрока и желания победить.
“Самое важное - это то, что у тебя внутри [и он указал на свое собственное сердце]; другим вещам ты можешь научиться”.
Харламов и Эспозито были оценены очень хорошо во всех категориях, но Третьяк, блестящий молодой вратарь, получил удивительно низкую оценку: “Техника хороша и будет еще лучше; тактика достойная; сердце, я не знаю. Я думаю, это справедливо”. Пучков казался почти извиняющимся за это осуждение, но когда он попытался смягчить его, добавив “Ну, он всего лишь молодой мальчик...”, это прозвучало еще более осуждающе.
Возможно, это была профессиональная ревность — великий человек всех времен взял тайм-аут, чтобы оценить новую звезду, — или, возможно, Пучков основывал свое мнение на трех неудачных выступлениях на чемпионатах мира. И хотя Пучков признавал, что молодой вратарь сыграл очень хорошо в серии против сборной Канады, он настаивал на том, что, по его мнению, Третьяк был гораздо менее эффективен во второй половине серии из восьми матчей, которая проходила в Москве.
“Хороший вратарь не пропускает голы в важных матчах или в конце игр”, - сказал он. “Третьяк делал и то, и другое. И очень часто.”
Мы также обсудили большие успехи, достигнутые Советским Союзом в хоккее, позволившие ему продвинуться так далеко за столь короткое время. “Мы продвинулись не так сильно, как вы думаете”, - возразил он. “Видите ли, это ваше мнение о нас изменилось. Мы всегда думали, что у нас все хорошо, но только сейчас мы пришли к осознанию других вещей".
“Это очень плохо, но вы, канадцы, просто не прогрессируете”, - продолжил он. “Вы все время одни и те же: очень консервативные, очень жесткие, очень структурированные. Вы все еще делаете все то, что делали тогда, когда я играл. В вашем стиле есть лишь очень немного вещей, которые мы должны использовать. Мне нравится характер, который вы демонстрируете, когда играете, — очень сильный, очень последовательный, очень мужественный. Мы слишком много работали над техникой и тактикой. Мы должны наращивать нашу силу, но ваша сила вредит нашему стилю. Но если мы соединим вашу силу с нашей тактикой и техникой, мы победим".
“Знаете, если бы у вас, канадцев, тренером был Тарасов, вы бы никогда не проиграли ни одной игры”. Он сделал паузу, словно в раздумье, затем улыбнулся и добавил: “Нет, я передумал... если бы у вас тренером был Тарасов, вы бы все объявили забастовку”.
Мы поговорили о методах подготовки канадцев, и я в общих чертах рассказал ему о том, как прошел год, начиная с тренировочного сбора в сентябре и заканчивая плей-офф Кубка Стэнли в мае.
“А какая у вас программа на лето?” он спросил.
“Ну, это все зависит от конкретного человека”.
“Вы имеете в виду, что не тренируетесь как команда в течение трех или четырех месяцев?”
“Это верно”.
Пучков только покачал головой и ухмыльнулся. “Я думаю, это делает нас более профессиональными, чем ваши профессионалы”.
Я познакомился с двумя наиболее известными “профессионалами” — Вячеславом Старшиновым и Александром Якушевым — на встрече, организованной в Москве Виктором Хоточкиным из Федерации хоккея СССР. Команда "Спартак" вернулась с тренировки на земле, и Виктор договорился об обеде с играющим тренером команды Старшиновым и звездным игроком Якушевым.
Двадцатишестилетний Якушев прибыл первым. Четыре недели, проведенные на южном солнце, проявили сильный загар на его грубовато-красивом лице. Я думаю, он самый крупный из советских игроков, но он казался намного ниже и худее, чем казался на льду (возможно, я запомнил его крупнее, чем в жизни, потому что он забил мне четыре раза во время серии).
Я полагаю, канадцы помнят его так хорошо, потому что они склонны видеть в нем свой собственный образ того, каким должен быть хоккеист: большой, поджарый, с сильным броском, с подвижным и грациозным катанием. Хотя время от времени высказывались предположения, что другая советская звезда, Валерий Харламов, был слишком мал ростом, чтобы выдержать суровый сезона в НХЛ, никогда не было никаких сомнений в том, что Якушев выдержал бы.
Вскоре прибывший Старшинов был игроком, чей стиль принадлежал к уходящей эпохе советского хоккея. В то время как он был трудягой, очень сильным физически, почти грубым, непреклонным, современные советские игроки обладают скоростью, мобильностью и изяществом. Я помню Старшинова с тех дней, когда я встречался с ним в 1969 году, игрока, главной заслугой которого была неустанная работа.
Он был очень уверен в себе и, в отличие от других россиян, нисколько не удивлен исходом серии 1972 года. Он не видел в НХЛ никакой мистики, никакой магии, которая существовала бы отдельно от реалий, которые он видел. Если бы вы спросили Якушева, хотел бы он играть в НХЛ, он бы ухватился за это; если бы вы спросили Старшинова, он бы сказал: “Зачем мне хотеть играть там, когда мы играем в хороший хоккей в моей собственной стране?”
Тем не менее, Старшинов был очень хорошо осведомлен о НХЛ. “Мистер Молсон все еще владелец "Канадиенс”?", спросил он меня. Я сказал ему, что нет, что команда была продана Бронфманам, которые владеют винокурнями Seagrams.
“Ах, - сказал он, - я вижу, что она осталась в семье”.
“Я полагаю, что да”, - сказал я. “Возможно, когда-нибудь команда будет продана водочной компании ”Столичная"".
“Ты бы этого не захотел”, - возразил он. “Тогда ты бы никогда не победил”.
Старшинов исполнял обязанности тамады, и тосты стали раздаваться все чаще и чаще. И это были не просто ритуалы, часто довольно продолжительные, иногда серьезные, такие как: “Пусть серия сборных Канады и СССР станет первым из многих соревнований между нашими двумя странами, и пусть они пройдут в духе дружбы и спортивного мастерства”.
И иногда сентиментальные: “За наши семьи и жён, которых мы так редко видим на нашей работе”. (Неудивительно, что обед длился с 13:00 до 4:45 вечера.)
Было только два варианта произнести тост: обычная водка или минеральная вода. Я, как и Якушев, выбрал последнее. Старшинов выглядел озадаченным.
“Я много слышал о репутации канадцев как любителей выпить, - сказал он, - и все же вы пьете минеральную воду. Вы знаете, у нас в Советском Союзе есть поговорка: ”Если ты не можешь пить водку, ты не можешь играть в хоккей"."
Якушев был очень тих. В то время как до прихода Старшинова он был общительным и нетерпеливым. Теперь я должен был задавать ему конкретные вопросы, чтобы получить хотя бы короткие ответы. Он немного рассказал о Суперсерии, рассказав мне, какое сильное впечатление на него произвел Фил Эспозито, и выразил огромное восхищение Биллом Уайтом. Он также задал мне вопрос. “Почему у вас так мало маленьких игроков в сборной Канады? Да, у вас есть Курнуайе, Паризе и Стэплтон, но они, э-э, широкие. На самом деле они не маленькие.”
Я сказал ему, что скауты НХЛ ищут игроков ростом 188 см и весом 90 кг, и часто игроки поменьше ростом, хотя и очень хорошие, остаются незамеченными.
“Но как это может быть?” он продолжил. “Я имею в виду, что тогда им не хватало бы таких игроков, как Харламов и Михайлов. Размер не делает вас сильным или дает вам способности. Я думаю, что лучше иметь игроков всех размеров, потому что тогда у вас есть игроки, которые могут делать многие вещи хорошо. Если у вас слишком много крупных игроков, значит, ваша команда слишком медлительна. Вам нужно разнообразие. Я думаю, что Эспозито и Харламову найдется место в любой команде. Нет — я ошибаюсь — дело не в месте, есть необходимость и в том, и в другом”.
Я спросил Якушева, что он делал, когда тренировка заканчивалась. Оба мужчины рассмеялись, а потом Старшинов сказал. “Он просто идет домой отдыхать”.
Якушев, изображая гнев, ответил: “Всего несколько дней. В другие дни я хожу на занятия в институт.” (Он близок к получению диплома в Педагогическом институте в Москве).
Похоже, у всех советских игроков есть какая-то форма деятельности, которая существует помимо хоккея. Однажды я обсуждал это с Алексеем Фларовским, редактором “Советского союза сегодня", и он сказал: "В Советском Союзе профессия очень важна. Это дает человеку статус, который ничто другое дать не может. Мы не считаем спорт ”профессией", поэтому спортсмен должен заниматься чем-то другим".
Это убеждение тщательно культивируется советской прессой; они лелеют его, возможно, как последнее различие, оставшееся между их любителями и нашими профессионалами. Один из самых забавных примеров - это произошло во время серии 1972, когда российские газеты часто цитировали слова Фила Эспозито: “Советская команда состоит из отличных спортсменов, и я не могу поверить, что Старшинов и [Борис] Майоров оба окончили Московский авиационно-технический институт”. Для того, кто знает Фила, это звучит, мягко говоря, несколько надуманно.
Тем не менее, советская общественность широко признает, что это действительно так, хотя они и понимают, что хоккей, должно быть, отнимает очень много времени. Помню, я спросил нашего московского гида Ирину, правда ли, что большинство спортсменов тоже студенты.
“О да”, - ответила она. “Но для них это очень трудно. В конце концов. они тренируются от 13 до 15 часов в день. Будучи студентами, они должны работать так усердно, что становятся слабыми и бледными, поэтому им трудно потом быть спортсменами”.
Люди искренне верят, что эта огромная приверженность времени и стране является достаточным оправданием для хоккеистов, ведущих благоприятную жизнь. Средний советский рабочий зарабатывает около 130 рублей в месяц; хороший инженер зарабатывает 180 рублей; врачи и юристы могут получать 250; космонавты и генералы получают немного больше (“из-за опасности”, - говорит Ирина). Хоккеисты же (а также такие другие спортсмены, как гимнасты и футболисты, а также артисты цирка и балета) зарабатывают около 400 рублей в месяц, и вдобавок к этому бонусы за победы в международных турнирах.
В дополнение к большим зарплатам существует также и льготный режим. Квартиры дешевы для любого, возможно, три-четыре рубля за одну комнату. А за четыре комнаты это может стоить всего до шести рублей — если вы сможете их достать. Хоккеисты могут. Чтобы получить новый автомобиль, требуется ждать до пяти лет. Если, конечно, вы не “особенный”.
Но советские хоккеисты ничем не отличаются от канадских игроков. Если у игроков есть другая работа или учеба, они делают это только для развлечения. Советские спортивные обозреватели никогда не пишут о хоккеистах, вникая в их жизнь вне льда. Поскольку игроки ведут такую особенную жизнь, они практически не взаимодействуют с другими группами. У людей нет возможности узнать что-то другое.
Когда я спросил редактора Фларовского, почему Старшинов, дипломированный инженер, останется в хоккее в качестве тренера, писатель только улыбнулся, а затем сказал: “Это действительно очень просто. Это как болезнь. Старшинов всегда был особенным, сначала как игрок, а теперь и как тренер. Он никогда не мог бы быть Старшиновым- обычным инженером. Я думаю, что то же самое происходит и с канадскими спортсменами, не так ли?” Я кивнул. Он улыбнулся. “Видишь ли, мы не настолько разные, насколько похожи”.