Глава 40
Прибыв утром к месту сбора детей и на финальный инструктаж перед заездом, Андрей с Ромой были ещё веселы, беззаботны и не ожидали никакого подвоха. На улице – отличная летняя погода, детишек они не боятся и готовы выехать на практику с чувством полной своей педагогической состоятельности.
Что жизнь – не такая уж радостная штука, они узнали, стоило руководительнице практики предложить вожатым распределиться по отрядам. Андрей, конечно же, хотел к старшим. Те детки, которым сейчас четырнадцать-шестнадцать, не так уж далеки по возрасту от них самих, и он прекрасно представлял, какие мероприятия с ними можно организовать, как ставить в случае необходимости на место и чем он их гарантированно увлечёт. Но Елена Николаевна даже рот открыть ему не дала.
– Жданов и Малиновский – двенадцатый отряд.
– За что? – завопил Ромка.
– За внешность и харизму, – припечатала Елена Николаевна, – не нужно мне разрывов сердец и гормональных бурь у подростков. Пойдёте к семилеточкам.
– Палыч, – Малиновский повернулся к нему, – а пошли лучше в армию. Ну эту практику к чертям собачьим.
– А пошли! – поддержал его Андрей. Вдруг преподаватель ужаснётся перспективе их потери и изменит своё решение.
– Идите, – невозмутимо согласилась она. – Вернётесь, скорее всего, с повышенной жаждой высшего образования, глядишь, ещё встретимся.
Старшие отряды достались девчонкам, как Малиновский ни пытался донести до Елены Николаевны мысль, что девчонки очень даже симпатичные. Как в таком случае быть с сердцами юношей, почему на них-то всем наплевать и никто не предотвращает их разрывов? Но другой отряд вместо двенадцатого им так и не предложили. Окончательно задолбав руководительницу своим нытьём и демагогией, Малиновский заткнулся только когда она пообещала перевести его на практику на детсадовскую дачу. Раз ему так не нравятся младшие школьники, возможно, ангелочки лет трёх наконец успокоят его израненную душу…
По мере сбора вокруг них контингента Андрей всё больше нервничал. То, что ему предлагалось целый сезон караулить и воспитывать, глядело на него снизу большей частью настороженными глазами, ковырялось в носах, ныло не хуже Малиновского и сосало леденцы от укачивания, хотя автобусы ещё даже не подогнали. Особой проблемой оказались родители юной поросли. Андрей, конечно, видел, как матери умеют волноваться, но женщины никогда не трепетали вокруг него настолько массово. Одна твердила, что дитя писается ночами и его следует будить. Вторая сетовала, что не научила сына шнуровать обувь, а обуви без шнурков купить не смогла. Третья, чёрненькая, тихо попросила быть построже с её сокровищем, а то оно в последнее время стало таким же наглым, как его отец, и даже кровать дома заправлять не заставишь. Кто-то забыл положить ребёнку куртку и выяснял, как проехать в лагерь, чтобы эту куртку подвезти. Кто-то натолкал дочке с собой тетрадей для летних занятий по математике и настаивал, чтобы они с Ромкой проследили за ежедневным решением задач. Лагерная смена теперь представлялась Андрею каруселью из завязывания шнурков, застилания кроватей и истязания детей примерами за первый класс… Когда они всё-таки погрузились в автобусы, Андрей выдохнул с облегчением. Кроме них с Ромкой отряду полагалась ещё воспитательница из школьных учителей, но воспитатели, оказывается, были не обязаны принимать и доставлять детей в лагерь, а могли тихо и спокойно подъехать уже туда… Пока же орда человеческих недоростков в возрасте от семи до девяти лет свалилась исключительно на их шеи. Но, к счастью, уже без мам. По дороге Ромка припомнил игры-знакомства с инструктажа и безостановочно трепался, за что Андрей был ему очень благодарен. Ему досталась лишь техническая часть поездки – выдавать воду, салфетки и пакеты, если вдруг кого затошнит. Глядя на то, как бледнеют и зеленеют некоторые малявки, он абсолютно точно знал, что они ощущают в эти минуты, и ему было их очень жаль.
– Запутался, – сказал уже у лагеря Малиновский, – знакомился-знакомился и почти никого не запомнил, они все на одно лицо. Надо будет их подписать.
Наконец-то автобусы остановились, и Андрей с Ромой принялись эвакуировать из салона тошнотиков. Прочие могли и подождать.
Малявку с навороченным именем Каролина Андрей вытащил на улицу на руках, подозревая, что её не только вырвет, но она ещё и в обморок навернётся. Уговаривая ребёнка дышать глубже и не волноваться, поднял голову. Ему нужно было убедиться – только они попали в ад, у остальных же всё более-менее стабильно. А когда хотя бы вокруг стабильность, всегда легче.
Малявка старательно дышала, а Андрей увидел игуану. Узнал её сразу. Да, она была покрупнее, чем он запомнил её в день, когда они расстались, и вместо детских косичек с бантиками на голове у неё была пара хвостиков, а вместо всяческих детских же одёжек – драные джинсы и камуфляжная майка, но узнать её не представляло особого труда. Малиновский осчастливил Андрея ещё одной жертвой укачивания, а добившись глубокого дыхания и от этой жертвы, Андрей обнаружил, что игуаны в поле зрения уже и нет. Сбежала. А жаль. Они могли бы поздороваться, и возможно, она даже бы сказала – о, а я о тебе и думать забыла, правда ведь, было смешно, как умудрилась втрескаться в тебя в девять лет… Но если игуана в лагере, они обязательно встретятся и поговорят. Позже.
Их корпус оказался ближайшим к столовой, и возле него единственного торчал грибок детской песочницы. Андрей вздохнул.
Первый день оказался сложным – по инициативе Малиновского они изорвали целую тетрадь на прямоугольнички, на которых писали имена детишек, прямоугольнички Ромка присобачивал скрепками на карманы или кепочки.
– Чёрт их по росту разберёт, – сказал он, – а так сразу видно: подписанный – наш. Не подписанный – из одиннадцатого отряда.
Потом они распределяли детей по кроватям, висели над их душами, чтобы те вытащили из сумок что нужно и не вывалили лишнего, сдавали эти сумки в камеру хранения, пытались преобразовать галдящую толпу в чёткий строй для похода в столовую, укладывали на тихий час и производили ещё массу мелких движений. Воспитательница Анжела Львовна, химичка из какой-то школы, прибыла с небольшим опозданием и жизнь им ничуть не облегчила. Как понял Андрей, свою миссию она видела в том, чтобы исполнить обязанности, которые сами они исполнить не могут – например, сводить девочек в душ и заплести им косички. Всё, что они могут, они и будут делать. У них же практика, вот и вперёд.
Вечером на первой планёрке, где старший педагог и старшие вожатые оглашали им план мероприятий и расписывали правила лагеря, Андрей понял, что ничего не слышит, потому что мучительно хочет спать. Устал сильнее, чем уставал за полный рабочий день в «Зималетто». И на вопрос – а кто что приготовит к концерту на открытие лагеря – ему ответить нечего. На сцене он одинаково не представляет ни себя, ни своих подопечных с соплями и развязанными шнурками.
– Выступать будут все отряды, – пояснил старший педагог, – это традиция нашего лагеря. Часть концерта – вожатская, а потом – все подряд, включая малышей, ведь это тоже, так сказать, граждане нашей маленькой летней страны.
– Нормально, – возмутился Малиновский, – выдали нам некондицию, и мы с ними ещё номер придумывай.
– Да, – кивнул старший педагог, – малыши выступают так себе, никому это, как правило, не интересно, и все ждут других номеров, но для них самих это очень важно. Ну что, песенку не разучите? Стишки не приготовите? Концерт через два дня, у вас масса времени. Расписание музработника перед вами. Приходите, назначаете репетицию, приводите детей…
– Значит, никому не интересно, – протянул Ромка.
Андрей зевнул.
– Сами понимаете, – покивал педагог.
Планёрка затянулась и закончилась за полночь, что было хорошо с той точки зрения, что на ночь отряд укладывала всё-таки Анжела Львовна, а не они лично. Андрей вышел в темноту и тут же споткнулся о корень дерева.
– Завтра им подайте и название отряда, и стенгазету, и девиз, – размахивал руками ничуть не сонный Малиновский. – Ну ладно, подростки сядут и всё сами нарисуют, а наши? Это что, мы будем малевать?
– Видимо да. Забей, Ромка, сказали же – младший отряд так, видимость. Сопли вытирать будем да следить, чтоб не убились. Не до хорошего.
– А вот неправ ты! – Малиновский неожиданно остановился, и Андрей врезался в него, двигаясь по инерции. – Что за… дискриминация по году рождения. Что за бред. Уверен, даже с этими… личинками… можно придумать такое, что ржать будут все до последнего занудного музработника.
Настроение музработника сейчас волновало Андрея мало. Он хотел упасть и уснуть, можно – на весь сезон… Интересно, в каком отряде игуана Катя. Хотя... чего гадать – это выяснится на первой же общелагерной линейке, даже вздумай она от него прятаться…