Лёлька сидела на самой верхней балке железнодорожного моста, свесив вниз ноги, дергала страницы из толстой клетчатой тетради с темно-синей обложкой и рвала их в мелкие клочья. Смотрела, как ветер, играя, уносит исписанные мелким бисерным почерком обрывки бумаги, как они летят, плавно опускаясь на темную воду, как быстро намокают и пропадают в бурном течении реки.
Весь последний год ее жизни уместился в этих рукописных листах и теперь таял и исчезал в клокочущих черных водоворотах. Все ее чаяния и надежды, все обиды и сожаления, всё, что она могла доверить только этой неприметной синей тетрадке…
- Как прикажешь это понимать?! - вернувшись вечером из “художки”, Лёлька по привычке незаметно хотела прошмыгнуть в свою комнату, но была остановлена холодно-металлическим голосом матери. Обернувшись в сторону кухни, с ужасом увидела в руках у нее свой личный дневник, который еще вчера был старательно засунут в нижний ящик письменного стола и завален стопкой старых географических атласов. Найти его случайно было просто невозможно.
- Я спрашиваю, что это такое ты тут пишешь, дочь? “Мать совсем меня не понимает, она настолько чужая мне, что я чувствую себя в семье подкидышем. Наверное, меня подменили в роддоме...” - Вера Васильевна читала с чувством, издевательски меняя голос, и не было предела материнскому возмущению, - Как же тебе не стыдно, Оля? Я из кожи вон лезу, чтобы у вас было всё самое лучшее, и это твоя благодарность? Чужая, значит?! Глядите-ка, обиженная она, непонятая!
Лёлька застыла, словно ночной заяц, выскочивший на автомобильную дорогу и ослепленный ярким светом фар, слова матери втыкались в ее сердце, словно тысячи маленьких колючих осколков. Наконец, она пропищала едва слышным, резко севшим, голосом:
- Вы не имеете права…Это личное…Нельзя читать чужие дневники…
- Права не имею?! Нет, вы посмотрите на нее! Совсем обнаглела! Пока ты живешь в этом доме и ешь за моим столом, я имею право на все, что посчитаю нужным! - голос женщины срывался на истерический визг.
- Мам, ты про мальчиков не забудь спросить! - ехидно напомнила старшая сестра Вика, которая, скрестив руки на груди, стояла рядом с матерью единым фронтом. Понятно было, кто был режиссером этого спектакля - никому, кроме сестры, не пришло бы в голову копаться в Лёлькиных вещах.
У девушек было всего два года разницы в возрасте, но они существовали в абсолютно разных мирах. Мечтательная восьмиклассница Лёлька, постоянно что-то рисующая на любых более-менее подходящих листах бумаги, замкнутая и стеснительная, и общительная выпускница школы, гордость родителей, красавица Виктория.
Руки Лёльки частенько были измараны пятнами краски, балахонистые свитера прикрывали угловатую мальчишескую фигуру, ноги не расставались с удобными разношенными кедами. Вика же, наоборот, старательно ухаживала за собой, маникюр был безупречен, девушка соответствовала обложкам любимых модных журналов. Шнур телефона был протянут из прихожей в ее комнату, потому что разговоры с многочисленными подругами были бесконечны…
- Да, кстати, о мальчиках… Что это за Серёжа такой, по которому ты сохнешь? Это что за выражения, где понабралась только? - мать пролистала несколько страничек и снова начала читать вслух дневник, - “Когда он смотрит, горячая волна заливает меня, я таю, растекаясь лужицей у его ног…” или это: “Какие музыкальные у него руки! Мне постоянно хочется прикоснуться к Серёже, быть с ним рядом, плакать, как скрипка, в его руках…” Я спрашиваю, что это?! Ты что, спала с ним, дрянь такая?! Завтра же пойдешь со мной к врачу!
Лёлька в ужасе смотрела на ухмыляющуюся сестру, возмущённую мать и пунцового отца, который чувствовал себя неловко и не прочь был покинуть место боя.
Голова гудела, разрываясь от боли, глаза застилала красная пелена.
- Ненавижу, - чуть слышно прошептала она запекшимися губами.
- Что ты сказала?!
- НЕНАВИЖУ ВАС! - громко выплюнула горькие слова, подскочила к ошеломленной матери и выхватила тетрадь из ее ослабевших пальцев.
- Стой, бессовестная! - неслось ей вслед, но Лёлька уже захлопнула за собой тяжелую дверь и полетела вниз по лестнице, не разбирая дороги, перепрыгивая через ступени.
Непослушные ноги сами принесли ее к железнодорожному полотну. С ловкостью испуганной обезьянки, взлетела на самый верх. Она не в первый раз поднималась, часто сидела там и раньше, в полуденной тиши легко набрасывая на бумагу замечательные изгибы реки, окантованной серебристыми ивами. Мост имел нехорошую славу, в народе его называли "мостом самоубийц", но Лёльку это никогда не беспокоило. Ей нравилось сидеть наверху, ближе к солнцу и свободно бегущим облакам, болтать ногами и слушать шепот ветра, шелестящего листвой.
Сегодня она не замечала ничего. Горечь переполняла ее, чернота заливала до края. Разве ведут себя так родные люди? Как можно стерпеть предательство и вернуться домой? Вопросы не находили ответа.
Когда последние клочки бумаги полетели в воду, унося обрывки ее, такой короткой, но яркой жизни, она встала, на несколько минут прислушалась к себе, помотала головой и решительно сделала шаг вперед. Полёт длился какие-то доли секунд, Лёлька с размаху ударилась о тяжёлую воду, и всё погрузилось во тьму…
- Что ж ты делаешь, д у р о ч к а?! Напугала меня, с ума сойти как! Хорошо, что я вырос на реке, ныряю, как рыба, а если бы не успел?! - немолодой мужчина, чуть постарше ее отца, причитая, выжимал мокрую одежду, - Что же вам неймется всё, молодым?! Чего вам не хватает? С парнем поругалась? Не беда - помиритесь… Обидел кто? Пройдет время, и забудется эта обида… Жизнь прекрасна и удивительна! Никакие моментные неприятности не стоят того, чтобы вот так оборвать всё! Бог даровал тебе жизнь, так забудь о мелком, попытайся понять, для чего ты пришла в этот мир… Откинь все мелкие неприятности, думай о хорошем! Всё проходит, и это тоже пройдёт…
Лёлька, оглушенная сильным ударом о толщу воды, слышала его слова как сквозь вату. Её лихорадило, зубы отбивали мерную чечетку. Девочка толком не могла понять, что же с ней произошло. Молча куталась в толстую куртку, пахнущую табаком и рыбой.
Только спустя годы она поняла, насколько прав был ее спаситель…
- А помнишь, Оля, как я нашла когда-то твой дневник? - вдруг спросила Виктория. После очередного шумного юбилея матери женщины сидели на кухне с чашкой чая.
- Помню, - неожиданно напряглась Ольга Сергеевна.
В последние тридцать лет она крайне редко появлялась в родительском доме. Окончив основную школу, поступила в художественное училище и уехала. Родители даже поссорились по этому поводу: мать не хотела отпускать, что-то крича про соблазны большого города, но отец неожиданно выступил в защиту младшей дочери, за что Оля была ему очень благодарна…
- Надеюсь, ты давно простила мне эту злобную детскую выходку? Что возьмешь с глупого подростка? Простила же? - легко щебетала Вика.
- Простила, - Ольга скованно выдавливала из себя слова. Она старалась думать о том, что скоро вернется домой, к любимому мужу и не по годам самостоятельному сыну Вовке, которого за столько лет ни разу так и не оставила гостить у бабушки, за что получила от той не один словесный упрек. Вернется к любимой работе, в свой теплый мир радостных ребячьих глаз, добрых детских рисунков и дружеских объятий. “Ольга Сергеевна, мы Вас так любим!”... Вернется и снова забудет всё, что было ДО…
Иногда, пытаясь преуспеть в воспитании детей, некоторые родители забывают о том, что ребенок, хоть и являлся когда-то частью папы и мамы, все-таки не их собственность. Жестоко нарушая границы личного пространства маленького Человека, родители напрочь обрывают ту тонкую нить доверия, которая с рождения накрепко связывала их с ребенком…
Дорогие друзья, спасибо, что дочитали историю до конца. Всего вам самого доброго!