А весной Грушенька родила Матвею первенца, сына, назвали Петром. Матвей ровно относился к сыну, к жене. И непонятно было любит ли он их. Но Матвей не обижал свою жену, ни разу не выказал, что не ей, безответной, принадлежит он сердцем-то своим, не по ней долгими-предолгими ночами острой тоской исходит душа…
Начало здесь
Он подолгу уходил в свой сад, садился на берегу реки и представлял свою Ульяну. Неужели никогда больше не будет её рядом, неужели так и придётся жить с камнем на сердце и этой тупой болью. Ничего уже не будет, кроме мокрой подушки под горячей головой, и так-то весь твои век, до самой могилы?.
А он все ждал, что вот вот она придёт. И засмеется своим заливистым смехом.
Но вместо неё приходила жена, приносила ему обеды, сидела рядом с ним потихоньку и молча уходила. А вскоре она была уже вторым беременная. Располнела, лицо покрылось веснушками, веки припухли, рот обмяк. Вторая беременность сильно её испортила и тяжело далась.
А Ульяна с того страшного дня совсем опустилась. Стала выпивать и частенько спала где-нибудь под забором. Ей было все равно что пить и с кем пить. Постепенно она превращалась в старуху.
И однажды Матвей решил просто уйти из этой жизни. Невыносима и нестерпима была боль на сердце и сделать он ничего не мог. И он уже пошёл на этот шаг, но в этот момент услышал крики в саду. У Груши начались схватки. Матвей поднял жену и отнёс в шалаш, где и родился второй его сын Николай. А через два года и третий, Павел.
Годы шли, дети росли, Матвея уже называли по отчеству, сад стал давать хороший урожай. И решил уже Матвей строиться. И к осени поставил пятистенок. А дети совсем выросли. Уже женил старшего Петра. Невесту ему подобрали добрую, молчаливую, работящую.
Уже пора и Миколку женить. Женить, женить нужно! — ещё раз подумал Матвей, отправляясь в сад. — Собьётся с пути. И за Петра надо взяться. К вину пристрастился, чёртов сын. Выколочу я из него эту дурь! Вот погоди!» А то пристрастился со Степаном то водку пить. Пока не поздно.
Оба старших сына пошли в мать, ростиком маленькие, да рыжие. Только Павел в отца. В двенадцать лет он уже почти догнал Матвея. Но ленивый, работать совсем не хочет, чего не скажешь про Николая. Тот работящий, с раннего утра по хозяйству.
Но не получилось вы колотить эту дурь из сына. Началась война, Петра тоже забрали и вернулся он без пальцев на руке. Осталось только два. Как раз чтоб стакан держать. А незадолго до его возвращения Любушка, жена то его, родила сына.
Но Пётр от своей судьбинушки запил опять и все жаловался, что пальцев нет у него.
-Зато «Георгия» на грудь повесили, кавалером сделали, от девок отбоя нету — жалко, что женатый, а то б… А руки — зачем они? С ними одни хлопоты: то за куском, то в драку тянутся. И опять же по рукам могут больно стукнуть. А без них живи в своё полное удовольствие, без лишних забот и соблазнов…Родной сынишка боится. Хочу взять его, а он затрясётся весь, засучит ножонками, зайдётся в плаче, аж посинеет, того и гляди, животишко надорвёт… И за что меня бог покарал? За что? Уж лучше бы насмерть! — Долго сдерживаемая боль, накопившись, всколыхнулась, прорвалась, выплеснулась наружу. Всегда такое доброе лицо Петра искривилось страданием, в голубовато-серых, как у отца, ласковых, мягких глазах, сверкнули лезвия. Так и пил Пётр.
А между тем Николай присмотрел себе невесту, Дарьюшку. Правда встречается она с другим, милуется. Но это ничего. Николай намекнул отцу, что хочет на ней жениться.
-А сама то девка как к тебе относиться? По душе ты ей?
-По душе, батька.
-Ну гляди, чтоб потом никого не обвинял. Это ведь на всю жизнь. И вот что я тебе скажу: коли увидишь, не по сердцу ты ей, не по душе — отпусти с богом, не будет у вас жизни. Измучите друг друга, измочалите раньше времени, и, ох, как долог покажется вам век ваш! Попомни мои слова! — И, сурово нахмурившись, Матвей пошёл в горницу.
На следующий день отправился он сватать дивчину. Но не случилось. Уж больно высока была цена за невесту. Ну ни в какую не захотел отец Дарьи снизить её. И продолжать разговор с разгневанным Ильёй Спиридоновичем было бессмысленно, и незадачливые сватья, сопровождаемые страстной и не очень-то вежливой речью хозяина, удалились.
А Дарья так обрадовалась, что отец отказал, говорит завтра другие сваты придут. И пришли.
Пришли от её милого ненаглядного Ванечки. Но и здесь не сторговались. И с того дня зачастили к ним сваты. Но никто не соглашался на такую цену. А кому то и сам отказывал. А через неделю опять пришёл Матвей со старшим сыном Петром.
-Давайте сделаем так. Ты, Илья Спиридоныч, сбавь немного, а отец накинет. И все, дело сделано. На том и сговорились.
Остальные дни до свадьбы Дарья жила тихо, неслышно, незаметно. Собирались девишники, на них приходил Николай со своими хмельными товарищами, играла гармонь, девушки пели длинные грустные песни, затем самые близкие приятели жениха и подруги невесты оставались на ужин, угощались. Дарья сидела меж ними, задумчивая, отрешённая от всего на свете. Когда её спрашивали о чём-нибудь, вздрагивала, быстро кивала и улыбалась — чему, и сама не знала.
Мать Дарьи была в отъезде во время сватовства, она обрадовалась такой новости и поспешила поздравить молодых.
— Господь с тобою, доченька. Будь счастлива, голубонька!
Потом огляделась, расцвела ещё больше и, вся светясь, направилась к… Ивану.
— Здравствуй, голубь сизый! Женишок родной!
Лёгкий прошелестел по горнице шум.
Иван, красный, вмиг сваренный великим стыдом, шептал ей:
— Не я жених-то, тётка Авдотья! Во-о-он сидит, видишь? Колька Варламов, понимаешь?
— Да ну! — ахнула мать, и, глянув на рыженького щуплого паренька, заляпанного веснушками, которых не могла скрыть даже густая краска, мучительно выступившая на его лице, она тут же увяла, обмякла как-то вся, лицо её исказилось болью. Часто заморгав, тяжело вышла к печке и там дала полную волю слезам.
Она плакала, а Илья Спиридонович стоял рядом и молча хлестал её по спине плетью.
Продолжение здесь
Дорогие мои читатели и гости канала. Ставьте лайки, пишите комментарии. Спасибо, что остаетесь со мной.