В моей жизни был период, когда я уходила из профессии. Уходила громко, хлопая дверями, полностью сгорев от работы. Раздавала коллегам книги по психологии, диагностический материал и прочие приблуды. Я была уверена, что в психологию я не вернусь и психологом больше никогда и ни за что не буду, потому что это очень больно и помочь ничем не можешь.
Для непосвящённых. Я обычная, работающая, как папа Карло, мать. Кровной дочери Дюхе (Наде) - 27 лет, усыновленному сыну Жоре 1,5 года, на подходе ещё один ребенок, ждём аиста.
Пишу тут обо всем: о детях, о работе, о мужиках, о жизни. Иногда получается весело и с юмором, иногда задумчиво и печально.
Меня сломила одна история. Я тогда со следователями работала, проводила психологические экспертизы на детей, совершивших преступление, и на детей - жертв преступления.
Помню, в СИЗО общаюсь с девочкой 16 лет, а она в клетке, за решеткой сидит. Я спрашиваю : «На время экспертизы можно ее оттуда вывести?». Не разрешают. Открываю ее дело, а там 18 ножевых, друга убила. Смотрю на девочку – милое личико, большущие глаза и 18 ножевых.
Помню экспертизу, на которой присутствовала мамашка одна. Дети-мажоры кого-то избили сильно, и вот сидели передо мной два: мажор и мать мажора. Мажор нарисовал что я просила, рассказал что произошло и почему, а потом отвечал на вопросы из какого-то теста. В конце мать выхватила у него бланк ответа и стала читать. При этом ее лицо сильно менялось. Казалось, что раньше она не знала своего сына и сейчас сильно удивлялась его ответам.
Также был период асоциальных семей и голодных, оборванных детей, череда консультаций со взрослыми, прошедшими через насилие и суицид. Последней каплей было следующее.
Как-то позвонил знакомый следователь и спросил:
- На месте?
- Да.
- Не уходи. Сейчас привезем.
Обычно все эти экспертизы долго согласовывались по времени и месту, а тут как-то быстро все.
Через полчаса открывается дверь, опера заводят девочку лет 4-х и уходят.
- Подождите, а что исследовать? И где документы?
- Сама. Все сама. Мы за соц. педагогом.
Как потом оказалось, мне специально ничего не сказали, чтоб непредвзято было с моей стороны. Ну, раз ничего не известно, то берем карандаши, бумагу и вперед - играть, знакомиться. Позже соц.педагог пришла, села поодаль от нас.
Оказалось, что девочку 4-х лет растлевали. Через час позвонила операм, сказала, что мы всё, что можно забирать ребенка. Детёныша одела, к машине вывела (помню зима была, снег лежал, ярко-белый и блестящий, я такого цвета больше никогда не видела, и ладошку в руке помню, горячую такую). Опера ребенка в машину посадили, конфетку какую-то дали, меня от машины отвели, спрашивают:
- Что скажешь?
- Само заключение будет готово через два часа. Растление было – это точно, ребенок до мелочей знает анатомическое строение мужского тела. Не единожды было – это тоже точно, доказательства в заключении опишу. Остальное не знаю, копать в ту сторону не стала, испугалась.
- Правильно и сделала, там уже медики сами посмотрят, сейчас к врачу и повезем.
- Расскажите, как все было.
- А соседка застукала, пришла за солью, дверь приоткрыта, стоит мужик без штанов (он им родственник какой-то), девочка напротив. Соседка сразу нам звонить. А со спины не видела ничего толком, свидетелей нет, доказательств нет, вот мы и к тебе сразу.
- Мужика-то взяли?
- Обижаешь! Сразу же!
- Можно просьбу личную?
- Какую?
- Как бы так сделать, чтоб он не жил после этого?
- Не переживай даже. Там без нас ему все сделают. До суда точно не доживет.
На том и распрощались.
После этой истории в течение нескольких месяцев я уволилась и, как мне казалось, навсегда ушла из профессии. Потом много лет лечила душу обо все, обо что только было можно. А помогло шестилетнее лечение об кукольный театр. Причем изнутри, а не снаружи. И вообще, актерство, само ремесло, оказалось очень психотерапевтичным для меня.
А потом, с новыми силами было тихое, спокойное возвращение в профессию. И сейчас я не плачу, когда рассказываю эту историю. И кома в горле нет. Есть грусть, печаль и какая-то жалось. Зачем рассказала? Не знаю. Просто вспомнилось. Берегите детей.
