Расследование о отравлении детей провели сами. Ульяна ранним утром уже стояла на пороге Семена Никодимовича. Он выслушав женщину, быстро оделся, и выскочил на февральскую улицу со своим чемоданчиком военного врача, ругая на ходу женщину за то, что не пришла к нему, пусть и ночью. В связи с возрастом Никодимовича не забрали на фронт, чему многие бабы были рады. Привыкли обращаться за медицинской помощью, и своими силами обходиться уже не было такой острой нужды.
Шурка и Валечка лежали в своих постелях. В комнате стоял полумрак и прохлада. Мать, уходя, затопила печь и теперь поленья весело потрескивали в топке. Шурка смотрел в окно, из которого ничего не было видно. Солнце еще не проснулось, и не озарило улицу своим светом. Во всем теле он чувствовал слабость, а еще желудок недовольно урчал, требуя пищи. Сестра сопела на своей кровати, а Шурка думал.
Начало.
Он вспоминал отца и прежнюю довоенную жизнь. Бывало, когда в редкий день, обычно в воскресенье, у Ивана освобождалось немного времени и работа не наваливалась лавиной, как в обычные дни, он собирал удочку, брал с собой хлеба и крынку прохладного молока, и звал сына с собой.
- Иди поймай лягушку и пойдем с тобой на Берлу, рыбки поймаем. Мать к обеду нажарит - будет объедение.
Шурка со всех ног летел за огород. Там, вблизи реки, среди попадающихся болотных кочек, обитали квакушки. Одной вполне хватит. Балабанов старший опускал за нижнюю лапку лягушку в крынку с молоком, чтоб не скисло.
- День жарким будет, - подмигивал Иван сыну, - ну ничего, мы с тобой в тенечке сядем.
И отец с сыном потихоньку уходили со двора. Солнце только просыпалось и его несмелые лучи начинали озарять все вокруг. От реки поднимался небольшой туман, но Шурка не боялся. Его многие дружки, наслушавшись разных детских сказок, тени своей боялись. А о речном тумане говорили, что это лешак пускает его, нарочно, чтобы путники заплутали. Но Шурке мать всегда все объясняла с точки зрения науки, и туман по ее рассказам выходил просто паром. Мать умная - ее бабушка Лиза учила! А бабушка сама в городе знания получала, это не деревня, где всю непогоду и непонятные явления списывают на лешаков, болотников и домовых.
А Иван промеж делом, тоже занятные вещи рассказывал Шурке. Он хоть не особо грамотным был, и писать толком не умел, но читал хорошо. Несколько книг у них в доме хранилось: русские народные сказки, библия и книга о полярниках. Книга была потрепанная, клееная-переклеенная, но очень ценная. Шурка ее уже от корки до корки прочитал. Эту книгу, дед Никифор случайно на базаре выменял у одного заезжего мужика, торгующего разными интересными вещами, и книгами в том числе. Как книга к нему попала он уже и не вспомнил. А Никифор не шибко-то и выспрашивал, отдал глиняный горшочек с медом за книгу, не пожалел, и принес домой. Ох и ругала его бабка Варвара на все лады! Но Никифору эта ругань, как жужжание мухи над ухом.
- Это ж надо быть таким простодырым, горшок меда за какуе-то стопку бумажек отдать!
-Успокойся, Варюха, - умиротворенно поглаживал обложку книги Никифор. - Небось, не обеднеем.
-Не обеднеет он! - еще пуще прежнего заводилась жена. - Если б я тебя не сдерживала, то давно по миру ты нас бы пустил! И сыновьям свои глупости втемяшил! И невестка у нас старшая такая же: огород полон травы, скотина не кормленная, а она газету читает!
Никифор хмыкнул и буркнул:
- Огород никуда не денется, да и скотина не убежит, если пять минут с газетой посидит - от тебя не убудет.
Лучше бы ничего не говорил Никифор. Пуще прежнего расходилась супруга, а мужику хоть бы что. Хочет баба поорать - пущай горланит.
С улыбкой вспоминал Шурка все прошедшее, лежа в своей кровати. За окном, в предутренней тишине, послышался лай собаки, и шаги в сенях. Шурка очнулся от приятных воспоминаний и улыбка ускользнула с его лица. Отца нет и все теперь по-другому.
На кухне послышались голоса матери и еще кого-то, по голосу вроде фельдшера.
Последствия отравления оказались не такими страшными благодаря своевременному промыванию желудка. Конечно, Семен Никодимович, поругал женщину и сказал, что надо было отпоить слабым раствором марганца, который Ульяна все равно не держала дома, чтобы наверняка вся гадость вышла, но хоть так догадались.
Расспросив подробно что и как употребляли в пищу, врач задумался. По всему выходило что в муке была примесь.
- Осталась мука? - спросил Никодимыч у Ульяны.
Женщина отдала холщовый мешочек, в котором с горстку оставалась мука.
Сама Ульяна была на грани обморока - вдруг каким-нибудь способом вычислят, что это зерно было ею украдено! Не сносить ей головы. Но с другой стороны, колхоз регулярно рассчитывался со своими работниками зерном, так что, наверное, и вопросов не должно возникнуть. Но Ульяна все равно очень боялась и зарекалась про себя когда-либо брать чужое. Лучше засадить лишнее поле картошкой, чтоб не голодать, но чтобы такое больше не повторилось.
Фельдшер еще немного посидел, еще раз осмотрел детей, и отправился по своим делам, прихватив с собой мешочек с остатками муки. Ульяна присела на край кровати Шурки и погладила вихрастую голову сына.
- Я пойду на работу, печь уже истопилась. Там на столе по кусочку утреннего хлеба тебе и сестре, а в кладовой возьми мисочку с творогом, разведешь молоком, и поедите. Половину оставьте на вечер.
- Мама, - лицо Шурки было серьезным. - Ты не переживай, я все сделаю.
- Ты у меня молодец, - смахнула набежавшую слезу Ульяна. - А я вас чуть не угробила!
- Не говори так, мам! - Шурка привстал на локте. - Весной я окончу четвертый класс и пойду работать, нам легче станет.
- Да что ты такое говоришь! - изумилась женщина, - мал ты еще работать.
- Мне уже десять было, меня возьмут, я спрашивал у председателя. Он сказал как десять будет, чтоб я приходил. Меня на плуг посадят. Буду землю пахать.
Ульяна тихонько заплакала и пробормотала:
- Тебе учиться надо, семилетку окончить, а потом профессии какой выучиться, отец всегда хотел, чтобы ты стал грамотным, а ты землю пахать собрался!
- Я отцу обещание дал, сейчас не до учебы. Поработаю, а потом и выучится успею.
Ульяна ушла на работу, а Шурка крутил в голове мысли. Отца нет - теперь он главный мужик в семье. Надеяться не на кого. Дед уже стар, а дядьки как и отец сгинули в страшной войне. Было пять братьев, а не осталось никого. Благо, что успели детей народить, как память и утешение о себе.
К вечеру, когда Ульяна прибежала из колхоза домой, Шурка уже расходился немного и затопив печь, поставил вариться чугунок с картошкой. Женщина устала опустилась на лавку у дверей и стянула платок с головы.
- Приезжала сегодня милиция к нам, Никодимыч им сообщил. Повязали деда Игната. Оказывается, он нам вместо зерна сухих кожурок картофельных смолол, там было и немного пшеницы. Он и раньше промышлял таким, подмешивал, но по чуть-чуть, а в последнее время совсем обнаглел. Ни стыда, ни совести.
Женщина тяжело вздохнула. Шурка молча ее слушал, сидя на низкой лавочке у печи. Сестренка лежала в своей кроватке и играла с куклой, не прислушиваясь к разговору.
- Я, сынок, признаться тебе хочу. То зерно я в колхозе брала, вас хотела немного подпитать. Вон ты какой стал худой, как жердочка. Грех это большой! За это меня Господь и покарал через вас. Запомни мои слова на всю жизнь и детям своим передай их, и внукам: никогда не бери чужого, но и свое не отдавай. Не стоит это того.
- Я знал, мама, ты не думай, я все понимаю. Я пойду работать и буду тебе помогать. Легче станет.