10 НОЯБРЯ 2022 года исполняется 325 лет со дня рождения
Уильяма ХОГАРТА
(англ. William Hogarth; 10 ноября 1697, Лондон — 26 октября 1764, там же) — английского живописца и гравёра, теоретика искусства, крупного представителя национальной школы живописи.
Несмотря на многочисленные исследования творчества Хогарта, на доскональный анализ всех его аспектов, этот художник так и остается - для большинства знатоков и любителей живописи - прежде всего едким сатириком, мастером, пусть и грубоватых, но уморительных шаржей и карикатурных циклов. Именно эти циклы - чуть ли не на два столетия предвосхитили появление книжек-комиксов.
К сожалению, чаще всего только в виде оговорки, напоследок, в тысячный раз насладившись бичеванием неизжитых за столетия - и не изживаемых! - человеческих пороков, исследователи приступают к рассмотрению чисто живописных достоинств произведений этого мастера. А они весьма значительны.
Хогарт - тонкий колорист, виртуоз кисти и мастер композиции.
Действительно, в его знаменитых сатирических живописных и гравированных циклах, вроде "Карьеры мота", "Карьера проститутки", "Модный брак" - на первый план выступает всё-таки содержательный аспект. Придуманные Хогартом "сериалы" ярко, наглядно и динамично повествуют о характерах и перипетиях судеб персонажей: забавных, мелодраматичных, а в итоге - нелепо-трагичных. Всё это сопровождается множеством гротескных типажей, тонко выписанных "говорящих" деталей, тщательно воспроизведенной обстановкой, туалетами... Зритель, вовлеченный в водоворот этих историй, невольно перестает замечать живопись как таковую, а ощущает себя в центре романа, или пьесы. Именно этой цели Хогарт и добивался прежде всего. Надо сказать, что именно он, великолепный рассказчик в красках, во многом повлиял на развитие английских - а затем и русских - сатирической комедии и сатирического романа XVIII и XIX веков, на таких авторов, как Л. Стерн, У. Смоллетт, Г. Филдинг, Д.И. Фонвизин и даже Н.В. Гоголь и М.Е. Салтыков-Щедрин. Чисто живописные достоинства этих работ не подлежат сомнению, так же, как и историческая достоверность деталей обстановки его произведений. Взгляните, сколь тонко и со вкусом срежиссирована цветовая гамма "Первого утра молодых", или "Утреннего туалета" из цикла "Модный брак"!
Эти переливы разнообразнейших зеленых, золотистых, охристых, жемчужно-серых и розовых тонов, со вспышками винно-красного... Эти гибкие, вибрирующие, музыкальные движения кисти... Плавно изогнутые силуэты фигур, линии драпировок, мебели - всё это находится в удивительном единстве, пластическом, композиционном, колористическом. В этом отношении Хогарт мог бы смело соперничать с лучшими художниками-декораторами своей эпохи: если не с венецианцем Тьеполо (масштаб иной), то, по крайней мере, с французами Буше и Натуаром.
Хогарт был автором трактата "Линия красоты", в котором доказывал – на примерах форм ландшафта, тела человека и животных и их отдельных частей – что только изогнутая плавной синусоидой линия, S-образный силуэт фигур и природных форм дают достаточно пищи взгляду, удовлетворяют своей полнотой и гармонией.
Или, как писал сам Хогарт,
"дает волю воображению и радует глаз".
Этим трудом Хогарт, как художник переходного стиля от позднего барокко к рококо и даже неоклассицизму (отчасти), косвенно повлиял на появление такого феномена, как английский пейзажный парк XVIII-XIX веков и на полтора столетия предвосхитил стилистические искания мастеров ар-нуво.
В наибольшей же степени, точнее, наиболее наглядно дар Хогарта-живописца воплотился в жанре портрета. Здесь, так же, как и в сатирических циклах, проявился острый глаз физиономиста, талант живописца – рассказчика (например, "Портрет детей Грэхем"), умеющего превратить непритязательную домашнюю сценку в историю-анекдот, в историю-шараду, в историю-назидание (для тех, кто умеет «читать» эмблемы и символы старого искусства).
Ведь именно назидание, воспитание ума, души и нравов, а не чистое наслаждение и развлечение (провозглашаемые искусством рококо) ставил Хогарт, как истинный представитель эпохи Просвещения, во главу угла искусства.
По большому счёту, ничем иным, как нравственным пафосом, обязаны Хогарту художники и писатели-сентименталисты XVIII века, не заметившие его чисто формальных изысканий, но столь часто ссылавшиеся на Хогарта-моралиста.
Жаль, что за последние полвека мы забыли об этой воспитательной функции искусства!
Итак, именно в портрете в наибольшей степени явлен нам Хогарт-живописец. Особенно в камерных портретах людей «своего» круга: друзей, родственников и т.п. А ведь среди них было немало людей весьма высокопоставленных: политических и церковных деятелей, представителей высшего света... При этом практически никогда мы не обнаружим в портретах мастера желания «понравиться» заказчику, польстить ему, сделать его значительнее – в его собственных глазах и в глазах окружения.
Да это и не было в традициях английского портрета!
Традиции английского реалистического портрета, не меняющиеся, по сути, до сегодняшнего дня, были заложены еще в первой трети XVI века немецкими и нидерландскими художниками-портретистами. Часто это были – протестанты, бежавшие с континента в Англию от преследования Священной Инквизиции. Или ехавшие а Острова по высочайшему приглашению, как искуснейшие мастера своего времени. А иногда - и то, и другое воедино, как, например, Ханс Хольбейн младший, Франс Поурбюс, Маркус Герард и пр.).
Приёмы портретного искусства XVI века развило следующее поколение заезжих художников-нидерландцев, в первую очередь, Антонис ван Дейк и Питер Лели.
Каждый из этих мастеров формировал, так или иначе, «лицо» жанра. В английском портрете искони ценится точность, беспристрастность – а порой и безжалостность – физиономической и психологической трактовки образов, точность передачи обстановки, костюма, аксессуаров. Таким образом, сколь бы ни был хорош или плох портрет, как произведение искусства, он ценится как исторический документ, как свидетельство эпохи. При этом художественные достоинства полотен ничуть не умаляются перед документальными. Эти качества были продиктованы тем, что называют «национальным характером». Поэтому каждый мастер, приехавший из континентальной Европы, независимо от собственных предпочтений, вольно или невольно должен был поддерживать представление англичан о том, какими бы они хотели видеть себя на портретах.
И если сдержанный и педантичный швейцарец-кальвинист Хольбейн - в силу своей роли "первооткрывателя" - в1520-40-е годы скорее диктовал условия игры (именно его портреты долгое время считались эталонными в глазах англичан), то фламандскому гедонисту ван Дейку, воспитанному на искусстве Италии, в атмосфере тонкой и искусной светской лжи (вспомним его утрированно элегантные портреты светских дам итальянского периода!) пришлось приложить немало усилий, чтобы переломить устарелые «гольбейновские» вкусы английской публики и приучить ее к блеску своей кисти. Но и ему, в свою очередь, пришлось немало побороться с собой, с собственными пристрастиями и вкусами. Англичане не терпели в живописи пустопорожней мишуры (впрочем, и в других искусствах тоже, но это - предмет отдельного разговора). Виртуозными фокусами их невозможно было очаровать, как итальянцев, или французов. Им подавай ПРАВДУ!.. Тот же ван Дейк прилагал все усилия, чтобы соединить фламандский бравурный колоризм с трезвостью и правдивостью портретных характеристик. И ему это удалось. Причем настолько, что он был признан одним из главных столпов английской портретной живописи. Вся последующая школа английской портретной живописи – с середины XVII по середину XVIII века – так или иначе, проходит под знаменем именно ван Дейка. И в эпоху Хогарта, и после нее, вплоть до начала ХХ века (и даже позже, до наших дней!) светлый образ великого фламандца реет над всей портретной живописью Англии… После ван Дейка английская живопись не знала портретистов, равных ему - до появления героя нашего рассказа. Питер Лели, или Годфри Неллер - тоже нидерландцы, как и ван Дейк - умелые, серьезные мастера своего дела, но... не орлы не ван Дейки...
Собственно говоря, живописная школа Великобритании как сугубо национальная, не подвластная диктату иностранцев, начала формироваться только в первой четверти XVIII века. И Хогарт был одним из пионеров этой национальной школы.
Таким образом, Хогарт-портретист – один из крупнейших портретистов своей эпохи - стал, до некоторой степени, соединяющим звеном между портретным искусством XVII века, портретом эпохи зрелого барокко (ван Дейк и Питер Лели) и портретом позднего сентиментализма и предромантизма (Джошуа Рейнольдс, Т. Гейнсборо, Г. Рёберн и др.)
В этих камерных и «малых парадных» портретах кисть художника максимально раскована. Хогарт словно купается в живописи, наслаждается её фактурой, каждым движением кисти: то коротким, хлёстким, пастозным, то широким и длинным, музыкально-плавным, словно тающим на конце… Но практически всегда – уместным, оправданным и не превращающим виртуозность в самоцель.
Особую статью составляют немногочисленные детские портреты Хогарта. В них наблюдательность мастера соединяется с особой бережностью к моделям, серьезным отношением к ним. Но это не превращает детей на картинах Хогарта в «маленьких взрослых».
Так, на «Портрете детей Грэхема (Грэма)» – дети – именно дети.
Со всей переливчатой сложностью характера, неуловимостью и хрупкостью пластики, мимики и жестов. Они, конечно, играют перед нами, зрителями, во «взрослую жизнь». Но именно ИГРАЮТ. Лукаво, пародийно, всецело сознавая двойственность происходящего. Кажется, еще мгновение, и две чинные маленькие леди, стоящие, выпрямив спину, отставив ножку и мизинчики на руках, «серьезно» таращащие глаза - прыснут от смеха, уткнутся лицом в передники и убегут. Да и кто им запретит? Видно, что это – дети непоседливые, любимые, балованные. Полнокровные здоровые маленькие джентри, а не худосочные отпрыски голубых кровей. И недаром! На портрете – дети Дэниэла Грэхема (Грэма), придворного аптекаря Георга II.
Если девочки еще «стараются» соответствовать возложенной на них миссии, то их брат даже не скрывает своего отношения к происходящему. Какое ему дело до "исторического момента»? Птичка, кошка, органчик – куда интереснее, чем «вот это всё» (как говорит нынешняя молодежь и как думает молодежь всех времён и всех народов).
Трогателен младенец, сидящий в игрушечной колеснице с золоченой птичкой на облучке…
Особенно проникаешься происходящим на полотне, когда узнаешь, что младенец (Томас) умер незадолго до окончания этого жизнерадостного портрета.
И «вот это всё» – сразу оборачивается не просто веселой игрой во "взрослую жизнь" и в позирование для семейного портрета, а сценой прощания. Аллегорией «Memento mori». Собственное значение здесь имеет каждая деталь, предмет, его расположение, пространственная и смысловая их связь - с остальными.
Жест маленького ребенка, тянущегося вверх и указывающего ручкой не то на гроздь вишен (символ любви и сострадания, искушения и кровавых мук), не то на клетку со щеглом. Золоченая коляска с птичкой, в которой сидит младенец - аллегория Души, переходящей в лучший мир.
Сама клетка со щеглом – символ страстей Христовых и мытарств человеческой Души в оковах Тела.
Кошка, охотящаяся на птичку - олицетворение Греха и Дьявола, каждый миг подстерегающих человеческую Душу.
Механический органчик (шарманка) – аллегория Музыки Сфер, а заодно - нехитрой песенки человеческой Жизни, которую, бесконечно вторя, наигрывает Время…
И само безжалостное Время, всё без разбору превращающее в тлен – бронзовая фигурка Хроноса с косой – в навершии тяжелых каминных часов…
Образ Хроноса-Времени мелькает в произведениях художника то здесь, то там. Как самостоятельная тема, старик Хронос с косой и табачной трубкой, дымом от которой отлетают в небытие все помыслы и деяния человечества, возникает в знаменитой гравюре "Finis (Конец всему)"...
Даже поставленная на пол серебряная корзина с фруктами – у ног младенца в коляске – это не просто великолепно написанный натюрморт, а опять же аллегория. Аллегория бренности плодов земных, жизни телесной, быстротечности её радостей…
На полотне есть еще ряд говорящих деталей, не столь назидательных. Например, красная драпировка под ногами старшего мальчика – указание на то, что он – наследник рода.
Хорошенькое получается "беззаботное детство"! Но что же поделать? Такова традиция «ученого» портрета-аллегории, берущего начало еще в средневековом искусстве.
При всей своей сюжетной «нагруженности», портрет великолепен по исполнению. Пожалуй, он – одно из лучших проявлений «чистой живописи» в творчестве мастера. И композиция, строящаяся на бесконечной перекличке пресловутых «линий красоты», и колорит, и виртуозное письмо деталей. Здесь Хогарт поистине выступает продолжателем великой школы Антониса ван Дейка!
Костюмированный постановочный «Портрет актёра Дэвида Гаррика в роли Ричарда III» – прямой провозвестник предромантической и романтической исторической живописи конца XVIII – первой половины XIX веков.
Исторический трагический сюжет, заимствованный из драматургии обожествляемого британцами Шекспира, остродинамичная композиция, яркий, «огнедышащий» колорит, построенный на сочетании дополнительных цветов, аффектация жестов и мимики персонажа, обилие «исторических» деталей – всё это станет поначалу революционным манифестом, а затем – общим местом, расхожим мотивом романтизма. Но только через полвека. Нужео сказать, что именно англичане – художники, писатели, поэты и композиторы – вообще «повинны» в появлении многих явлений в европейской культуре XIX-XX веков.
Жанр парадного портрета в творчестве Хогарта занимает довольно скромное место. Точнее сказать, это - образцы так называемого "среднего" и "малого" парадного портрета, как это значилось в иерархии жанров живописи всех европейских академий XVII-XIX веков. Этот "поджанр" предполагал изображение портретируемого в более расслабленной "домашней" обстановке, нежели "большой парадный портрет", порой без регалий, но обязательно в выходном платье - сообразно титулу. Фоном к фигуре служили зачастую интерьер кабинета для ученых занятий, отвлеченные романтические ландшафты, виды поместий, эффектные полуфантастические руины. Такой портрет мог быть поколенным, или погрудным.
Большинство же портретов Хогарта - бытовые. Они куда более скромны и лаконичны по замыслу и исполнению. Часто это погрудные изображения в три четверти, иногда заключенные в овальную иллюзорную раму, за контуры которой выбиваются то рука, то драпировка. Прием не нов и не сложен, но художник обыгрывает его просто, естественно, без нажима на своём умении создавать живописную иллюзию. Видно, что данный прием нравился и заказчику портрета, и самому автору. Живопись этих портретов широка, сочна по цветам и характеру мазков, разнообразна по движениям кисти. Видно, что автор не ставил себе отдельно «особых» задач при написании дам и господ.
И те, и другие написаны Хогартом с явной симпатией – независимо от их места в обществе – будь то знаменитые политики, ученые, актёры, священники, или простые слуги хогартова дома ("Портрет шести слуг семейства Хогартов"). Все эти люди предстают перед нами крепкими, здоровыми телом и умом (здравомыслие – одна из хрестоматийных добродетелей истинного англичанина), с усмешкой на губах а главное – в глазах, лучезарных, искрящихся умом и добрым смехом.
Особняком в этой галерее довольно привычных изображений стоит "Девушка с креветками".
Даже в череде прочих портретов, написанных широко и расковано, этот маленький этюд выделяется удивительной свободой кисти. Выполненная быстро и свежо - даже без подготовительного рисунка - эта картинка более, чем на сто лет опередила технические и колористические искания импрессионистов.
Это - чистая живопись в сплаве с чистой эмоцией.
Без какого бы то ни было философского, или морализаторского подтекста. От этого "Креветочница" не становится ни глупее, ни безвкуснее всех "учёных" и назидательных полотен мастера. Но оценен этот этюд, как бесспорный шедевр, был только в XX веке...
Таким же, как и многие персонажи его портретов, предстает Уильям Хогарт и на автопортретах: умным, трезвомыслящим, насмешливым и самоироничным, без тени зазнайства и головокружения от собственного величия. Так, в знаменитом «Автопортрете с мопсом Трампом»( 1745) художник лукаво обыгрывает условные приёмы малого парадного портрета.
Он в очередной раз создает trompe-l'œil, обманку, эффект холста на холсте, прикрывает иллюзорно написанный овальный подрамник барочной драпировкой. Щедро предоставляет нашему взору атрибуты искусств и ученых занятий: палитру и лежащую поверх неё «линию красоты», выгнутую из золотой проволоки, золоченые корешки трех томов… Художник явно осознает свой талант, своё место в искусстве, гордится своими достижениями и признанием в ученом и художественном мире. Ведь художник, просто пишущий картины и не создавший теоретических трудов в то время считался простым ремесленником. При этом, как истинный сын своей эпохи, нагромоздив пирамиду из атрибутов собственного величия, он тут же и разбивает, высмеивает её. Голову маэстро венчает не алонжевый парик, а домашняя меховая шляпа, защищающая его лысину от сквозняков туманного Альбиона. Вместо геральдического зверя – льва или единорога – смешной и любимый мопс Трамп. Его, кстати, художник тоже портретировал не однажды. Трамп появляется даже там, где, казалось бы, места ему не предполагалось – в сатирических сценках, в портретах людей, не принадлежавших к семейству Хогарта.
Таким он был, насмешливый художник с «линией красоты» в глазу и в сердце…
__________
Автор выражает читателям признательность за внимание и терпение и надеется на понимание и благосклонность.
__________
© Текст- В. А. Агранович
Иллюстрации - из свободных источников и личной коллекции автора.