В русском народе, после каждой победы, имелись чаяния: дескать, вернутся солдаты с войны и изменят государственное устройство к лучшему.
Особенно такие мысли имелись у самих фронтовиков, которые побывали за границей, видели другой мир и могли сравнить разные системы мироустройства. Так было и после Отечественной войны 1812 года и такие надежды в итоге привели к декабрьскому бунту на Сенатской площади.
Так было и после победы в Великой Отечественной войне, когда солдат и офицеров публично объявили главными героями этой кампании, и победителей чествовали, а в июне 1945 года состоялся парад Победы.
В советском интеллектуальном обществе тоже заводились подобные разговоры. Алексей Толстой размышлял в разговоре с Ильей Эренбургом: "А что будет после войны? Люди теперь не те...".
А в народной массе трудящихся и вовсе ощущение того, что народ заслужил лучшую долю, витало в воздухе. Некоторые мечтатели считали, что теперь уж Сталин дарует многие вольности: например, освободит народ от налогов, поднимет зарплаты, вручит каждому по трофейному автомобилю или хотя бы велосипеду.
Трофеи вообще производили сильное впечатление на народ. Из освобожденной советскими войсками Европы хлынул целый поток всевозможных красивых безделушек, нарядных платьев, наручных и карманных заводных часов, аккордеонов, фотоаппаратов, патефонов, велосипедов, всего того, что свидетельствовало о приличной жизни.
И это тоже накладывало отпечаток в русском народе, который теперь считал, что подобные роскошные вещи, которыми на Западе владели обычные крестьяне или горожане, должны теперь стать обыденными и в СССР, а "жить надо, как у них".
И в этом был диссонанс с советской пропагандой, которая утверждала, что советские люди живут в самом лучшем обществе в мире. Да, пока наши люди не видели ничего иного, в это легко было поверить, но когда солдаты и офицеры побывали за границей — они стали догадываться, что в Советском Союзе жилось не так и хорошо в плане быта и вообще устройства.
Подобные знания расхолаживали уже на фронте. Еще в 1945 году солдаты и офицеры стали относиться к сотрудникам НКВД и СМЕРШ пренебрежительно (что отмечалось в докладных контрразведки), а возвращаться из щедрых оккупационных зон на разоренную Родину многим военнослужащим (особенно тем, кто потерял свои семьи или не успел их завести) не хотелось.
Особисты даже докладывали, что советские офицеры, расквартированные в Австрии, Германии и Чехословакии, в подпитии, призывали свергнуть власть несправедливости и что "следует взорвать этот социалистический бардак ко всем чертям". Солдаты и офицеры спорили на собраниях с политработниками, конфликтовали с патрулями и вышестоящими командирами.
Подобные настроения царили и в советском генералитете. Генералы и маршалы, так необходимые на войне, в мирной жизни считали, что достойны лучшего, чем служба в дальних гарнизонах и командование округами. Они уже позабыли 1937 год, и в своих разговорах все более откровенно критиковали Сталина.
В конце 1946 года в руки органов государственной безопасности попала запись разговора между генералом армии Василием Гордовым и бывшим начальником его штаба генералом Филиппом Рыбальченко, сделанная во время застолья. Генералы рассуждали о том, что на Западе живется явно лучше, а советские люди ввергнуты в пучину нищеты, особенно в деревнях.
"Рыбальченко говорил:
"Вот жизнь настала — ложись и умирай! Озимый хлеб пропал. Все жизнью недовольны. Прямо все в открытую говорят. Живёт только правительство, а широкие массы нищенствуют. Все колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца".
Гордов в ответ поинтересовался, "как бы выехать куда-нибудь за границу... на работу в Финляндию уехать или в Скандинавские страны".
Через три дня был зафиксирован разговор Гордова с женой, в котором тот признался, что когда в качестве депутата Верховного Совета СССР проехал по деревням, то увидел в каких лишениях живут советские люди и "совершенно переродился".
Гордов при этом заявил:
"Я убежден, что если сегодня распустить колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет всё. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали её!"
И сделал неутешительный вывод: Сталин "разорил Россию".
Все подробные доклады о подобных разговорах ложились на стол И.В. Сталина. Он внимательно изучал настроения, делал для себя определенные выводы.
В апреле 1946 года в партийные ячейки было отправлено указание: партийным работникам мобилизоваться, сплотиться и решительно пресекать все разговоры о лучшем жизни за рубежом и о том, что "советским людям нужно время, чтобы прийти в себя после войны". Времени на прихождение в себя не было, нужно было ударными темпами восстанавливать страну, а подобные разговоры мешали.
В том же 1946 году было отменено официальное празднование Дня Победы. Летом 1946 года маршал Жуков был обвинен в "бонопартизме", смещен с должности главкома Сухопутных войск, отправлен в Одесский военный округ.
Ряд советских военачальников был арестован и репрессирован с вынесением высшей меры наказания (в т.ч. маршал Кулик, генералы В.Гордов, Ф.Рыбальченко и др.). Только в августе 1950 года были расстреляны 1 маршал и 20 генералов. В том же 1950 году были расстреляны маршал авиации Худяков, генералы Белянчик, Бондаренко, скончался в тюрьме генерал Тамручи и т.д.
Офицеры не знали, за что арестовывали их командование (причины были различными, от пропажи самолета с золотом, как в случае с Худяковым, до "создания контрреволюционной фашистской организации в армии"), но это накладывало гнетущий отпечаток. Мятежные настроения были задавлены в зародыше. После чистки командующего костяка многие фронтовики погрузились в состояние оцепенения, с трудом приспосабливались к мирной жизни.
Г.С. Померанц вспоминал:
"Многие демобилизованные солдаты и офицеры потеряли тогда упругость воли, нажитую на войне, и стали, как тряпка, как ветошка, которыми можно вытирать пол...".