«Твоя книга выше сужденья. К ней применимо то, что ты говоришь об истории как о второй вселенной. То, что дышит из нее, – огромно» - О. М. Фрейденберг – Б. Л. Пастернаку, 29 ноября 1948 г.
Глупо, конечно, Борис Леонидович поступил — отказался от Нобелевской премии. «Доктор Живаго» того стоил. Но это, безусловно, лишь моя (не)уместная ирония. Соль в другом: по мнению литературоведов то, что написал Пастернак, что называется, «круто», по мнению историков — «Шолохов был сильнее». А на деле — совсем разные произведения, которые, по моему мнению, сравнению не подлежат.
Русский интеллигент в пучине кровавых исторических событий первой половины XX века — вот о чем роман. Вообще, многие писали о Первой мировой, о революции, о гражданской войне, ведь литература есть отражение действительности (в особенности реализм), однако обычно в центре повествования оказывался военный человек (солдат, офицер...), то есть человек, проливающий чужую (в контексте гражданской войны — родную) кровь. Пастернак же, как и Булгаков в свое время, смещает точку зрения, и центральным героем его романа становится врач: гражданский, мирный человек. (Отличие Турбина из «Белой гвардии» от Юрия Андреевича заключается лишь в том, что Турбин выздоравливает, и это дает читателям надежду на какое-никакое будущее, а Живаго умирает за несколько десятков страниц до конца романа из-за слабого или, я бы сказала, ослабевшего сердца). Да, читателю не показан внутренний конфликт солдата, но перед его глазами предстает иной конфликт — конфликт между гражданином и необратимой цепочкой исторических событий, ибо Живаго, его семья, Лара — все они жертвы истории.
Я была бы жестока, если бы сказала, что Антипов-Стрельников весь роман пил кофий на бархатном пуфе. Но, по моему мнению, оправдание его неминуемой смерти заключается в том, что он — человек политический. И за свою жестокость, за хранившуюся в его черепной коробке информацию, которая была ценна, но не должна была выплыть из под тины молчания, и наконец за пролитую им кровь пуля просверлила его череп (хотя правильнее будет сказать: он просверлил пулей себе череп сам). А вот за что Живаго лишили детей, любви, а потом и жизни в целом — большой вопрос. Большой и непраздный. Живаго, хотя и не был под прямым прессингом властей, начал медленно разлагаться в пучине войн. Окончилось же это разложение в Москве, родном его сердцу городе, однако уже без родных его сердцу людей.
Такой взгляд на кровавую историю был показан и Толстым в «Войне и мире» с помощью Пьера Безухова. Если Болконский был офицером, то Пьер — простым интеллигентом, который, оказавшись на Бородинском поле, пришел в ужас от увиденного. Реалии войны были незнакомы ему, и, в отличие от Андрея, он не был ни на Аустерлице, ни на Шенграбенском сражении.
Главное «преимущество» Юрия Андреевича Живаго перед Пьером, Мелеховым и др. заключается в том, что он смог «усидеть на двух стульях»: на его руках нет крови невинных или виноватых, своих или чужих, но его глаза заполонила кровавая пелена уродства войны. Он не видел жестокости, он нескончаемо, на протяжении нескольких лет ее наблюдал, начиная от скончавшегося изувеченного отца Галиуллина во время Первой мировой, заканчивая партизанскими кровопролитиями во время гражданской. Не только Лару «вели нарезом по сердцу» Живаго. Неизгладимый, ничем не смываемый след оставил каждый убитый партизанами белый солдат. Каждый день в плену. Каждая ночь в одиноком Варыкино. Роман Пастернака лишь еще раз доказал, что человек не может бороться с историей или тягаться с ее сокрушительной силой. Это ему неподвластно ровно так же, как неподвластно остановить (или хотя бы замедлить) время. Именно поэтому Юрию Андреевичу пришлось переварить все превратности судьбы, все перипетии жизни, все события первой трети XX века, потому что другого выхода не было ни у него, ни у кого-то еще в то время. У него отняли все и всех, его душу раскромсали — он пережил и это. Хотя пережил ли по-настоящему — сказать сложно.
Сравнивать Мелехова и Живаго глупо, а еще глупее — говорить, какое произведение лучше или хуже. И Шолохов, и Пастернак создали шедевры, без которых, наверно, немыслимо знакомство с прозой ХХ века. Только вот Михаил Александрович свою Нобелевку все же получил… Конечно, судить о том, достоен ли «Доктор Живаго» премии или нет на уровне не своего субъективного мнения, а высокой объективной (если она может таковой быть) критики, я не смею, да и класть такую чугунную ответственность на свои хрупкие плечи не желаю. Однако зря все-таки Пастернак отказался от нее! Не знаю как роман, а Юрий Андреевич эту премию точно заслужил…
P.s Иллюстрации Александра Алексеева к роману «Доктор Живаго». На мой взгляд, их мрачность, сухость и наждачная жесткость полностью отражают всю ту боль, которую претерпевал на протяжении всей книги главный герой.