Продолжаю рассказывать, как я когда-то работала в рекламном агентстве в Анталье, сначала радовалась, а потом долго мечтала оттуда уволиться.
Первая статья цикла здесь:
А в конце последней части я наконец-то дострадала до официального увольнения и пошла на разговор с начальником, чтобы получить "вольную". Последняя часть тут:
На удивление, Полат был спокоен и даже дружелюбен. Уверена, что Аля его предварительно “подготовила”. Конечно, не по причине заботы о моем благополучии, а для их собственной возможной выгоды. Кто знает, прижми меня жизнь и я снова, не ровен час, могу к ним обратиться. А они - ко мне. Но, конечно, легко и просто этот разговор не прошёл. Было всё - и жалобы на тяжёлую жизнь, и лесть, и упрёки, и обещания, и традиционное перечисление текущих выгод и будущих перспектив. В паре моментов мелькнуло даже истинное лицо. Когда Полат посетовал, что теперь ему на моё место ещё трёх работников придётся нанимать, и когда спросил, выплатили ли мы кредит за машину. Я соврала, что выплатили (на самом деле, оставался ещё год). Он расстроился. Я не знаю, почему так сказала, видимо, не хотела давать ему повод снова начать уговаривать. Зато я дала ему козырь, чтобы впоследствии меня обсуждать, как и прочих бывших работников. Мол, приходят к нам, решают свои финансовые проблемы, а потом бессовестно предают. Ему никогда не пришло бы в голову, что на тот момент я была готова выплачивать ещё несколько кредитов и жить впроголодь, лишь бы находиться подальше от них.
Вообще, Полат осторожничал. Было видно, что он не в своей тарелке и не на своём коне. Доминировать надо мной у него не очень получалось, а по-другому он не умел. Подозреваю, что частично это было связано с моими последними демаршами.
За пару недель до этого в офисе случился очередной скандал. По утрам было ещё прохладно и кто-то включил в нашей большой комнате кондей на обогрев. Где-то через час приехал Полат и зашёл в женский туалет, который был на этом же этаже, чтобы помыть руки и проверить, всё ли в порядке (была у него такая привычка). А там была приоткрыта верхняя фрамуга. Здание было не новое, рамы слегка рассохлись и она иногда сама падала. И хотя дверь в туалет была закрыта, это всё равно послужило триггером для скандала. Он орал так, что окна дрожали, и никак не успокаивался, обзывался и плевался. Кто-то из девочек мявкнул, что в туалет с утра ещё никто не заходил, но без толку. Это только ещё больше подстегнуло истерику.
А у меня с утра была куча работы, срочных писем и заданий, которыми я и занималась в тот момент. Абстрагироваться от орущего дурниной в паре метров от меня Полата я не могла, а терпеть это уже не было сил. В груди заклокотало предательское тягучее сердцебиение, руки начали дрожать, горло сжало тисками. Таким ненавистным и презираемым мной образом мой организм всегда реагирует на подобные вещи: скандалы и драки, шумные разборки и громкие крики, вопиющую несправедливость и чужое хамство. При этом мне не нужно даже участвовать, достаточно присутствовать, наблюдать или слышать (или читать комментарии на Дзене, ха-ха). Контролировать эту реакцию я не могу от слова совсем. Вот даже сейчас пишу, вспоминаю и руки немеют.
Будто в тумане, я крикнула "Off, yeter artık!" (тур. Хватит уже!), открыла свой ящик, достала сигареты, с грохотом захлопнула его обратно, взяла со стола телефон и сбежала вниз по лестнице на первый этаж. Выйдя из офиса на улицу, как следует громыхнув напоследок ещё и входной дверью, я пошла через дорогу в парк на берегу моря, чтобы успокоиться. Там я и сидела, курила и тряслась мелкой дрожью уже от собственной смелости, когда от Полата пришло сообщение. Невинное такое, из разряда “А что случилось?”. Я честно ответила, что у меня много важных дел, а слушать его крики и работать в такой нервной обстановке я не могу. Он коротко извинился и позвал обратно. Когда через 15 минут я вернулась в офис, его уже не было. Он объявился только спустя два дня и делал вид, но ничего не случилось. Общался со мной уже без всякой фамильярности, холодно и официально. Думаю, тогда он и понял окончательно, что я уже “всё”.
Тихонько показывать зубы я начала ещё раньше. Первый раз - перед Новым годом, когда он распсиховался из-за того, что поздравительными постами на католическое Рождество мы поделились хоть и на день раньше самого праздника, но на час позже, чем он считал правильным. А так как это сделала я, то и орать следовало на меня. Позволить себе это напрямую он не мог, в лицо мне не смотрел, напрямую не обвинял, поэтому обкрикивал меня вокруг, обращаясь к моим коллегам. Орал, что ему уже позвонили владельцы всех отелей и спрашивали, где же рождественские посты и грозили разорвать контракты. Сочинял, конечно, как всегда. Владельцам отелей и даже менеджерам плевать с высокой колокольни на такие мелочи. Но мои коллеги точно были ни при чём, поэтому мне пришлось немного повысить тон и сказать, что такая ерунда не стоит криков и что ничем это нам не грозит. Так как это был первый раз, когда я вообще подняла глаза от ноутбука и подала голос во время офисного скандала, он удивлённо замолчал, что-то буркнул и удалился в свой кабинет, где некоторое время ещё возмущался вполголоса, а потом затих.
Я же ждала, что меня вызовут на ковёр. Они так поступали всегда, когда кто-то не выдерживал, огрызался в ответ и пытался при всех доказать свою правоту или их неправоту. Вызывали “бунтаря” в офис, где в два лица стыдили и выговаривали за несдержанность, саботаж и нарушение субординации. Поддавшихся и пристыженных иногда заставляли публично извиняться. Но в тот раз меня пронесло.
Второй раз случился уже после праздников и разговора с Алей, где-то в феврале. Не помню, какой был повод, возможно, были гости или клиенты, после которых на наших столах (они были сдвинуты вместе и мы как бы сидели вокруг в опенспейсе) остались тарелки со всякими печенюшками и вафельками. Опять же, не помню, рассказывала я вам или нет (возможно, в первых статьях цикла это проскакивало), но у Полата помимо прочих его “достоинств” была одна совершенно тошнотворная привычка - в задумчивости или даже посреди разговора с нами смачно ковырять в носу. Не знаю, нервное это было, или подсознательное, но со стороны выглядело мерзко. И ещё он сразу после этого дела любил лазить этими же руками в общие тарелки или пачки с печеньем (мог просто взять, потрогать, понюхать и положить обратно). Обычно мы молчали, потупив взор и красноречиво переглядываясь, и выбрасывали потом втайне. Но в тот раз во мне опять что-то восстало и я чуть ли не из рук у него выхватила блюдо, отнесла его вниз и выбросила содержимое вместе с потенциальными козявками в мусорку.
Мне всегда казалось, что такое его поведение было обусловлено вполне сознательным желанием показать, кто здесь хозяин, а кто - холопы. Мол, кто вы такие, чтобы я при вас за собой следил. У Али тоже был похожий заскок. Внешне вся такая современная фея с милой улыбкой и в брендовых одеждах, но убрать после себя тарелку с кружкой было выше её сил. Если она несколько дней подряд находилась в офисе, весь её кабинет был заставлен пустыми коробочками от творожков и йогуртов, мисочками с засохшим супом, кружками, чашками, ложками - пока не придёт уборщица. Максимум - в конце недели сложит всё в раковину. Мыть - никогда. На кухне она тоже оставляла свои тарелки после еды как есть. Бояре, что с них взять.
Мои же взбрыки были связаны отнюдь не с тем, что я научилась отстаивать своё “я”, изменилась и осмелела, а с моим характером. С новыми людьми или в новой обстановке я всегда некоторое время “хамелеоню” и помалкиваю (или поддакиваю), наблюдая и притираясь, давая каждому шанс показать себя и поощряя раскрытие интересными беседами на любую тему. В этот период я максимально вежлива, всегда доброжелательна и полна оптимизма. Длиться такое “внедрение” может довольно долго, вследствие чего у людей часто возникает ложно-положительное представление обо мне и я всегда нравлюсь, ко мне тянутся и мне доверяют. Людям кажется, что я на их стороне и такая же, как они.
Когда “испытательный срок” заканчивается, окончательные выводы о человеке мной сделаны, а решения - приняты, появляется другая Женя. Со своим мнением, красноречивыми взглядами, упрямством, сарказмом и даже лёгкой агрессией. Женя, которой вдруг надоело мимикрировать, глотать ересь, терпеть мракобесие и наблюдать несправедливость в надежде на исправление "виновника". Ничего удивительного, что людей такая перемена максимально обескураживает и огорчает.
Вот и Полат тогда удивился и огорчился. Но заявление моё подписал. Дело было уже в апреле и он попросил доработать до конца месяца. От облегчения я была готова на всё и согласилась. Да, моя мама уже больше месяца гостила у меня и мне хотелось больше времени проводить с ней, но одно её присутсвие по вечерам в квартире уже сделало мою жизнь намного светлее и легче. Я даже не помню, как пролетели последние дни, на таком подъёме я находилась. Наверное, похожее чувство испытывают заключенные перед освобождением или срочники перед дембелем.
Но если вы грешным делом решили, что на этом всё, Добби свободен и сидите улыбаетесь, то приберегите ваши эмоции - моя история ещё не закончилась!