Публикация «НО Я ЖИЛА ОДНИМ ТОБОЮ» вызвала большой интерес читателей. В ней – начало истории любви моих родителей, буквально первый ее день! Я очень благодарна всем, кто откликнулся, и хочу сегодня рассказать о последних днях этой любви...
…В квартире моей тёти, на антресолях, года два назад мы нашли сокровище! Это была старая тетрадь с воспоминаниями моего отца о его семье, детстве, о войне… Интересного в тетради оказалось так много, что я «запоем», за три месяца, написала повесть «Как отчаянно хочется жить!» – на этой документальной основе. Заканчивается она письмом отца в редакцию журнала, которое было вложено в найденную тетрадь. Но в своем блоге публикацию фрагментов повести я с этого письма начну. Чтобы сразу было ясно, почему именно такой заголовок у повести и что сделала для своего мужа моя мама в последний период его жизни...
Дорогая редакция журнала «Литературная Россия»!
Прочитав очерк Майи Бессараб «Операция начинается в девять» (январь 1964 г.), я был глубоко взволнован. Сразу вспомнил нейрохирурга Антонина Романовича Балабанова, который два года назад удалил мне опухоль мозга и этим вернул к жизни.
Но для того, чтобы операция состоялась, сначала нужно поставить верный диагноз, выявить опухоль. Может быть, история мытарств, которые я вынес до операции, заставит кого-то крепко задуматься.
Я – офицер Военно-морского флота. Совсем немного не дотянул до 25-ти лет службы, был уволен в запас по болезни. Врачи того госпиталя на Севере, где меня обследовали, опухоль мозга не нашли, поставили только кучу сопутствующих диагнозов типа хронического гастрита. Самым серьезным был такой – «атеросклероз аорты и коронарных артерий», из-за чего меня и комиссовали. Но этот диагноз в дальнейшем не подтвердился.
После увольнения в запас я устроился на работу, собирался наладить и обустроить со всех сторон свою жизнь «на гражданке», но чувствовал себя все хуже. Быстро уставал, терял память, начались сильные приступы головной боли, при которых иногда казалось, что я схожу с ума: речь окружающих людей слышал, но не понимал ее.
С работы пришлось уволиться, и началось хождение по врачам. В течение года я добивался помощи невропатолога, но он ничего серьезного не находил, давал заключения, что у меня всего лишь «склероз». Тем временем память слабела все больше, стало болеть сердце.
Меня отправили в санаторий на Рижское взморье, где начало происходить что-то совсем странное: я вдруг забыл свой адрес! Написав домой письмо, скопировал адрес с конверта от письма жены, а сам вспомнить не мог. Врачам санатория об этом сказал, но они никаких мер не приняли, лишь добавили в назначения веерный душ, от которого стало еще хуже: я вообще потерял способность писать.
А когда возвращался из санатория, ронял на перроне чемодан, хорошо еще, что удавалось нанимать носильщиков. Дома у меня совсем отнялись руки и ноги, я попал в госпиталь в тяжелом состоянии. Но и там в течение месяца врачи ничего не могли определить. Хуже того: приписали мне высокую температуру и закрыли в инфекционное отделение, якобы с гриппом! Жену туда две недели не пускали, а когда она подняла шум и добилась свидания, то нашла меня в бреду: я говорил невесть что, нес всякую чепуху.
Жена обратилась к начальнику госпиталя и настояла, чтобы меня положили в гражданскую областную больницу для уточнения диагноза. Но и там мытарства и мучения продолжались. Уже ясно стало, что нужна консультация нейрохирурга, его вызвали из Москвы, у нас в области такого специалиста не было. Но лечащий врач в течение недели тянула с подготовкой медицинских документов и с анализами. И когда нейрохирург приехал, то отказался меня смотреть, сославшись на их отсутствие.
Я к этому времени ослеп и впал в беспамятство. Жену предупредили, что жить мне остается не больше двух дней, нужно готовиться к похоронам. Но они плохо знали мою жену! Какая подготовка к похоронам?!!
Жена бросилась искать помощь, и мой друг, подполковник Николай Теплов, сутки метался между начальником госпиталя и главным невропатологом области Знаменовым, а они отфутболивали его один к другому. Николай не сдавался, добрался до главного военкома области, который позвонил Знаменову, чем-то серьезным пригрозил, и тот наконец-таки вызвал из Москвы окружного нейрохирурга Балабанова. Мне уже оставалось считанные часы!
Антонин Романович приехал немедленно и тут же сделал операцию. Шла она четыре с половиной часа, а потом Балабанов сидел рядом со мной трое суток. Только убедившись, что жизнь моя вне опасности, назначил лечение и уехал. В Москве сделали анализ тканей опухоли, и Антонин Романович помог мне лечь в Главный военный госпиталь имени Бурденко, где провели лучевую терапию.
Прошло уже два года со дня операции, с того момента, как местные врачи собрались меня хоронить. Но я живу. И каждый день благодарю за спасение Балабанова. Считаю, что все врачи должны быть такими. Спасибо ему! Ведь мне только 47 лет.
Отчаянно хочется жить!
P.S. На момент отправки этого письма жить отцу оставалось всего четыре месяца. Хорошо, что он об этом не знал...
Как вы считаете, нужно публиковать фрагменты повести и дальше? Будет ли это интересно?