Среди всех направлений подготовки (укрупненных групп) после теологии большего всего споров и дискуссий вызывает «Востоковедение и африканистика». Исторически сложившаяся особенность подготовки специалистов по Азии и Африке постепенно вступает в конфликт с современными вызовами. Об этом говорили на недавнем круглом столе в Дальневосточном отделении РАН.
Кто таков?
Первый блок вопросов – о самоопределении. В дискуссии резко провалилась Африка (что неудивительно), собравшиеся говорили о ключевых государствах Азии: Китай, Корея, Япония. В меньше степени – Вьетнам и Монголия. До Индонезии и Индии не дошли.
Основной вопрос, который хоть и практически невысказанный, буквально повис в воздухе – в чем разница между направлениями подготовки «Востоковедение и африканистика» и «Регионоведение» (Зарубежное, естественно).
Напомним, «ВиА» в новой номенклатуре направлений и специальностей – это сама себе УГСН с единственным направлением в рамках раздела «Гуманитарные науки и языки». «Регионоведение» и «Международные отношения», со своей стороны – это направления в рамках УГСН «Политика, социология и международные процессы» (раздел «Науки об обществе и человеке»).
Уже по позиционированию видно, что «ВиА» скорее тяготеет к лингвистике и, в меньшей степени, истории.
Что умеет?
Исторически – с эпохи Восточного института – сформировалась тройственная модель компетенций востоковеда: язык, культура, экономика. Сюда, конечно, нужно добавить вопросы государственного управления, права, внешней политики стран.
Все выступавшие сошлись на том, что знать язык недостаточно, чтобы быть востоковедом (страноведом). Но языковые компетенции самодостаточны и дают возможность работать переводчиком. Хотя для этого есть профессиональные выпускники «перевода и переводоведения». Кроме того, в учебных программах востоковедения, как правило, откровенно доминируют именно языковые компетенции в явном дисбалансе со страноведческими.
Помимо широкой языковой и страноведческой подготовки для будущего специалиста принципиально важен блок практических и прикладных навыков – будь то юриспруденция, логистика или IT. В ином случае мы получаем человека, способного рассуждать о процессах, но неспособного в них включиться. При этом бизнес не стремится открывать двери для практики востоковедов, предпочитая профильных специалистов.
Кому нужен?
В настоящее время, как и всегда, востребованы научные исследования и экспертиза относительно стран Востока. Часть выпускников «ВиА» заберут университеты и НИИ.
Президент Владимир Путин отметил на пленарке Валдая-2022:
«Интерес российской общественности к этим цивилизациям всегда был очень высоким. Кстати говоря, и школы по изучению Индии, Китая, культуры того и другого государства, народов этих государств, а это тоже многонациональные государства, у нас очень высокий уровень науки по этим направлениям, это всегда было традиционно для России, и мы будем это поддерживать в будущем».
На круглом столе в ДВО РАН однозначный оптимизм президента собравшиеся не смогли бы разделить.
Другие (кроме науки — высшей школы — перевода) реципиенты кадров сомнительны – бизнесу нужны практики, МИД ориентируется на подготовку кадров в рамках МГИМО (да и спрос не столь велик), иностранному бизнесу скорее нужны переводчики в России, а продвижение интересов Родины за рубежом – это чаще всего выше уровня компетенций востоковедов.
Что делать?
Вокруг востоковедения масса проблем – от его самоидентификации до кадрового голода, от несформированности государственного заказа до слабых прикладных навыков выпускников.
Много говорили о необходимости создать центр подготовки кадров. В не меньшей степени, на наш взгляд, были бы востребованы сопряженные программы подготовки – одновременно по российскому Дальнему Востоку и шире – по АТР.
«ВиА» зависло между «переводом» и «регионоведением» / «международными отношениями. И перспективы его туманны – есть вероятность, что ответ будет найдет в формате специалитета.
Материал в нашем Телеграм-канале: https://t.me/scienpolicy/28522