Удар был сильный. Колени со всего маху влетели в грудь и полностью выбили воздух из лёгких. Уже через мгновение я пролетел несколько метров вниз по склону, и с разгона зарылся головой прямо в сугроб. Белая холодная масса плотно залепила лицо и окутала верхнюю часть тела. После неожиданного удара, проверившего на прочность большую часть мышц, сухожилий и костей грудной клетки, я совершенно обмяк и абсолютно не мог пошевелиться.
«Вдох, надо сделать вдох»,- мысленно говорил я себе, но ничего не получалось. Опустошённые лёгкие отказывались делать свою привычную работу, и ко мне отчётливо стало приходить понимание, что может быть - это последний день в моей короткой и даже крохотной жизни.
Зима, любимое время года, почти девять месяцев в году снег, пурга и невероятная белизна вокруг, как символ чистоты природы, как образ чего-то сокровенного, всего живого, прячущегося под этой громадной пористой толщей, не дающей доступ к несметным сокровищам летней тундры, как бы говоря — там всё моё, и пока, не время его отдавать.
Сейчас же на вершинах сопок свисали лавины, на которых каталась местная детвора, спускаясь, сидя на подрезанных ими же многометровых кучах снега, одно из немногих развлечений — бесплатный аттракцион со всегда неизвестным результатом такого катания - могло заживо завалить, иногда и заваливало.
До теплого периода было ещё далеко, также далеко, как до загадочного материка, который находился за пределами полуострова.
Вообще всё, что дальше от Камчатки на запад — это был материк. Местные всегда говорили, что поедут на материк или интересовались погодой на материке. В понятие материк каждый камчадал вкладывает смысл совершенно любого другого места нашей огромной страны, да и мира в целом, наверное. Так вот, на материке были все четыре времени года, а здесь только лишь три, ведь весна плавно перетекала в осень, а между осенью и весной, как обычно — зима. А как же лето, спросите вы?
Камчатское пятнадцатиградусное лето на побережье Охотского моря я тоже очень любил, хотя и бегал на улице в течении этих "летних" месяцев в свитерочке, балониевой курточке и вязаной шапочке. Лето было - но слишком мало. Особенно хороши были две невероятные недели в конце августа, когда всё живое вокруг начинало медленно умирать, и как это ни странно, одновременно оживать ярчайшими красками, наполняя тундру и сопки такими цветными картинами, что даже умелый художник не смог бы выдумать, а после подобрать такие сочные оттенки, чтобы повторить всё великолепие окружающего мира, превращающегося в тот период в огромный кем-то сотканный ковёр, раскинутый по полуострову с заботой о всех нас, веющей невероятной теплотой домашнего уюта и согревающей сердца перед долгим жизненным циклом с температурой ниже нуля.
«Саша! Саша, ты слышишь меня! Саша, что с тобой!?»,- это голос пробивался в мои уши даже через сугроб, конечно, кричала мама с балкона, которая видела, как я, катаясь с горы, врезался во что-то под снегом и вылетел с санок вниз, а теперь лежал без движения. Если бы я только мог ответить ей или пошевелиться, она бы прекратила истерику и выпустила из рук балконный поручень, который, будучи до смерти напуганной из-за меня, стиснула мёртвой хваткой. Она просто не могла отпустить руки, чтобы спуститься с третьего этажа и выбежать на улицу. Мне было страшно не меньше чем ей, но она продолжала кричать, пытаясь хотя бы голосом помочь: «Саша, сынок, ты можешь дышать!? Саша, ты меня слышишь!? Саша не молчи, скажи хоть слово — это я твоя мама!»
Прошло совсем немного времени, не больше пары минут с тех пор, как я выбил собственными коленями воздух из груди.
Я знал это наверняка, потому что за пол года до этого тренировался задерживать дыхание, чтобы уметь плавать под водой в бассейне с горячей термальной водой, который находился прямо под открытым небом в 18 километрах от нашего посёлка, и мне так нравилось там нырять.
Но сейчас я нырнул в сугроб и понял, что натренированные полторы минуты без воздуха кончились и чувствовал, что вот-вот задохнусь. И тут, кто-то дёрнул меня за капюшон, вытащил из сугроба и повернул лицом вверх. Открыв замёрзшие веки, я увидел голубое небо и соседского пацана, который, наконец, пробрался по пояс в снегу и вытащил меня. В этот момент скованные мышцы сместились, вышли из ступора, лёгкие вновь заработали, и я жадно вдохнул эту жизнь полной грудью, даже не представляя какой интересной она окажется много лет спустя.