Я глубоко убеждён в том что единственное чувство, которое ни в коем случае не должен испытывать на работе медик - одиночество. Можно негодовать, злиться, обижаться, грустить и отчаиваться вплоть до слёз. Естественно в допустимых пределах. Но самое страшное это чувствовать себя одиноким. Какой бы специальности не был человек в белом халате - он в большей или меньшей степени встречается с худшими явлениями человеческого бытия. Кровь, смерть, отчаянье, непонимание, агрессия, злоба. Всё это часть нашей работы. И пережёвывать негатив наедине с собой грозит самыми страшными последствиями.
Даже медбрат В. из приёмного отделения, где мне посчастливилось работать, угрюмый профессионал, самый настоящий мизантроп, по-настоящему любящий на этом свете только своих кошек, называл коллектив семьёй. Медик должен чувствовать плечо коллеги начиная уже с училища или института.
Связи внутри нашей невероятно дружной группы, где каждый готов был прийти на помощь в любое время суток, естественным образом оборвались. В начале осени ушёл из жизни мой лучший друг. Самый близкий человек. И в эти дни отчаянья я принял одно из самых роковых и необдуманных решений в своей жизни. Согласился на предложение перейти работать в реанимационное отделение СМП. Бросить своё привычное, ставшее родным место санитара фельдшерской бригады и уйти в незнакомый коллектив, но уже медбратом-анестезистом. Масла в огонь этого безумного поступка подлило моё, к счастью ушедшее со временем, желание кому-то что-то доказать.
Коллектив реанимационного отделения встретил меня холодно. Уже на первом дежурстве я ощутил полное безразличие и какое-то презрение. Фельдшеров можно было отчасти понять. Многие из них годами работали на линии, работали в одиночку, прошли огонь и воду, достигли невероятного уровня профессионализма. Затем обивали пороги чтобы получить направление на специализацию и стать "элитой" скорой помощи.
И тут из ниоткуда возникаю я. Всего полтора года отработавший санитаром на фельдшерской бригаде. Всё это время считавший доверенную внутривенную инъекцию на вызове невероятным счастьем...
Я чувствовал себя ненужным, плохим, неумелым, отвратительным сотрудником. В медицине тоже есть, не уверен что официальное, понятие порочного круга. Когда один патологический процесс запускает второй, он третий, а четвёртый усугубляет первый и так далее. Чем больший остракизм я чувствовал тем хуже мне становилось. Чем более одиноким и ненужным себя чувствовал - тем хуже работал. Медленно. Плохо понимал что происходит. Идя на работу знал одно - я в течение суток буду заперт в железной коробке на колёсах с людьми, которые меня ненавидят и презирают. Подчас минут двадцать перед сменой курил недалеко от подстанции, скованный иррациональным страхом, в каком-то оцепенении. Ушёл быстро. Через три месяца.
**********
- Ну простите, уважаемые, ну не могу я сегодня работать!
- Но у нас же курс назначен!
- Я уже на больничном, понимаете?!
Все выходные после падения в ванной я не мог нормально двигаться. Относительно безболезненно можно было только сидеть. Попытка лечь или, тем более, встать - вызывала резкую боль в грудной клетке. До потемнения в глазах. Воистину, как гласит медицинская примета, самый худший пациент это коллега. "Просто ушиб". "Поболит и пройдёт". "Ну ладно, сильный ушиб, но пройдёт же когда-нибудь". Три дня я ходил на работу, стискивая зубы при каждом движении тела. Пока на четвёртый, после смены, всё же не поплёлся в травмпункт нашей больницы. К слову, находящийся в ста метрах от моего рабочего места.
Молодая врач, рассматривая на свет снимок, вздохнула.
- Сколько дней, говорите, прошло с момента травмы?
- Около недели.
- Молодец, нечего сказать. Коллега, одним словом.
- Что там?
Врач села за стол и обратилась к медсестре.
- Лена, пиши. Перелом седьмого ребра слева.
- О как.
- Да. Холод, обезболивающие, никаких тугих повязок, понял? Больничный открою с сегодняшнего дня.
- Ну вот... старшая убьёт.
Врач недоумённо посмотрела на меня.
- Не знаю насчёт старшей, но вот сломанное ребро тебя убить может гораздо быстрее. Слышал о закрытом пневмотораксе, надеюсь?
- Естественно.
- Тогда никаких вопросов. Больничный получишь в регистратуре. Дату и время приёма я тебе написала. Удачи.
- Спасибо, доктор...
Не выйти на следующий день на работу я не мог. Два человека были после курса оксалиплатина и должны были прийти на "промывку". Она заключалась в получасовом внутривенном введении противорвотных и антигистаминных. Ещё одна женщина придёт на последний из пятидневного курса.
*********
Я стоял в кабинете и пытался успокоится. Только что одна из пациенток молча вошла в кабинет и протянула мне три тысячи рублей.
- Что это?!
- Может так нас прокапаешь?
- Это... что?
Молчание.
- Нет. Пожалуйста, поймите. Я на больничном, у меня перелом. Я могу запросто и... умереть!
Поймал взгляд женщины и понял какую невероятную по своей гадости вещь я сказал. Передо мной стоит человек, буквально обречённый на смерть своей болезнью, прошедший, нет, всё ещё на пути по всем кругам ада. А я ей про своё дурацкое ребро. Мне больно. Ей - больнее в тысячи раз.
- Простите, пожалуйста...
- Нет, это вы простите. Я как-то... Поправляйтесь.
Пациентка быстро спрятала купюры в сумку.
************
Две рабочих недели на больничном не дали успокоения. Я был заботливо избавлен от большинства домашних обязанностей, но всё время переживал и старался держать связь с врачом. Они быстро нашли мне замену, какую-то медсестру с глазного отделения. Которая была поставлена перед фактом и чуть ли не билась в истерике от всего что на неё свалилось.
Закрыв больничный в травмпункте, первым делом пошёл посмотреть что происходит с моей "химией". Задёрганная медсестра, в глазах суета и непонимание всего происходящего. Говорила она быстро и нескладно, голос срывался.
- Я двадцать лет работала в реанимации, потом ушла, надолго, теперь вот вернулась, муж умер год назад. Думала пойду в глазное, там спокойно, а мне в первый день говорят что ты на химию пойдёшь на подмену. Я говорю какая ещё химия? А мне вот...
Я понимал её как никто другой. Отыскал за ширмой свой неряшливо брошенный на сломанное гинекологическое кресло белый халат и помог поставить катетеры.
В целом моё рабочее место было, на взгляд постороннего человека, жутко неорганизованно, из-за врождённой неприязни к идеальному порядку. Но это был понятный мне беспорядок, к тому же вызванный объективными причинами, например, абсолютной негодностью помещения к тем функциям, которые ему пришлось выполнять. Теперь же в кабинете был натуральный Бедлам.
Почти все шприцы на пятьдесят кубов, нужные только ради толстой иглы с розовой канюлей, были варварски истрачены. В шкафах с лекарствами и расходниками царил полный хаос. Журналы не заполнялись все эти две недели, не вёлся учёт препаратов. Я был бы вне себя от ярости, но прекрасно помнил недавние две недели, за которые разрушил отработанный порядок процедурного медбрата из хосписа. На секунду возможная смерть от пневмоторакса, вызванная сломанным ребром, показалась мне более приятным вариантом, чем больничный и созерцание оставленного мне кабинета.
**********
Тем временем мне становилось всё хуже. Беспокойный сон, резкие пробуждения посреди ночи и неизменная сигарета на промёрзшем балконе, выкуренная в каком-то отупении. Мысли, крутящиеся по кругу. Поворот ключа в замке и двадцать минут пути до уже ненавистного кирпичного одноэтажного здания, которые казались мне дорогой на эшафот. Именно тогда я придумал эту страшную песенку на мотив "воздушной кукурузы" про надежды на то что за ночь это проклятое здание, моё рабочее место, сгорит.
Но каждый раз я с отчаяньем видел тёмные провалы окон без единого следа копоти и стоящих рядом пожарных машин. И приступал к работе. Она давалась всё хуже. Врач придумал схему, по которой свободные от работы в красной зоне коллеги из хосписа могли бы прийти мне на помощь.
В какой-то момент я заходил в кабинет доктора с обречённым взглядом, напоминавшим взгляд провинившегося школьника перед директором и тихо говорил: "Не могу. Не могу вколоться...". Александр Андреевич понимающе кивал и звонил.
Пару раз приходили медсёстры и помогали. Без всякого осуждения, просто потому что я - коллега. Которому нужна помощь. Но чаще видел недовольные лица. Одновременно винил себя за криворукость и ненавидел эти взгляды. Я в тридцатиградусный мороз ходил за расходниками в ваш хоспис и тащил баулы с ними по улице на себе те же триста метров, а вы...
*********
В скором времени поток пациентов спал. Но радости это не приносило. Нервное истощение, по научному - астения, достигло своего апогея. Отпустив пациентов часам к двум я шёл в пустую палату, закрывался изнутри и лежал на одной из твёрдых как цементный пол, холодных и потрёпанных кушеток, смотря на высокий, с растрескавшейся штукатуркой потолок. Потом поворачивался на бок, принимал позу эмбриона и засыпал. На час, не больше.
В очередное утро, потряхивая флакон с лекарством, уставился в окно. Затем машинально воткнул иглу в порт заранее подписанного фамилией пациента пакета с физраствором и начал вводить препарат. Когда половина была уже внутри, с ужасом осознал что это не то и не тому. Всё. Рубеж был пройден. Облокотившись на кучу коробок, достал телефон и написал заведующей о том что моё психическое состояние не позволяет эффективно выполнять свои обязанности и я становлюсь... опасен.
Следующие две недели прошли как в тумане. Виноватый взгляд. Дрожащей рукой написанное заявление. Пьянящее чувство скорой свободы. Свободы от отчаянья и одиночества. От самоуничижения и гнетущего чувства бессилия и никчёмности.
*********
Немного изменил угол наклона иглы и кровь хлынула в пробирку. Аккуратно вынул её из вакутейнера и ловко присоединил другую. Пока накладывал повязку, так как являюсь противником метода "согнуть руку в локте", дверь в кабинет открылась и кто-то вошёл.
- Подождите в коридоре, пожал...
- Ну здравствуй.
Передо мной стояла Света.
- Здравствуйте...
- А что ты тут делаешь? Ты в курсе что "уволен такого-то числа" это значит что ты тут больше не работаешь?
- Я думал что включительно...
- Индюк тоже думал.
- Значит я всё, свободен?
- Значит.
Быстро переоделся и буквально выскочил за порог отделения, даже не успев попрощаться с коллегами. Метров через пятьдесят в последний раз оглянулся на это старое кирпичное здание, смерти которого в огне я так желал в последнее время. Посмотрел без ненависти. Вспомнил слова, произнесённые заведующей после того как она поставила решающую подпись на заявлении об увольнении.
- Спасибо. Ты сделал всё что мог. Удачи.