События лета 1917 года очень мало освещаются в исторических учебниках. Они были настолько запутанными, и персонажи были столь разноплановыми, что невозможно было потом придерживаться единой «правильной» линии в их описании.
К примеру, Александра Федоровича Керенского принято выставлять малодушным, безвольным трусом, который во время революции бежал из страны, переодевшись в женскую одежду. А Лавр Георгиевич Корнилов — изменник, предатель и оплот контрреволюции. На самом деле, конечно, все было далеко не так просто.
Сегодня герой рассказа — некий Владимир Николаевич Львов, член Государственной Думы, который решил лично прекратить хаос в стране. Он явился к Керенскому и предложил ему посодействовать в переговорах с генералом Корниловым, имевшим в то время серьезную военную и политическую поддержку.
Львов вызвался поехать в ставку, дабы убедить Корнилова объединить усилия для спасения страны. Керенский согласился (в духе «почему бы и нет»), но никаких особых прав или поручений Львову не давал. Однако тот всем говорил, что он поверенный Керенского.
Получив от имени Керенского аудиенцию у Корнилова, Львов передал тому, что стране нужна твердая рука и Корнилов как никто другой подходит на эту роль. А чтобы воодушевить Лавра Георгиевича, добавил, что Керенский, дескать, ни на что не претендует и даже готов пойти в отставку ради блага страны.
Корнилов в ответ обрисовал то, как бы он видел необходимые шаги. Петроград предлагалось перевести на военное положение и создать должность Верховного Главнокомандующего, которому передать всю власть как военную, так и гражданскую. Раз Керенский не претендует на эту должность, то его можно было бы сделать министром юстиции, к примеру.
Далее он сказал, что считает Керенского и Савинкова соратниками, которым грозит опасность в случае проведения данных шагов, а потому предложил им немедленно переехать в ставку Корнилова для их собственной безопасности.
Львов приезжает к Керенскому и опять врет, что уполномочен вести переговоры от имени Корнилова. А ради усиления эффекта решает еще и дополнить слова последнего, предложив передать всю власть Корнилову, а всех остальных отправить в отставку, что окончательно исказило всю суть переговоров.
Керенский, мягко скажем, слегка изумляется от таких требований и начинает паниковать. Кто-то подсказал Керенскому, что надо бы поговорить с Корниловым и выяснить, с чего он вдруг решил самолично править, а всех остальных уволить. Но ехать лично Керенский побоялся и запросил переговоры по телеграфу.
А далее завязывается такой разговор. Не буду дословно передавать весь, т.к. он длинный и смысл не в конкретных словах, а в том, что беседа по замыслу Керенского велась «конспиративно» и никакой конкретики в себе не несла.
Керенский попросил подтвердить, что все переданное ему Владимиром Николаевичем является действительно мнением Корнилова, что тот без малейших сомнений и подтвердил. Он ведь понятия не имел, чего там Львов навыдумывал, а Керенский не мог и предположить, что тот нес отсебятину в обе стороны. В конце Корнилов подтвердил просьбу приехать в Львов (в ставку) самому Керенскому и Савинкову, что Керенский посчитал уже окончательным доказательством, что Владимир Николаевич все передал в точности.
Получился разговор слепого с глухим. Один спрашивал одно, а другой подтверждал совсем другое.
Нужно ли говорить, что Керенский никуда не поехал, считая, что это ловушка, и во Львове его арестуют, объявил Корнилова изменником и выпустил воззвание, призывающее сопротивляться контрреволюции со стороны Корнилова, чем немало удивил Лавра Георгиевича, считавшего, что они обо всем договорились, и Керенский — его большой друг.
Так, вместо того, чтобы объединиться, взять власть в руки и сохранить страну, два «соратника» из-за какого-то болтуна и враля перессорились на пустом месте. Каждый из участников процесса впоследствии пытался обелить себя и представить в невыгодном свете других, но вышло то, что вышло.
Песчинка, попавшая в механизм, сломала его и направила историю совсем по другому руслу, или еще раз о роли личности в истории.