Это мне очень мешает, потому что я люблю обманываться, но обманываться мне не позволяет какая-то моя сила. Я много лет с собой борюсь – у меня стакан всегда наполовину пуст. Хотя я стараюсь жить с надеждой, что потом будет лучше.
Это воспитание. Так было всегда. Я, например, очень четко понимаю: вот это не мое, вот это я не могу, вот это я не сумею, я за это не возьмусь – я лучше отдам другому. Я спокойно отдавал роли, которые – я понимал, что не сделаю. Когда физически не мое, я глупо выгляжу.
Когда я начал танцевать, уже было видео, я всегда, с первого дня себя снимал на камеру. Я смотрел и понимал, что не-не-не – зритель Николай Цискаридзе не будет смотреть артиста Николая Цискаридзе, значит, я к этому не подойду. Если мне это не нравится, если я себя не удовлетворяю в этой роли, мне было безразлично, кому я не нравился, но если я себя не удовлетворю – до свидания!
Вспомнил одну историю, как я впервые услышал о себе от посторонних людей. Я ехал в метро в день своего спектакля (был 95-й год), меня еще не показывали по телевизору, я был только театральным артистом, и утром был на классе, еду домой, отдохнуть, чтобы вечером станцевать этот спектакль.
Стою в метро – разговаривают два человека, и один другому говорит, что он сегодня идет в театр, потому что появился какой-то сногсшибательный грузин – это надо увидеть. Тот говорит: да, я тоже слышал, но сегодня не могу, я пойду в следующий раз.
Я рядом с ними, а они даже не представляют, как этот грузин выглядит, и я стоял и вот прямо «Мама, глянь-ка! Это ж Танька, это ж я!». Но уже смотреть было некому и похвастаться было тоже некому.