В академическом мире, где гуманитарные науки находятся под большим давлением, чем когда-либо прежде, чтобы оправдать свою значимость, изучение «прошлого ради прошлого» больше не подходит.
Но я не думаю, что это вся история. Скорее, я чувствую, что непреходящее увлечение Карром отражает нечто гораздо более фундаментальное в том, как мы рассматриваем отношения между прошлым и настоящим.
Например, мы, безусловно, менее склонны, чем предыдущие поколения, требовать жесткой дихотомии между «историей», с одной стороны, и «памятью» или «наследием» — с другой.
Кроме того, мы более демократичны в том, кому, по нашему мнению, принадлежит история: кого она включает в себя из прошлого и кто в настоящем может извлечь из нее пользу.
Каждый историк по-своему будет смотреть на отношения между прошлым и настоящим. Но большим достижением Карра было то, что он определил напряженность в этих отношениях как двигатель самой дисциплины.
«Истории полезны тем, что рассказывают нам, как мы оказались «здесь»» Фарида Заман, доцент истории Оксфордского университета Один из способов попытаться ответить на этот вопрос — спросить себя, для чего и для кого существуют истории?
Общей отправной точкой может быть то, что истории полезны для того, чтобы рассказать нам, как мы попали «здесь». Такие истории могут принимать форму рассказов о происхождении, относительно линейных и, возможно, телеологических описаний — например, как мы пришли к организации наших обществ и политических систем так, как мы имеем сейчас — или, как говорится в апокрифической поговорке, серии уроков, из которых следует извлечь уроки, чтобы избежать позорного повторения
Такое понимание истории таит в себе более захватывающую и чреватую — хотя и не обязательно противоположную — возможность. Точно так же, как мы могли бы обратиться к прошлому, чтобы лучше понять мириады сложных способов, которыми возник наш нынешний мир, историки могли бы также поставить перед собой задачу осветить нереализованные миры и другое настоящее, которое могло бы существовать. Такие истории, вопреки интуиции, помогают нам лучше понять наше собственное время, либо подчеркивая случайность окружающего нас мира, либо, в зависимости от вашей точки зрения, непреходящую силу структур, ответственных за перекрытие этих других путей. Такого рода истории требуют внимания, а часто восстановления и реконструкции, к нарративам и точкам зрения, которые были утеряны в доминирующих исторических отчетах. Моя собственная работа сосредоточена на неудачных революциях и неудачных политических взглядах в начале 20-го века. В более широком смысле мы могли бы считать фундаментальной задачей истории выявление сложности и многообразия, с которыми люди жили в прошлом. Такие истории могут продемонстрировать, насколько по-разному люди думали об окружающем мире и относились к нему, включая другие способы записи своих идей и переживаний. Большая часть этой местности раньше была маргинальной для собственно «Истории»; М.К. Ганди отметил это в 1909 году, когда отверг обычную историю как просто запись войны. Восстанавливая то, что было поглощено и забыто — например, заглушенные радикальные диссидентские традиции или побежденные антиколониальные движения сопротивления, — история могла бы вместо этого служить гораздо более освободительным целям и открывать пространство критических и творческих возможностей для нашего времени.
Лесовой Данила