Окончание.
Олег много говорил в тот вечер. Пытался убедить меня в необходимости больше не встречаться, но я видела и другое: он ждал, что я найду слова, которые помогут ему хоть в чем-то оправдать себя... Снова и снова вспоминал Митю и рассказал, в конце концов, все подробности его гибели. Но мне было так трудно слушать, что я мало что запомнила.
Я воспринимала не слова, а выражение лица Олега – отчаянное, потерянное, я следила не за сюжетом, а за болью, которую он выливал. И очень хотела найти слова утешения. Но история была настолько неожиданной и лежала в такой далекой от меня сфере жизни, что я ничего не могла придумать. Только слушала и сопереживала. И не переставала любить его.
Человек, который способен на такую силу раскаяния, что внешнее благополучие теряет для него цену – не упадет в моих глазах. Если наша душа бессмертна, то, наверное, иначе трудно спасти ее…
Когда Олег ушел, раздавленный воспоминаниями и уверенный, что чем дальше будет от меня, тем мне же лучше, я была почти в шоке. Чувствовала, что могу разделить с ним его ношу и даже больше – что в силах помочь ему найти дорогу к духовному выздоровлению, но делать несчастными его далеких жену и сына не хотела. Тогда, значит, надо согласиться с тем, что кончились наши разговоры и чаепития, кончилась любовь? Да, надо. Но больно!
«Это было у моря, где ажурная пена...»
Я бродила вдоль берега, а в голове почему-то все крутились строчки стихов Игоря Северянина. Хотя сегодня пену ажурной не назовешь. На море был шторм, оно стало почти черным, а густая ослепительно-белая пена клокотала среди гальки и валунов, словно ее, как яичный белок, неутомимо взбивали в огромном миксере... Вертикально вздымающиеся волны, фонтаны и водопады брызг, яркий контраст черной и белой красок – колдовская картина!
Я понимала, как все это необыкновенно, но только умом. Бесцельно бродила по пляжу, погружаясь в тоску. Чем ярче становились картины шторма, тем острее мне не хватало Олега. Какой поэзией дышало бы все сегодня, будь мы вдвоем! Но я осталась одна – и пропала полнота восприятия. Глаза мои видели, а душа – нет.
Вдруг я обнаружила, что на пляже есть кто-то еще. Под защитой заборчика на складном стуле сидела немолодая женщина. Она вязала – умиротворенно и как-то очень уютно. На голову набросила капюшон ветровки — дополнительную защиту от непогоды. Иногда спицы замирали в ее руках, и видно было, что она безмятежно и одновременно восторженно наблюдает шторм. Незнакомка напоминала мне кошку, которая расположилась на солнце, сладко погрузилась во что-то, что только ей ведомо, и изредка открывает загадочные глаза.
В облике незнакомой женщины для меня тоже таилась загадка. Почему мне так больно одной, а ей так хорошо? У нее нет близкого человека? Или есть, но сейчас не нужен? Сейчас только она и море. Этого достаточно для счастья. Почему я никогда не могла быть столь же самодостаточной? Я и раньше страдала, если одна видела что-то прекрасное, а сейчас страдания тем острее, чем ярче было счастье делить впечатления с любимым.
Чем он в эту минуту занят, о чем думает? Любуется ли штормом? А может быть, и для него мир поблек без меня? Нет, должно быть, все это не имеет значения, пока он не нашел ответ на свой самый главный вопрос. Интересно, что сказала бы ему эта женщина, которая кажется такой мудрой?
На следующий день к морю я не пошла: боялась новых неразделенных впечатлений. Но и в комнате не сиделось. Стала бродить по санаторию и несколько раз, будто случайно, прошла мимо комнаты Олега. Как же хочется заглянуть к нему хоть на минутку! Может, ничего страшного, если я просто поздороваюсь, может, не подумает, что навязываюсь?
Когда я в очередной раз хотела миновать заветную дверь, меня обогнал Витька, приятель Олега, видимо, ничего не знавший о нашем последнем разговоре.
– Наташа, стой! Куда это ты направляешься? Сегодня все дороги ведут в Рим! – и он широким жестом показал на дверь Олега. – Прошу, сударыня, почтите вниманием нашу скромную вечеринку!
Витька взял меня под руку и галантно ввел в комнату, где собралась почти вся наша компания. Оказалось, что Олег заболел, и ребята решили развлечь его. Работал знакомый магнитофон, кто-то умудрялся танцевать между кроватью и шкафом, кто-то курил, сидя на подоконнике. Стол вынесли в лоджию, размером не уступавшую комнате, и Лена, как всегда броско накрашенная, грациозно порхала, расставляя там закуски и бутылки с вином.
Олег лежал на кровати, до подбородка закутанный одеялом. Со мной поздоровался приветливо, но так, будто я была одной из его многочисленных санаторских знакомых...
Из-за всей этой кутерьмы, которую устроили ребята, в комнате было тесно. Танцевать я не стала, и, чтобы дать место другим, мне пришлось отступить к самой кровати. Олег дышал с трудом, в груди его что-то свистело и хрипело, как расстроенная гармошка.
– Глупо как-то свалился, – продираясь сквозь одышку, сказал он, – захотелось во время шторма поспать в лоджии, все никак не пойму, что мне уже не все дано. Мало что дано... Вот и получил за дерзость: с легким стало хуже, да еще нос не дышит, банальный насморк мешает... Ладно, не смотри так: это еще не конец, жить буду, знаю, что выкарабкаться силы есть... Иди, потанцуй, с Витькой поболтай, он это любит...
– Нет, Олег, ни танцевать, ни трепаться я не могу. Я на минутку зашла. Может тебе меду принести?
– Спасибо, мне всего уже натащили...
– А знаешь, как я себе насморк вылечила? Залезла в куст можжевельника и дышала, пока запах не заполнил меня до краев. Фитонциды можжевельника даже туберкулезную палочку убивают за 5 минут, а уж насморк-то... Попробуй!
– Интересный совет! – Олег знакомо прищурил запавшие от болезни глаза, ставшие мне такими родными, что комок к горлу подступил. – И как же, по-твоему, я это сделаю? Дыхания не хватает даже по комнате ходить...
– Да я и не думала советовать тебе выходить на улицу! Можжевельник можно принести сюда, здесь, в кровати дышать будешь! Подожди, я быстро...
«Это было у моря...»
Я снова шла вдоль берега, повторяя заворожившие меня строчки. Шла и удивлялась себе. Почему сейчас я и одна воспринимаю все так же ярко, как и во время прогулок с Олегом? Душа вдруг сама научилась видеть разлитую вокруг поэзию. Я ищу можжевельник для любимого – и это меняет все. Почему?
Отдыхая от недавнего шторма, море кротко плескалось у берега, хлюпало, вздыхало, словно хотело что-то мне рассказать. Я видела его сквозь сетку медленно падающих снежинок, и это было удивительно! Море пахло так же, как и летом во время купания, а от снега остро пахло Новым годом, шубой, катанием на санках, и все это непостижимо смешивалось в сознании... На вечнозеленых деревьях и прибрежных камнях выросли снежные шапки...
Если постараться – можно вместе с ветками внести в комнату Олега запахи и снега, и моря. Если я смогу вобрать в себя все, что вижу вокруг – значит и он увидит. Мой можжевельник расскажет ему... Боль разлуки не прошла, но я сделала открытие: страдая, тоже можно быть по-своему счастливым. Надо только стать нужной любимому.
И вдруг я даже споткнулась о камень, так неожиданно пришла догадка: та женщина, вязавшая во время шторма, вовсе была не одна! Она ощущала себя наедине с Богом и понимала, что важнее всего постичь красоту Его творения Тогда получишь путеводную нить. Если так прекрасны море, у которого мы с Олегом встретились, и музыка Моцарта, под звуки которой полюбили друг друга -- значит, это не принесет нам плохого.
Олег остался жить после гибели друга – значит, Господь подразумевает, что ему будет дано постичь красоту мира сполна. У каждого бывают ситуации, когда боль застилает глаза, но надо, пусть с усилием, все равно открывать их. Это трудно, для этого надо уметь… Что? Уметь… ПРОЩАТЬ? Да, это Его заповедь.
Решившись на такой крутой разрыв, Олег поступил жестоко, как бы он ни оправдывал это моим же благом, и я ослепла от горя и, если честно, от обиды. А вот когда додумалась найти для любимого можжевельник, я уже, хотя и бессознательно, простила его. И тут же вновь обрела способность видеть. Значит… Олегу надо постараться простить самого себя? Вот что, наверное, сказала бы ему та женщина, которой дано быть наедине с Богом!
Но я этого не сумею, я сама пока еще не все понимаю, только чувствую… А может, не надо слов? Просто принесу ему душистые свежие ветки, и он поймет, какая сила в прощении!
... Рядом с санаторием можжевельника мало, и я облазила все дальние закоулки, пока нашла то, что нужно. Роскошный куст рос высоко, на вершине каменистого выступа, пришлось карабкаться вверх. Меня обсыпало снегом, за шиворотом стало мокро, но ветку я сорвала. Потом еще две – чтобы можно было по-настоящему окунуть в зелень нос.
Вернувшись в санаторий, я лишь на минуту забежала к себе, скинула пальто, а про шапочку забыла, так и побежала к Олегу – с охапкой пахучих веток в руках и в шапочке, на которой в свете электричества сверкали снежинки. В комнате по-прежнему тусовался народ, орал магнитофон. Олег лежал, устало прикрыв глаза. На этот раз я вошла смело, нашла вазу, налила воды и поставила свой букет на тумбочку возле его кровати.
– Вот. Дыши глубже. Лечи насморк.
В комнате сразу все как-то изменилось. Стало свежее и как будто даже светлее, хотя помещение заполнили всего два новых запаха - можжевельника и молодого снега...
Олег ничего не ответил, только посмотрел, как прежде, прямо в глаза. Долго и растерянно. Потом зарылся лицом в букет, глубоко вдохнул. В этот момент Лена бросила кавалера, с которым танцевала, и подбежала к нам:
– Олег, ты обалдел? Ветки с улицы, холодные, ну-ка марш под одеяло!
Она попыталась отодвинуть вазу подальше, но, покачнувшись на тонких каблуках своих нарядных туфель, чуть не опрокинула ее. Олег рывком поднялся на подушках и склонился к веткам, заслоняя их руками. От Ленки, от чужих глаз, от смешков и шепота ребят...
Закрыв за собой дверь его шумной комнаты, я пошла к себе – в горькую тишину. Но в душе оставался его благодарный взгляд. Кто может помешать мне любить? Магические ветки можжевельника, будто тонкой ниточкой, навсегда связали нас. Даже если впереди - разлука.
... Ночь прошла без сна, только под утро удалось забыться. Разбудил стук в дверь. На пороге стоял Витька с подносом в руках.
– Ничё се! Завтрак проспала! Соня ты, а не Наталья. Я-то думал, почему утром в столовой не появилась? Скажи спасибо Олегу, что упросил буфетчицу, которая носит ему еду, отыскать и для тебя пару судочков… Давай быстрее за стол и ешь. А потом к нему зайди…
Я, кутаясь в халатик, протирала глаза. Не потому, что они еще не совсем открылись – появление Витьки и его слова сами по себе казались сном.
– Подожди… Тебя что, Олег прислал?
– Ну, ты даешь! Не заболела ли? Я же ясно все сказал!
Продолжая сомневаться в словах Виктора, который, поставив на стол поднос, умчался на процедуры, я стояла в растерянности. На самом деле Олег меня позвал? А если его приятель присочинил, уверенный, что у нас с Олегом все по-прежнему? Мне тоже пора было на уколы, но до них ли? Решила все же пойти и узнать, в чем дело. Просто загляну для начала… А там – разберусь.
…Приоткрыв дверь в комнату Олега, я его там не увидела. Хотела было уйти, но потом разглядела, что он перебрался на лоджию и устроился там в кресле. На скрип двери встрепенулся.
– Наташа? Иди сюда, смотри: мне лучше. И вправду, твой можжевельник – лечебный. Волшебный даже. Ветки всю ночь стояли почти возле носа. И он теперь – дышит!
– Может, еще принести? Пусть букет больше будет.
– А весь куст ты притащить не хочешь?
– Хочу. Но земля замерзла, уже не выкопать… А то бы в кадке с землей жил, как пальмы в зимнем саду. Лечил бы тебя постоянно… Под Моцарта.
– Я теперь и сам справлюсь. Организму толчок нужен был, стимул, чтобы бороться...
– Появился стимул? Это правильно. Но и от можжевельника не отказывайся. Придет весна, я куст попробую все же выкопать…
Олег взял мою руку, прижал к своей щеке и (явно не про куст можжевельника!) тихо спросил::
– Сил-то у тебя хватит?