Это всего лишь рассказ; в нем немало элементов художественного вымысла, но исторических фактов я старалась придерживаться
… Я сижу за столом тесной монастырской кельи. Передо мной гусиное перо и чернила. С утра до вечера я исполняю послушание – переписываю книги. Это помогает мне отрешиться от горьких мыслей. Как живую я вижу Марфиньку, ее милое личико и испуганные широко распахнутые глаза. Вижу, как, покачиваясь в колымаге, она вытирает слезы и молит Бога избавить ее от высокой чести, а я уверяю, что ее и не заметят. Хотя я ничуть не сомневалась, что заметят именно ее.
***
Я принадлежала к древнему русскому дворянскому роду. Мое детство было безоблачным и обещало безмятежную жизнь. Но человек предполагает, а Бог располагает. Счастье мое где-то затерялось. На десятилетие мне подарили зеркало. Ручное зеркало в оправе, усеянной жемчугом и изумрудами. Драгоценный подарок не принес мне радости. На меня смотрело плоское лицо с узкими близко посаженными глазами, вздернутым носом и маленьким подбородком. Моя шея была короткой, пальцы тоже короткими и толстыми. Впрочем, это я и раньше знала. Но в десять лет я впервые осознала, что отчаянно некрасива. Все девушки во все времена хотят быть любимыми. А красота для этого необходимое условие, наверное. Но постепенно мне удалось убедить себя, что счастье бывает разным. Меня принял под опеку священник близлежащего храма, отец Иван. Не знаю, что он нашел во мне, но он посвятил мне немало времени и труда. Под его руководством я освоила грамоту, приобщилась к литературе, обучилась латыни и греческому. Видать, в этом и было мое счастье, за которое я не устаю благодарить Бога. А звали меня Матреной. Матрена Собакина.
Осиротев, я нашла приют в доме тетушки. Быть бедной родственницей – незавидная доля. С ее старшей дочкой Марфинькой мы сдружились. Это была прелестная девочка, нежная, как весенний ландыш, к тому же разумная и скромная. Я привязалась к ней, как к родной сестре.
А на Руси тем временем происходили события, внимания достойные. Скончалась царица. Прекрасную лицом, но жестокосердную и дикую нравом Марию не оплакивали ни государь, ни народ. По государеву веленью ко двору съехались две тысячи самых красивых дворянских дочерей, претендующих на звание русской царицы. А уж красивее Марфиньки и быть никого не могло. Мне было велено ехать с нею. Тетушка сказала: “Матреша, нам без тебя не обойтись. А в Москве, может, и тебе улыбнется счастье.”. Наш обоз тронулся по коломенской дороге. Смотрины были назначены в Александровской слободе.
…Ах, какие красавицы предстали пред очи государя! Ни красой, ни разумом Бог их не обидел, все были достойными, но избранной стала одна. Кому, как не Марфиньке быть доброй женой государю, в печалях утешительницей. Вскоре объявили о помолвке.
В покои невесты допускались только мать и проверенные служанки, в том числе и я. Но запрет был не для всех. Мы с тетушкой неоднократно видели возле крыльца внушительный экипаж и выходящего из него человека. Это был дворянин невысокого роста, но весьма представительного вида, в богатом платье. Его лицо было изборождено морщинами, а под широкими бровями прятались серые пронзительные глаза, вселяющие ужас. Меня кидало в дрожь от одного вида этого человека. Он проходил с таким видом, словно для него нет преград и сам черт ему не брат. Я долго не могла принять то, что мой ангел Марфинька - родственница ближайшего доверенного лица и верного пса государя, всесильного Григория Лукьяныча.
Была еще одна персона. Спускаясь с крыльца, я столкнулась с парнем немногим меня старше. Наши взгляды успели встретиться. Он был из числа вольных слуг дома Скуратовых и ему было суждено сыграть определенную роль в этой истории. Его звали Орешкой, уменьшительно от Арефия. Орешкой он и остался в моей памяти.
Теплым июньским вечером мы с Марфинькой сидели в садике московского дома ее отца, укрытые от посторонних глаз. Говорили о счастье, которое выпало ей на долю, о скором обручении. Между прочим Марфинька проговорилась о легком недомогании. Несколько дней назад у нее начала кружиться голова, немели кончики пальцев. Потом все проходило - до следующего приступа. Встревожившись, я все же понадеялась, что все обойдется. Недуг до поры до времени удавалось скрывать. Вскоре состоялась церемония обручения. А потом моя сестренка стала медленно чахнуть. Меня терзали дурные предчувствия. И они, как оказалось впоследствии, имели основу.
Эту историю я узнала некоторое время спустя. Помните, я сказала, что ко дворцу съехались две тысячи красивейших девушек? Тех, кто дошел до финала, осматривали более тщательно. Сестра опричника по имени Булат лицом и сложением была подобна греческой богине, звали ее Зиновия. Красивая и очень скромная девушка сразу запала государю в душу. Но не таков был Малюта, чтобы сойти с дороги, ведущей к заветной цели.
В борьбе за родство с царем он был безжалостен. Несчастную девушку опоили и отдали на поругание стрельцам, после чего посадили в телегу и с позором отправили домой. Грозы, как ни странно, не случилось. Царь отнесся к произошедшему с юмором, ни на кого не осерчав. Но трагические последствия не заставили себя ждать.
Марфинька все не могла поправиться. Временами у нее болела голова, она маялась животом и после приступов долго лежала, приходя в себя. Мать – моя тетушка – была крайне обеспокоена, но обратиться к дворцовым лекарям не решалась. Наверное, ее можно понять… Она лечила дочь травами, да толку от этого не было. Приставленные к царской невесте женщины сочувствовали и пытались помочь, как могли. Среди них была женщина средних лет, всегда в черном, похожая на монашку, с благостным лицом и мягким голосом. Эта женщина, Лукерья, больше всех жалела Марфиньку и делилась с тетушкой рецептами целебных отваров.
До свадьбы оставалось два дня. Марфиньке стало легче, и мы пошли прогуляться в саду. Последние дни октября были прохладными, Марфинька зябко поводила плечами, и я поспешила в дом за шалью. Окно кухни привлекло мое внимание. Я заглянула и увидела Лукерью. Она сосредоточенно добавляла что-то в блюдо, приготовленное для царской невесты.
В один миг все открылось. Так вот откуда недомогание сестрицы, вот откуда стремление благостной монашки сподвигнуть тетушку лечить дочь травяными отварами - при случае обвинить ее в пагубе собственной дочери. Я мигом вскочила в приоткрытое окно кухни. Мы оказались лицом к лицу – пятнадцатилетняя девчонка, отнюдь не закаленная физически, и обуреваемая жаждой мести невысокая, но крепкая и жилистая женщина, раздираемая ненавистью. Наши глаза встретились. Я бросилась вперед, преграждая путь к столам с кухонной утварью, и ощутила впившиеся в шею стальные пальцы. Отлетев к стене, я ударилась об нее затылком и сползла вниз. Но тут темная тень легла на место поединка, и перед тем, как потерять сознание, я расслышала звуки ударов и дикий крик. Надо мной склонилось лицо с огромными карими глазами.
Первое, что я увидела, открыв глаза, были цветы. Небольшой букет в глиняной вазочке на столе. А на стуле сидел паренек в платье, по которому можно было определить его принадлежность к дому Скуратовых. Он улыбнулся, я в ответ протянула ему свою маленькую сухую руку. Это был Орешка, спасший мне жизнь. У нашего дома он оказался не случайно. Слухи о недуге царской невесты просочились в город.
Марфинькой занялся личный царский врач. Вердикт был неутешителен, но государь не оставил невесту, к которой прикипел всем сердцем. Тем более, эта хрупкая девочка так напоминала его дочерей… Ведь и его дочки могли бы стать такими, если бы Господь попустил им вырасти. Государь свято верил, что обряд венчания поможет его юной супруге исцелиться. Чуда не случилось. Моя голубка прожила после свадьбы лишь две недели.
Лукерья Арцыбашева, старшая сестра Булата и несчастной Зиновии, вины не отрицала. Она глядела на Малюту полными ненависти глазами, а он был готов сам растерзать ее. Она окончила дни на плахе, и мне ее нисколько не жаль. Увы, моя тетушка также не избегла этой участи. Тогда слетело много голов… Меня отпустили с миром.
Орешку я больше не видела. Он женился и стал основателем большого и крепкого рода Орешкиных. Да, эта фамилия происходит от имени “Арефий”, а вовсе не от слова “орешек”. А вот девицу Зиновию, нареченную во иночестве Зоей, я встретила среди монахинь. Поруганная и обесчещенная, она нашла утешение, придя к Богу.
***
Были ли на Руси женщины-переписчицы книг? Были. Мое имя затерялось в веках, упоминаний обо мне не найти в летописях. Но остались книги, переписанные моей рукой. Вы можете видеть их в музеях. Каждый, кто родился на свет, оставляет что-то после себя. Дела, картины, потомство. Книги. Оставляет память о себе. Последующие поколения встают на плечи поколений предыдущих, друзья