Это самый настоящий праздник. Настолько слепящий и радостный, что кажется – рождества уже можно не ждать.
Нет, я, конечно, пошутил про рождество, но...
Вы посудите сами.
Мне сегодня впервые в жизни сказали: «Можешь говорить, что захочешь и сколько захочешь, а я буду слушать».
Чтобы я не подумал, что молчание означает отсутствие ответа. Или непонимание, или неловкий намёк на желание выставить меня за порог, или ещё какую-нибудь такую гадость.
Мне наконец позволили говорить – безо всякого злого умысла застав этим самым врасплох.
Как же так случилось, что я по собственной воле проник в абсолютно незнакомый дом? Путался в узких коридорах, шарахаясь от каждой тени, и еле-сдерживал испуганные вопли, натыкаясь на стопки книг и тяжёлые, чем-то непонятным набитые коробки на полу?
Сам будучи профессиональным кошмаром...
Позор! Что подумают в Министерстве?
Естественно, об этом я не заботился. Когда хочется чего-нибудь новенького, свежих эмоций, жертв помоложе, не думаешь о таких вещах, как хорошая репутация и элементарная техника безопасности.
А вот малютка Эри позаботилась и о том, и о другом.
Входную дверь украшают целых три отличных замка (когда это нас останавливало?), комната полна подушек и статуэток розовых зайчат, в кровати – большой плюшевый медведь с печальным безразличием на морде.
Если таких девочек, как она, и посещают кошмары, то надолго не задерживаются. Именно в таких вот счастливых жилищах – самая беспощадная текучка. Раз за разом один кошмар приходит только к тем, кто постоянно делает не так что-то одно. Совершает одну и ту же ошибку. А к таким девочкам не подкопаться. Они – самое правильное, что есть на свете.
Когда я пришёл, она даже спала с открытой форточкой. Дышала ровно, беззвучно, как колыхался на окне сиреневый тюль.
Сидел бы там на полу у кровати да любовался.
Но я напугал её. Меня погонят из Министерства грязной тряпкой, если я никого не напугаю.
Эри задышала чаще, что-то прошептала, вскрикнула... и проснулась.
– Тут кто-то есть? – спросила она, приподнимаясь на постели и скидывая медведя вниз головой на ковёр.
Интересно, кого она ожидала увидеть?
– Ну, есть, – признался я.
Она слегка вздрогнула от неожиданности, но не испугалась, а протянула мне руку.
– Ты в порядке? – поинтересовалась она.
Пока я соображал, что бывает, когда я в порядке, а когда – нет, и почти уже решил, что, пожалуй, скорее да, Эри выбралась из-под одеяла, сползла вниз, уселась рядом со мной и протянула руку ещё раз.
Я взял.
Рука была крошечная, почти невесомая, чуть тёплая и нежная, как перо маленькой птички.
– Спасибо, что пришёл, – сказала Эри.
– Разве ты знаешь меня? – растерялся я.
– Не-а. Первый раз тебя вижу. Но, если бы не ты, мне пришлось бы бежать к родителям, будить их и просить побыть со мной, потому что мне только что снился страшный кошмар. А они этого не любят. Им завтра рано вставать на работу. Поэтому спасибо тебе.
Она погладила мою лапу и улыбнулась. Я опешил:
– Но ведь это я – кошмар. Я он и есть.
– Нет, что ты, – сказала Эри, – ты очень славный. Ты лучше, чем медведь. С тобой можно поговорить, а от него никакого толку.
– Ты не понимаешь. Я – кошмар, – пытался спорить я.
– Мы все немного недовольны своей внешностью. Это нормально.
Я не выдержал и пустил в ход козырной аргумент.
– Меня все боятся! – зарычал я, делая страшные глаза.
Но Эри усмехнулась в кулачок и сказала:
– Это потому, что у страха глаза велики.
В лунном свете её волосы были очень красивы. Она сидела, поджав коленки под самый подбородок, волосы почти касались мягкого ворса ковра, и за их пеленой я вдруг заметил синих слоников на её пижамных штанах.
– Как у меня?
– Нет, – сказала Эри, – это поговорка такая. Когда люди напуганы, они любят делать из мухи слона.
– А эти слоны... Они что, тоже сделаны из мух?
– Нет, это хорошие слоны, – сказала Эри, небольно толкнув меня локтем в бок.
– А какие у меня глаза? – спросил я.
– Тоже большие. Большие и красивые. Только очень грустные.
Она мечтательно запрокинула голову. Её правая рука всё ещё оставалась в моих мохнатых пальцах. Это было абсолютно новое ощущение.
И я подумал: интересно – если бы остальные знали, что их здесь ждёт, когда мы распределялись по домам, то боролись бы они за это место? Или им было бы всё равно, где работать в эту ночь? Так ли держались бы они за своих старых лысых любимчиков с артритом и подагрой? Или – нет?..
– Отчего ты грустишь?
– Вовсе я не грущу.
– Нет, грустишь. Мне всё равно будет не заснуть от кошмара ещё час или два, так что лучше рассказывай, развлекай меня!
Вот тут уже испугался я. Никогда никому о себе не рассказывал. Но Эри запаслась упрямством и настояла на своём.
Тогда она и сказала те важные слова, без которых моё существование чуть было не стало полной бессмыслицей. И я заговорил. Сначала слова не шли из меня. Потом – потихоньку, по капельке – я рассказал ей обо всём. Об одиночестве и насмешках товарищей, курьёзных случаях по служебной части, моей вине в чьей-то смерти, моей заслуге в чьём-то спасении от смерти – и немножко о счастье, заключённом в этом моменте, пока мы сидим, утопая в ковре, и я держу её за руку, и иногда она посматривает на меня, как на друга. А я о таком только в книжках читал.
Эри выслушала всё, как и обещала. Ни разу не перебила.
Но она меня слушала, и я не знал, чем заслужил такое. Рассказать нашим – так кто-нибудь тотчас же напишет шарж: «Кошмар в гостях у психотерапевта-любителя купается в море соплей».
А Эри не смеялась надо мной, ничего не выпытывала и даже меня не жалела.
Это было что-то совсем, совсем другое.
– Знаешь что? Приходи ко мне на рождество, – в довершение всего сказала она. – Я подарю тебе подарок.
Подарок?.. Я напугаю её (а я напугаю, от этого никуда не деться) прямо в рождественскую ночь, а она мне – подарок.
Я этого не стою.
– Придёшь? – спрашивает Эри.
– Конечно.
– Обещаешь?..
Да, у страха глаза, несомненно, велики. Но не меньше они и у симпатии, и у привязанности, и у дружбы. Мы оба, кажется, решили, что это – нечто большее, нежели есть на деле. Из мухи раздули слона.
Но ведь слон этот в тысячу раз лучше какой-то противной мухи.
Не правда ли?
Автор: Екатерина Маяковская