Кнопка звонка дважды прогнулась под нервными пальцами.
Из-за двери послышались медленные шаги. Очевидно, с той стороны не очень-то спешили открывать.
– Кто там?..
– Степанов, открой. Я только что в домофон звонила. Кто это ещё может быть?
– Конь в пальто... Здравствуйте, Галин Фёдоровна. Проходите!
Она прошла. В комнату – прямо в грязных сапогах, а ведь он только часа три назад пол протёр.
Но предложить Галине Фёдоровне мамины тапки у Степанова почему-то язык не повернулся. Приклеился к нёбу, как будто так и надо. Её ноги в чёрных высоких сапогах казались чем-то посланным свыше, почти ангельским, а покушения на святое чреваты неведомой, но страшной карой.
– Выучил что-нибудь? – спросила она на ходу.
– Так точно, Галин Фёдоровна.
– Тогда я слушаю. И давай-ка побыстрее, тебя ещё сегодня Баратынский ждёт.
Степанов не понимал, зачем понадобился Баратынскому. Но, когда Галина Фёдоровна бухнулась на стул, тяжело дыша, он как будто сжалился над ней. В том, как она, ещё не старая, энергично махала перед лицом ладонью, таилось что-то несправедливое, неправильное.
– Может быть, вам воды? Или чаю? – спросил Степанов.
– Иди ты, – ответила она. – Ты мне сначала Лермонтова, а потом и чаю, и потанцуем.
Степанов откашлялся, пробормотал под нос фамилию-имя-отчество автора и после небольшой паузы начал, отчего Галина Фёдоровна тут же поперхнулась воздухом:
– Когда смущается желтеющая нива...
– Степанов! – учительница издала полу-крик, полу-истерический смех...
«Галин Фёдоровна, вы сходите к Степанову, много пропустил парень. Не знаю, как будет догонять», – говорила ей завуч.
«Не обязана я к нему ходить. Я не репетитор. Пусть остаётся после уроков», – упиралась та.
«После уроков он и так у всех остаётся. Вам что, жалко? Автоматом же вы ему не поставите».
Галина Фёдоровна сама знала, что не поставит. Ишь, чего захотели. Но едва ли она ожидала такого поворота событий. Из одной дружеской солидарности с поэтом она честно перевернулась в дежурном мысленном гробу, не говоря уж о более сентиментальных порывах.
Степанов понял, что ему кранты, потому что Галина Фёдоровна читающих никогда не перебивала. Из принципа. Всегда всех дослушивала до конца, а потом делала замечания. Тут, конечно, не школа, но разве это повод принципам изменять?
– Простите?.. – только и выговорил он в испуге.
– И ты меня прости, Степанов. Только вот нива у Михал Юрьича, к которому ты с таким неуважением отнёсся, не смущается, а волнуется. Волнуется, понимаешь? Ты вообще ниву видел? Хотя бы на картинке? Неужто не знаешь, что это такое?
– Это всё мой ассоциативный метод запоминания виноват, – тихонько сказал Степанов.
– А ты давай не сваливай вину на альтернативные методы. Просто читай внимательнее. Тогда и запомнится как следует. Ну и насмешил ты меня, конечно...
– Ассоциативные. Нет, правда, Галин Фёдоровна. Вот смотрите. Как я запоминаю, например, что нива волнуется. Я представляю, как я волнуюсь, и фиксирую это состояние. Слово потом всплывает само собой.
– Вот оно и всплыло, – учительница снова смеялась, прикрыв руками напомаженный рот. – А как тогда ты ниву запоминал – внедорожник представил?
Разоблачённый конспиратор сначала скривился в отчаянии, потом успокоился, улыбнулся и рассмеялся тоже.
Зато в распоряжение Галины Фёдоровны попался новенький фразеологизм, которым она, кажется, очень гордилась. Когда Степанов на её уроке начинал городить какую-нибудь чепуху или просил отсрочить домашнее задание, она восклицала: «Так, Степанов. Ты мне тут ниву-то не смущай!»
Никто в классе не подозревал, откуда это пошло. Но никто и не спрашивал.
Временами Степанов бросал на Галину Фёдоровну грозные взгляды, и она понимала, что он предпочёл бы, чтобы желтеющий от смущения внедорожник оставался тайной, принадлежащей только им двоим.
Она была не против.
Однажды они догнали программу и по литературе, и по русскому. Степанов сдал всё на «отлично». Галина Фёдоровна с той поры не спрашивала с него стихи наизусть: только письменная работа и никаких ассоциативных методов. Чтоб ещё более смертельно перед светилами не нагрешил.
Она задержалась у ученика допоздна. Чай был вкусный, компания – не самая неприятная, и время пролетело почти незаметно.
Но вот в гостиной погасила свет степановская мама, тонко намекая, что сыну пора ложиться спать, и Галина Фёдоровна собралась и ушла, стараясь не очень громко топать.
Перевалило за полночь. Давно зажглись фонари. Но одинокая фигура на высоких каблучках прибавляла шагу, стремясь попасть в метро под самое закрытие – слава богу, ехать без пересадок.
Попала Галина Фёдоровна лишь к спящему эскалатору и двум уборщицам в синих униформах.
Из-под земли ещё поднимались какие-то люди, и она позавидовала им – вернувшимся домой принимать душ и ложиться в уютные постели. Так позавидовала, что, выходя обратно на холод, со всей дури ударила каблуком в стеклянную дверь.
Автобуса или трамвая ждать было тем более бесполезно, а такси она никогда не пользовалась. Оставалось ловить машину.
Пальцы вытянутой руки деревенели, веки начинали предательски слипаться, где-то внутри заурчал желудок, и Галина Фёдоровна проклинала уже всё на свете – Степанова, саму себя, свои отстающие часы и режим работы метрополитена, – когда перед ней остановился пронзительно-жёлтый внедорожник отечественного производства.
Уставшая женщина потянулась было протереть глаза: не галлюцинация ли перед ней? Но хозяин внедорожника, приспустив стекло, громко спросил:
– Садиться будем или как?
Она выбрала первый вариант и назвала свою улицу. Потому что выбирать-то особо не приходилось. А уже в салоне, согревшись и отдышавшись, решила завести беседу, чтобы никто случайно не взял да не уснул.
– Можно полюбопытствовать, зачем вы покрасили автомобиль в такой яркий цвет? Самобытности ради?
– Это не я, он сам, – чуть усмехнулся водитель.
– Просто обычно такие машины бывают более спокойных оттенков...
– Он и был. Когда я его увидел, он был защитного цвета. Но когда окончательно остановил на нём выбор, он начал желтеть от смущения... Потом ничего, попривык ко мне, и вот на тебе – снова. Мы с ним ещё ни разу пассажиров не брали. Особенно таких красивых.
Челюсть Галины Фёдоровны слегка отвисла и приняла прежнее положение как-то неохотно.
В голове промелькнула мысль: «Точно ведь этот бомбила со Степановым сговорился. Может, это вообще папаша его. А что, всё сходится: с работы приезжает поздно ночью, я его в глаза не видела; раскрасить колымагу в жёлтый ради правого дела – раз плюнуть...»
В намерениях предполагаемых злоумышленников она сомневалась. То ли обида в сердце ранимого Степанова назрела и время мести пришло, то ли наоборот – добрая, в общем-то, шутка вышла, до инфаркта такой вряд ли доведёшь.
А раз Галина Фёдоровна сомневалась, то и не позволила себе пороть горячку.
Свою проверку она благоразумно начала издалека.
– У вас есть дети? – слишком далеко отбежать не получилось, но сказанного не воротишь.
– Нет, а что? – удивился мужчина.
– Да просто так спрашиваю.
– Я и женат-то никогда не был. Но не думайте, что я совершенно одинок. У меня есть собака и кот. И ещё вот это не в меру застенчивое создание.
Галина Фёдоровна улыбнулась. Погладила по тёмной обивке соседнее кресло, мол, спокойно, все свои...
– Я здесь правильно повернул? – спросил водитель. И, услышав что-то среднее между «ага» и зевком, добавил: – Потерпите, уже скоро окажетесь дома.
Автор: Екатерина Маяковская