Сегодня автор решил погрузить вас, мой милый читатель, в мир литературный, иррациональный, субъективный, чем он, безусловно, жаждет сократить дистанцию между собой и вами. Сонечка Надточная сегодня предстанет перед вами в роли публициста и даже литературоведа, а не поэта. Приятного прочтения.
Статья Юрия Тынянова «О литературной эволюции» полностью оправдывает свое название: в центре размышлений действительно предстает вопрос развития литературы как одной из культурных дисциплин. На протяжении всей статьи автор раскладывает ее эволюцию на косточки, отделяет мышцы от сухожилий, формы от функций и, пожалуй, как и все литературоведы, пытается прийти к истине, к точному выводу об эволюции одной из самых неточных наук, если литературу вообще можно так назвать. Прошло около ста лет со времени размышлений русского критика и публициста, и я ставлю логичный вопрос: актуальна ли статья «О литературной эволюции» сегодня или в библиотеке человека XXI века ей уже нет места?
Для того, чтобы отыскать ответ, я нахожу необходимым прежде всего изложить основные тезисы работы Тынянова. Будучи формалистом, он видит «новое искусство» как реорганизацию изжитой эстетической системы, как «перепостройку» (надеюсь, читатели несильно разгневаются на их покорного автора за такой вольный и придуманный им самим синоним) старых элементов ради создания новых. Именно поэтому главным понятием в изучении литературной эволюции, по мнению Тынянова, становится смена систем, в то время как понятие «традиция» (о котором он обязательно скажет, но ближе к концу статьи) переносится в совершенно другую плоскость. Связь истории литературы с современной литературой выгодна и необходима для науки — это бесспорно, однако для развивающейся литературы она не всегда является таковой; рождается стремление изучать отдельные литературные изменения вне исторического контекста, а за ним — и отмена истории литературы.
Тынянов очень точно замечает, что вопрос эволюции литературы усложняется еще одним очень масштабным фактором: история литературы не может, пока что, претендовать на достоверность и, как следствие, на звание науки. Вся ее терминология необычайно широка и претенциозна. Она мыслится как дисциплина, готовая занять место научного ряда в истории культуры, однако права на это у нее пока нет. Литература, даже самая реалистичная, субъективна по своей природе, что всегда усложняет ее изучение. Нет формул и трафаретов, с помощью которых можно было бы вычислить ее знаменатели. Поэтому путь к истине становится еще более тернистым и витиеватым. Однако, невзирая на это, литература в сознании Тынянова представляет собой систему, в которой каждый элемент имеет свою функцию, ибо «существование факта как литературного зависит от функции его». То есть в литературе все же есть свои законы и правила?
Оказывается, что да. И одним из главных таких законов можно назвать то, что вне соотнесенности литературных явлений не бывает их рассмотрения. Нельзя вырвать один зуб и изучить его, ибо это приведет изучающего к заблуждению. Необходимо взять челюсть полностью и рассмотреть все ее внутренности, взаимосвязь всех зубов, языка и неба, чтобы понять структуру одного злосчастного зуба. Так, например, и с литературным произведением, являющемся такой же системой, ибо все в нем взаимосвязано. Более того, нельзя назвать челюсть челюстью без соотнесения ее с механизмом глаз. Так и с прозой и поэзией: нельзя опознать прозу без знания того, что есть поэзия. Они соотносятся между собою и имеют взаимную функцию. Однако если функция остается неизменной, то формальные элементы, которые ее выполняют, эволюционируют. Отсюда и происходит взаимное развитие и прозы, и стиха.
Однако в своей статье Тынянов говорит не только о соотнесенности только литературной, изолированной. Эволюция литературы неразрывно связана с другими рядами: социальными и бытовыми. Нельзя рассматривать какое-либо литературное произведение вне контекста эпохи, например, ибо влияние внешних факторов остается безмерно важным для литературной эволюции. Это ясно видно на прозе реалистов XIX века; взять те же романы Достоевского, в которых отражена действительно конкретно его времени, его исторического пространства. Или «Отцы и дети» Тургенева, где центром внимания становится философия возникших в России нигилистов. Во внеисторическом контексте истинное понимание литературных произведений и литературы в целом было бы невозможно. Так же и соотнесение быта с литературой: он, прежде всего, влияет на ее речевую составляющую. Стихи Пушкина, наполненные архаизмами, трактуются внимательным читателем иначе, чем стихи Державина все с теми же архаизмами. Отсюда вытекает и главный тезис, который в итоге будет «резюмировать» Тынянов, — литературную эволюцию невозможно понять без принятия ее как ряда, системы, соотнесенной с другими рядами, системами, ими обусловленной. Именно поэтому эволюционное изучение должно идти от литературного ряда к ближайшим соотнесенным рядам, оказывающим свое влияние на развитие литературы.
Безусловно, хочется сказать, что, наверно, за сто с лишним лет ничего не изменилось. Литература осталась пиком субъективизма в науке, если ее можно сейчас отнести в эту категорию, а ее деформация и развитие зависят не только от изолированных процессов, которые внутри нее непрерывно текут, но и от внешних факторов. Я бы даже сказала, что именно внешние факторы и обуславливают эти внутренние процессы. Так было в начале XX века, когда некоторые поэты, глядя на обломки искусства как следствие масштабных государственных событий, тосковали по прошедшей культуре. Эта тоска и привела их к созданию акмеизма. Так происходит и сейчас. В отношении «традиции» творцы обычно делятся на две категории: на тех, кто ее продолжает, отталкивается от нее и моделирует ее, и тех, кто, всеми силами отстраняясь от нее, сами того не осознавая, лепят новую «традицию». Однако невзирая на это разделение, оба типа создателей в той или иной степени, осознано или неосознанно ищут опору в «традиционности»; просто одни находят в ней стержень и всегда держатся за него, другие же от этого стержня пытаются как можно сильнее оттолкнуться.
Я могу поспорить лишь с одним тезисом: я не могу в полной мере согласиться с тем, что эволюция литературы предполагает полную смену систем. Изменения, безусловно, происходят, ибо без них литература пребывала бы в стагнации, однако эти изменения плавны. Даже их глобальность не может целиком отменить прошлое, забыть его. Можно сказать, что, например, приверженцы Пушкинского слога, существующие в XXI веке, являются исключением из правила, черным пятном на белом полотне нынешней системы стихосложения, однако литература настолько всеобъемлюща и «не научна» с точки зрения формул и трафаретов — их просто нет, — что уповать на «поэтов-клякс», мне кажется, будет некорректно. Следовательно, полная отмена прошлого невозможна, а творчество не может подлежать оценке его правильности, ибо этой «правильности» не существует. Ее просто нет.
Резюмирую вслед за Тыняновым: статья «О литературной эволюции», по моему мнению, является провозглашением основ литературы, которые могут уповать на объективную оценку. В ней литература и ее эволюция рассматриваются как можно более научно, в ней нет острого субъективизма автора, что, конечно, дает ей шанс на то, чтобы быть применимой не только к эпохе Тынянова, не только к эпохам до него, но и к XXI веку. Его тезисы, порой сложные для понимания, есть отражение сложности всей литературы и ее развития, которое продолжается и по сей день и которое никогда не остановится. Ни-ко-гда.