У таких странных, безумных путешествий есть несколько обязательных стадий.
Первые дни - это всегда мандраж. Тихая истерика. И сомнения - не псих ли ты?
И все вокруг, как бы молчаливо отвечает - псих.
Даже родные и близкие...
Это раньше они ужасались: «на электричках во Владивосток?! Господи, но почему зимой?!»
Или - по Волге в Астрахань?! Господи, но почему на резиновой лодке?!
Теперь они шепчут только «Господи». И смотрят на тебя так, что ты слышишь, как сердце, совесть и все остальные внутренности, что отвечают за душевные порывы, тихо скрипят и плачут. На мгновенье даже нестерпимо захотелось стать нормальным человеком... Но отпустило. Прошло.
И все-таки даже для меня идея автостопа «Калининград - Владивосток» выглядела подозрительно. Она, конечно, прекрасна, задорна, в ней угадывалось что-то хрестоматийное...
Так народовольцы ходили в народ. Так ходили по Руси странники, странствующие философы и другие уважаемые блаженные.
Чем кончится это путешествие
В конце концов, после безумного марша с вытянутой (для автостопа) рукой, пусть хоть одна сволочь скажет: "Ворсобин не знает народ русский".
- Че! Это я-то не знаю?! - взреву я, покрытый мужественными шрамами, и размахивая культей...
Да и потом - кто знает! Может там, впереди, триумфальный финал.
Представьте. Салют. Цветы. Овации. Торжественный въезд двух обмороженных, но несломленных бродяг в покоренный Владивосток...
Правда, более очевидный финал проекта, нам предрекли добрые коллеги.
- Отметелят. И все на этом кончится - зевнул один.
- Отметелят. Рано или поздно - кивнул другой.
- Обязательно отм..... - расплылся в улыбке Витя Гусейнов, встретивший нас в калининградский аэропорту, - Это же Россия. Ты че - забыл?
- А вот хрен тебе - пообещал я. - Я там свой.
- Вы, ..., о чем? - не выдержал Иван
Новый член экспедиции - фотокорр Иван Макеев - еще не понимал до конца, куда влип, но уже был насторожен. И очень правильно...
Печать вселенской чиновничьей скорби на лице Гусейнова
Мой предыдущий напарник по путешествию на электричках во Владивосток Витя Гусейнов, как никто понимал прелесть нового проекта, но почему-то с него «соскочил». Соблазнительно, мол, прости, старик, дела. Карьерный у Виктора Эльдаровича, видите ли, рост. Стал наш Эльдарович крупным чиновником в Калининградской области...
Этот факт было до того невероятен и отдавал мистикой, магией и культом Вуду, что одной из моих задач в Калининграде убедиться - неужели Гусейнов и правда чиновник, а значит (среди кучи недостатков у Вити есть драгоценное свойство - он, к сожалению, искренен во всем, что делает) служит народу?
На Витином лице действительно стояла печать вселенской чиновничьей скоби, его телефон разрывался от звонков, и вид его словно говорил: «Help me».
Утром мы наслаждались европейским шармом города. Несмотря на все старания советской власти, из Калининграда упорно проступал благородный Кенингсберг - он читался в улочках, в закоулочках, во дворах...
Ваня, будучи художником, уже обежал пару кварталов, и пытался как можно точнее описать увиденное (и сфотографированное).
Завтракая, я холодным любопытством наблюдал за его муками. Они знакомы любому репортеру, но трогательно - когда мучаешься не ты.
- Короче, как в кино. Я такое в кино только видел. Про Европу, - наконец, выпалил Макеев.
И был абсолютно прав.
Нам нужно было уже двигаться вперед.
Нас ждала проклятая дорога, неизвестность и вытянутый палец автостопа.
За что в Калининграде не любят среды
Но к нам в кафе, к счастью, подсел известный в Калининграде бизнесмен, ощупал нас своими пронзительными черными глазами и пожаловался на среду.
У местного бомонда, оказывается, есть традиция крепко напиваться именно по средам. Никто не помнит - какой гад завел эту привычку, но калинградская элита так дружно чтит проклятую традицию, что четверги (а был как раз четверг) по своей разрушительности напоминали первое января. От чего у чиновников уже зрели сомнения в целесообразности четверговых планерок. А все потому что Калининград гипнотизировал и умиротворял.
Английский профессор, который любил русскую душу
Ближе к вечеру я зачем-то знал целый ворох разнообразных кенингсбергских историй.
Почему-то запомнилась легенда об английском профессоре, известном биологе Колин Крейн-Робинсоне. До пандемии его можно встретить на калининградских улочках - тросточка, нелепая кепка аля-Шерлок Холмс, строгая осанка - то, что это английский профессор, было видно из далека.
- Но как же он любит Россию! Беззаветно! - рассказывал мне уже директор ресторанчика, тыкая пальцем в меню (фото Робинсона было символом заведения). Профессор приехал по обмену учеными в СССР, влюбился в страну, потом в советскую женщину. Ну, а дальше - как в сериале. Свадьбу запретило КГБ, он стал скандалить, писать письма королеве. Депортация. Но биолог нагло возвращается - потому как жить не может без России, в которую он так влюблен.
- Приезжает часто в Калининград, у него тут квартира, - восторженно рассказывает директор, - В совершенстве выучил русский. Вот такая у него к нам любовь.
- За что нас можно любить - не сказал?, - интересуюсь.
- Говорит все время что-то о русской душе - пожимает плечами, - Как обычно у иностранцев это бывает... Что-то его завораживает в нас.
- Хотя однажды, - вдруг нахмурился директор, - Профессор вдруг заметил - мол, английскую империю в мире уважают, а Российскую боятся. Потому что, дескать, русские колонизировали территории жестко. По-военному. Англичане же хитрее. Они с колониями торговали. И устанавливали английское право, для которого все равны - и белые и черные. Это, мол, вызывало уважение.
- О законах заговорил, - киваю, - Коль так, не понял он выходит ваш профессор, русскую душу. Анархичную, свободолюбивую, но с тоской по крепкой руке...
- Солнце садится!, - забеспокоился Ваня, - Какой дурак нам остановит в темноте?!
- Не дурак, а святой человек!, - поправляю. И мы спешим на дорогу.
Мой дорогой читатель уже, наверное, отчаялся дождаться нашего первого автостопа. Спешу гарантировать - в глубокой, безнадежной темноте мы все-таки встали на дорогу, пытаясь уехать в Балтийск... И это было, черт побери, трагикомическая история, которая едва не стала просто трагической...
Но немного терпения.
Потому что пути к выезду из города, лукавый «Кенинг» подкинул новое искушение.
Янтарный завод
- То есть, вы в Калининграде и не увидите янтарь? - невинно поинтересовался Гусейнов. ( Это звучало как «ты в Баварии и не хочешь пива?»).
Дескать, столь безмозглое поведение тянет на премию Дарвина...
И повез нас Витя на крупнейший в стране ювелирный янтарный завод. К его владельцу Вячеславу... Дарвину.
Мы попрятали улыбки. Ну, мало ли на свете фамилий.
Но Вячеслав был предупредительно самоироничен.
- И премии Дарвина я не выписываю. - опередил он нас...
Из-за древних бюрократов, которые в старину что-то напутали в документах, родился ювелир Дарвин. Убедили, мол, предка - мол, хорошая фамилия, звонкая, умная, чего бумаги переписывать.
- У меня в детстве даже клички не было, - хмурится, - зачем она Дарвину?
В его кабинете все светится желтым, солнечным. Камни-камни-камни! Знаменитый калининградский янтарь... И я понимал, что полагается в таких случаях делать.
- Как же это красиво! - должен был воскликнуть я, рассматривая неловких жуков, увязших миллионы лет назад в смоле где-то под Калининградом.
И я исполнил этот церемониал.
Но не удержался, ядовито добавил.
- Если русской даме подарить янтарное украшение, наш брат, мужик, будет неминуемо проклят, - говорю, - Его назовут жадным. Лишенным вкуса.
Дарвин согласился.
- Да, - говорит, - Я это прекрасно знаю.
- Но в советское время любили янтарь, - попытался я как-то утешить ювелира.
- Ерунда! - махнул рукой главный «янтарщик» страны, - В СССР носили янтарь - потому что ничего другого не было.
И когда казалось, Дарвин вот-вот скажет что-то уж вовсе самоубийственное, его идея вдруг прояснилась.
- Вот Валентина Матвиенко носит янтарную брошь? - с отчаяньем спросил бизнесмен, - А Мария Захарова? Что им стоит поддержать нашу отрасль?! Ведь нам поможет даже одно фото! Один снимок на обложке модного журнала!
(Валентина Ивановна, Мария Владимировна, и правда - что же вы?! - В.В.)
Публикация рекламы коллекции Юдашкина с янтарем когда-то мощно подстегнул спрос на камни. Хотя (Дарвин вздохнул), я понимаю - надо вложить много денег и сил в продвижение, рекламу, чтобы это стало модным, как стекло Сваровски.
Хотя, ведь, может быть дело в одном фото! (вздыхает).
Дарвин выглядел огорченным. Мы заговорили о планах государства монополизировать не только добычу (она и так государственная), но и заняться обработкой янтаря (тут подсуетились вездесущие госкорпорации)
Эта узкоспециальный вопрос был похож на пожар.
Через пять минут мы уже обсуждали - что принесет стране поглощение государством частного бизнеса? И что будет - если власть приберет к своим рукам все?
- Коль государство само добывают, само обрабатывают, пусть тогда само и носит! - грозил кому-то Дарвин.
- Конкуренция и дарвинизм - есть оплот эволюции - соглашался я.
- Вы пойдете к государственному дантисту, которому плевать на качество или выберете частника, который рискует собственным рублем? - спрашивал бизнесмен.
- Ответ очевиден! - восклицал я.
И мы в полном капиталистическом согласии пожали руки.
Иван страдальчески смотрел на часы.
Шансы уехать из Калининграда на автостопе стремительно снижались. На город опускалась ночь...