Ее в нашем доме недолюбливали.
Лет 20 назад она была старшей по подъезду, гоняла уборщиц за плохо промытые лестничные пролеты, отчитывала жильцов, оставляющих мусор на лестничной клетке, и собаковладельцев, выводящих своих питомцев на прогулку без намордника.
После взрывов жилых домов в Москве она организовала дежурство на территории, составила список жильцов и вывесила график дежурств по охране двух входов в подъезд. Дежурных контролировала лично, каждую ночь. Народ возмущался, но на дежурства выходил исправно, опасаясь разборок со старшей по подъезду.
Мой сосед - армянин, Вазген, скромный педиатр из соседней поликлиники, во время одного из таких дежурств был задержан нарядом милиции, как подозрительное лицо кавказской национальности, когда делал очередной обход дома и попытался упихнуть в урну у соседнего подъезда брошенный кем - то пакет с мусором.
Ее тихий, забитый муж никогда никому замечаний не делал, но не любили его еще больше, чем жену - командиршу. За то, что сдавал нарушителей жене. Наш участковый, молоденький татарин Рустам, с усталыми грустными глазами, Веру Матвеевну откровенно побаивался. По двору старался прошмыгнуть незаметно, сутулясь и зажав папочку локтем, мелко-мелко перебирая длинными журавлиными ногами, с трудом пытаясь сохранить достоинство представителя власти. Но уж если попадался Вере Матвеевне на глаза, останавливался, как вкопанный, изображал на лице предельное внимание, даже доставал ручку и бумажку, готовясь конспектировать указания.
С годами Вера Матвеевна заметно сдала. Похоронив мужа, из дома почти не выходила. Время от времени даже просила соседку принести ей что - нибудь из продуктов, хлеба там или молока. А однажды зимой вышла и упала прямо на крыльце подъезда, сломав шейку бедра. Около месяца пролежала в больнице, а когда вернулась, в ее доме появилась Оля.
Ее появление заметили сразу. Оле было скучно целыми днями колготиться около малоподвижной старухи, ей хотелось общения. Чтобы завязать знакомства, она стала звонить в соседние квартиры то с просьбой о соли, то о луковице. Соседи немного напрягались от ее визитов, в доме не принято было ходить друг к другу по мелочам, некоторые просто перестали отпирать дверь. Я не могла ее не пускать. Вот не могла и все, мне было неловко отказать человеку. Почуяв мою слабину, Оля стала захаживать несколько раз в день, без повода, просто так, выпить чаю, поболтать. Меня это отвлекало, но я уговаривала себя, что человеку одиноко, она одна в чужом городе, скучает по дочке, оставленной на бабушку. Да и Вера Матвеевна не подарок, час с ней за год покажется, а тут целые сутки - подай, принеси, помой, убери.
Постепенно я к ней даже привыкла. Меня перестало раздражать ее «слышь» и «ну вот, значит». Я не реагировала на запах пота от ее синтетической кофты, который поначалу казался мне невыносимым. Со временем в ее гардероб перекочевали несколько моих джинсов и свитеров. В обувные коробки были собраны игрушки для ее дочки, из которых мой сын вырос. Я знала почти все о ней и ее семье, и у меня сжималось сердце, когда она при мне разговаривала с маленькой Настькой по телефону, а потом вытирала слезы. Звонила она домой всегда от меня, потому что Вера Матвеевна вредничала и не разрешала звонить по межгороду со своего телефона.
Оля постепенно освоилась, даже стала покрикивать на капризную Веру Матвеевну, которой все было не так. То посуду не ту достала, то пол помыла плохо, то кашу пересолила. Оля старуху жалела. Плохо на старости лет одной, без детей. Неправильно это, когда приходится так вот доживать свой век, на чужих руках. Раз в месяц Оля ходила в банк снимать пенсию Веры Матвеевны и проценты со срочного вклада на зарплату Оле по доверенности. Часть денег она сразу же отсылала домой матери и дочке. Очень переживала, что давно не видела ребенка. Деньги деньгами, а девочке нужна мама рядом.
Однажды утром Оля прибежала ко мне в панике, у Веры Матвеевны ночью случился приступ, отнялась вся левая сторона, похоже на инсульт. Я поднялась к ним, вместе вызвали скорую, которая увезла старуху в больницу. Из больницы Оля пришла ко мне. Дело плохо, левая сторона обездвижена, речь нарушена. Вере Матвеевне восемьдесят восемь, выкарабкается ли. Двадцать дней в больнице, а дальше что? Деньги нужны и на памперсы, и на лекарства. Срок доверенности истекает через два месяца. Одним словом, Оля решила закрыть срочный вклад, пусть уж деньги дома лежат, теперь уж не до процентов, того и гляди на похороны понадобятся.
Дня три я Олю не видела. Видимо, она в больнице с Верой Матвеевной была целыми днями. Оно и понятно, разве отойдешь, и покормить надо, и белье поменять. Вечером решила подняться, время позднее, наверное, уже вернулась. Хоть на ужин позову, небось и не ела толком ничего. Позвонила в дверь, но никто не открыл. Дня через два ко мне зашла соседка, спросить, как там Вера Матвеевна ,и куда Оля уехала. Оказывается, несколько дней назад Оля грузила в машину какие - то коробки, свертки, стиральную машину зачем - то вынесла. Мне стало не по себе. Сколько я потом ни звонила в дверь, никто мне не открыл. И я уже понимала, что и не откроет. Было тошно. Казалось, моя квартира пропахла запахом потных подмышек. Ну вот, значит.
А через три недели больничная перевозка привезла Веру Матвеевну домой. Было уже поздно, часов одиннадцать, сын спал. Мы с соседом - педиатром поднялись к ней. Я принесла свой комплект белья, чтобы застелить постель, потому что шкафы Веры Матвеевны были пустыми - ни простыни, ни наволочки. Посуды в старенькой горке тоже не было. Над диваном, там, где раньше висел ковер, было яркое пятно невыгоревших обоев. Я изо всех сил старалась не пересечься взглядом с Верой Матвеевной. Когда мы с Вазгеном выходили из квартиры, соседка, которая видела, как уезжала Оля, сунула мне в руку две тысячи рублей. «Пригодятся» сказала. Вазген кинулся в свою квартиру и вынес тысячу.
Утром я сбегала в аптеку за памперсами и пеленками, взяла ключ от квартиры Веры Матвеевны и поднялась на четвертый этаж. Отперла дверь и прошла в опустевшую комнату. Вера Матвеевна лежала в той же позе, что и вчера. Не спала, увидела меня и слабо пошевелила правой рукой. Я подошла ближе.
- Квааатиру Оле.
А потом совершенно четко, как раньше, до болезни, командирским голосом:
- Нотариуса позови. Квартиру Оле отписать хочу.
Вера Матвеевна умерла ночью. Утром пришел погрузневший с годами, но все такой же уставший Рустам. Врача из поликлиники для констатации смерти мы ждали несколько часов. Перевозка приехала за Верой Матвеевной уже поздно вечером. Жена Вазгена вымыла пол после того, как ее увезли. Соседка сказала, что так надо, положено. А нотариуса я так и не позвала. Не успела. Хотя, наверное, могла бы успеть. Но не позвала.