Пусть Владимир Иванович ещё немного постоит в раздумьях и воспоминаниях, а мы познакомимся с его женой, Анной Степановной, которую оставили в самолёте по пути на Сахалин.
Анна Степановна
Аня летела самолётом впервые и сначала боялась, но в объятьях мужа ей было ничего не страшно. Они решили, что никогда не будут расставаться, и если самолёт даже упадёт, то они погибнут вместе. Полёт был очень долгий, с посадками. Их два раза кормили в самолёте. Начиналась новая жизнь.
Даже Аня тогда ещё не знала, что «новая жизнь» уже зародилась в ней буквально. Как же жила Анечка до этого момента? Надо разобраться.
Девочку с самого раннего детства растила бабушка со стороны матери. Жили они в Иркутске в маленькой квартирке. На что жили? Это Анечку не интересовало, но став постарше, она узнала, что бабушка получает пенсию по старости, а она сама —«по потере кормильца». Это было непонятно, странная формулировка вызывала трепет, поэтому девочка не вдавалась в подробности материальной стороны бытия. Кого она потеряла? Кто такой «кормилец», которого она потеряла? Это она поняла позже, когда познакомилась с ровесниками, которых воспитывали папы и мамы. Она спросила у бабушки однажды про родителей, но та ответила, что они «на небесах». Бабушке было тяжело об этом говорить, понимая это, девочка больше никогда к вопросу о родителях не возвращалась.
Едва научившись разговаривать, Аня стала общаться с бабушкой на двух языках— бурятском и русском, но она этого не осознавала. Свою бабушку Аня называла «Эжи», хотя по- бурятски так называют мать, а бабушку следовало бы называть «хугшэн Эжи», но ребёнку это было неведомо. Бабушка звала Аню «Андама», потом-то девочка узнала, что это означает «могущественная» на тибетском.
До школы Аня практически жила в закрытом мире, в котором, кроме неё и Эжи, никого не было. Игрушки кое-какие, а потом и книжки. Когда девочка научилась читать (самостоятельно как-то), она стала и думать только по-русски. Поэтому в школе у неё не было никаких лингвистических конфликтов, но дома они с Эжи по-прежнему общались на смешанном, сложившемся спонтанно билингвистическом наречии.
Училась Аня легко, у неё была прекрасная память. В начальной школе она очень любила математику. Став постарше, увлеклась историей. Возможно, этому способствовало появление молодого учителя, в которого были влюблены абсолютно все ученицы, да и учительницы тоже. Харизматичный Бавасан Ширабович тоже был бурят, поэтому казался Ане почти родственником. Всё-таки Иркутск —это не Улан-Удэ, здесь не так уж много выходцев из Бурятии встречалось. После получения аттестата Аня поступила в Иркутский педагогический институт на исторический факультет, ведь именно его окончил любимый учитель.
Немного отвлекусь на рассуждения о роли учителя в судьбе ребёнка. Она бывает довольно значительна, если педагог и ученик вибрируют на одной частоте. Возникает эффект резонанса (кто забыл— это резкое возрастание амплитуды колебаний при совпадении частот), это может привести к таким высоким достижениям, которых никто не ожидал. Но если частоты не совпадут, и ещё хуже— возникнут колебания в противофазе, то это просто провал. Причём, как для ученика, так и для учителя.
На самом деле эти рассуждения здесь возникли не зря: Аня мечтала стать таким же хорошим учителем, как Бавасан Ширабович. Она всё для этого делала. Но, попав на первую же педагогическую практику, поняла, что желать быть хорошим учителем мало, нужно ещё иметь что-то, чего у неё нет. Она кое-как выдержала общение с детьми, которым была очень интересна молодая «будущая училка». Хорошо, что на всех уроках практики присутствовал кто-то из педагогов, без этой поддержки Ане пришлось бы туго.
Вторая практика отняла у девушки много душевных сил. Она уже поняла, что не хочет и не может быть учителем, это не её. Но бабушка сказала, что диплом надо всё-таки получить, а потом видно будет. Пришлось терпеть. И даже поехать по распределению в село Убинское.
Говорят, собаки чувствуют людей, которые их боятся, и именно на них и бросаются. А если человек спокоен и индифферентен, то даже лютые псы пробегают мимо.
--Может, и с детьми так же?— думала Аня после очередного урока, проведённого самостоятельно, без присутствия других учителей. Ей казалось, что ученики издеваются над ней, ей приходилось кричать, устанавливая тишину. При этом создавался ещё больший шум, который страшно нервировал Анну Степановну, как теперь её все называли. На урок она шла, как в бой: со страхом и ненавистью. Нет, не к детям, а прежде всего— к себе из-за того, что не хватило решимости бросить институт.— В конце концов, есть и другие профессии, не предполагающие такого тесного общения с враждебным народом. Точно, она с ними колебалась в противофазе.
Если бы у начинающего педагога хватило ума и такта поговорить с ребятами, не с толпой, а как-то лично, она бы многое поняла. Например, что Ванька Рябков из седьмого класса в неё влюблён по уши и шалит из-за того, что хочет привлечь к себе внимание. А восьмиклассник Серёжка Макаров твердо решил стать химиком и забил на историю. Он готов тихо сидеть на уроках, читая журнал «Химия и жизнь», чтобы его только не трогали, и бесполезно вызывать его к доске, чтобы он что- то рассказал. И так у каждого «трудного» пацана были какие-то причины портить жизнь Анне Степановне.
Какое было счастье, когда начинались каникулы, и не нужно было проводить уроки! Дети вне школы казались Анне Степановне такими лапочками, как будто их подменили. Она постоянно встречала учеников на улице: они помогали родителям по хозяйству, катались на великах, играли в прятки и футбол. И физиономии у них были такие дружелюбные! Дети вежливо здоровались при встрече. Даже двоечники, казалось, забывали о своих оценках.
Но каникулы заканчивались, и опять начиналась борьба за выживание. Это «выживание» можно понимать двояко: Анна Степановна пыталась выжить, в смысле— остаться в живых, а дети старались выжить её из школы, в смысле выдавить, прогнать. Хотя, это касалось не всех учеников. Были и вполне адекватные дети, которые хорошо учились, которым нравилось, как учительница преподносит материал (методика преподавания была освоена и сдана на «отлично»). К сожалению, эти ребята, несмотря на то, что их было больше, не делали погоды в классах. За Анной Степановной закрепилась репутация «злой училки», и у неё постепенно нарастало раздражение и стойкая ненависть к работе учителем.
Когда Аня встретила и полюбила Володю, ей стала глубоко безразлична её карьера. Она больше не хотела совершенствоваться в качестве учителя. Она вообще никаким учителем не желала быть. Кое-как отработала год. На второй год пребывания в «ссылке» коллеги с удовольствием взяли у неё часы, но директор не имел оснований отпустить её из школы, зато предложил должность пионервожатой. Поэтому следующие два года Анна Степановна трудилась в этом качестве. И ей это даже понравилось: проводить пионерские сборы и линейки, организовывать сбор макулатуры и металлолома, следить за строевой подготовкой, собирать председателей советов отрядов, составлять планы.
Комсомольская свадьба молодых специалистов, прогремевшая на весь район, тоже отняла много душевных сил у Анны. Володя, немного посопротивлявшись надвигающемуся «празднику», самоустранился от организации мероприятия, пришлось Анечке всё делать самой. В то время купить платье было негде, сшить- не из чего. А тут народу предполагалось больше ста человек, жуть! В Убинском райкоме комсомола будущим молодожёнам выдали справку, с которой ребята поехали в Новосибирск, где как раз незадолго до этого открылось свадебное ателье. Там обслуживали исключительно по справкам из ЗАГСов, но комсомольская бумага тоже прокатила. Для Володи был куплен костюм, потому что приобретённый на школьный выпускной оказался сильно мал. Анечке заказали очень красивое белое платье и фату ( как же без неё, ведь в первый раз выходит замуж!), обоим молодожёнам купили новые туфли. Комсомольцы подарили полезные подарки и вручили деньги, которым ребята обрадовались больше всего. На свадьбу приехали Володины родители и сестра, а со стороны невесты родных не было: бабушки не стало ещё во время учёбы Анны в институте.
Замужество сделало Анну Степановну значительно добрее, как считали её подопечные, которые внимательно следили за жизнью новоиспечённой семьи, если даже взрослые не замечали этого. Пионерам понравился молодой доктор, муж вожатой. Он был очень красивый человек, с этим утверждением были согласны даже коллеги Анны мужского пола. Владимир Иванович охотно помогал жене в свободное от работы время: ходил с ребятами в походы, организовал соревнование по сбору берёзовых почек и лекарственных трав между отрядами, прочитал несколько лекций по оказанию первой медицинской помощи и даже провёл практические занятия—на радость юным пионерам.
Анна Степановна иногда давала уроки истории и географии, когда нужно было заменить учителей. И сие её уже не напрягало, она делала это с удовольствием. Спрашивается—почему? Возможно, не чувствуя ответственности и обязаловки, она лучше раскрывалась, как педагог?
Молодые Устиновы решили после окончания срока работы по распределению уехать куда-нибудь. Хоть на комсомольскую стройку. Они начали писать во все инстанции в поисках работы. Им было абсолютно всё равно куда ехать. Аня была готова даже вернуться в профессию. Оказалось, что неприятие уже поутихло. Справляются же другие!
Ребята часто обсуждали Анину ситуацию и пришли к выводу, что когда только Анечка начала свою деятельность в роли учителя, она была слишком молода: ну что там, двадцать два года? Старшеклассники были моложе её всего на четыре года, смотрели на неё не как на наставника, видели в ней подружку. Аня не хотела это принимать, злилась на себя за то, что не могла приобрести авторитет, как учитель. Понятно, что на это нужно время. Став постарше и опытнее, поработав пионервожатой, Анна Степановна научилась общаться с детьми, разруливать напряжённые ситуации, да и статус замужней женщины сразу придал ей внутреннюю уверенность в себе. Поэтому Устиновы искали работу для Ани в сфере педагогики. Не зря же училась! Спасибо бабушке Эжи, что не позволила внучке бросить институт.
Переписка с возможными работодателями продолжалась весь последний год. Устиновы отправляли и получали огромное количество писем, на почте их уже хорошо знали, а почтальон тётя Ира сразу шла к ним с письмами. Некоторые из них были даже в особых фирменных конвертах, сразу видно— официальные.
Вот какие были времена до интернета. Звонить родным приходилось с переговорного пункта, который тоже был на почте. В кабину междугороднего телефона приглашались поочередно ожидающие в очереди люди. Часто слышимость была скверная, приходилось громко кричать, и вся очередь была в курсе всего, о чём беседовали люди за тысячи километров друг от друга. То ли дело сейчас: мобильная связь, говори что хочешь и где пожелаешь, можно выбрать абсолютно безлюдное место. Слава технологиям! Ура прогрессу!
Но это автор отвлёкся слегка. Прошу прощения. Вернёмся к биографии Анны Степановны, которая мирно дремлет на плече своего мужа, уютно устроившись в пассажирском кресле самолета ИЛ-18 компании «Аэрофлот», единственной пассажирской авиакомпании того времени.
В самолётах не было никакого классового разделения, никаких мест для VIPов, все были равны. О досмотре никто не слыхивал, правда, и к самолёту чаще всего люди топали через всё поле. Ножками. Но дружной толпой. И провожающих пускали к трапу, было дело. Кроме Ил-18 ( до 120 пассажиров) на средние расстояния летал довольно большой самолёт Ту-134 ( до 80 кресел). Остальные пассажирские авиалайнеры были гораздо менее вместительными. Помню.
