Я привыкла опережать события. Хотя бы на чуть-чуть, но быть в авангарде происходящего. Находить идеи и мысли до того, как они воплотятся в реальности. Однако с началом войны ситуация резко изменилась. Если прежде необходимость перестройки сознания и перехода на новую ступень понимания происходящего возникала не чаще одного-двух раз в год, то теперь действительность может ускакать вперед буквально за месяц. Едва пообвыкнешься — пол проваливается, и здравствуй, новый круг ада.
В этот раз мне пришлось сделать передышку не для того, чтобы синхронизироваться с потоком времени, нет. Проблема даже не в ежедневных эмоциональных качелях. Я хотела наверстать упущенное. Дело в том, что через войну открывается вся суть двадцати лет путинского режима. Ретроспектива. Конфликт с Украиной стал тем айсбергом, системным кризисом, который разрушил морок эпохи, заложниками которой мы стали. Очень тяжело отстраненно взирать на происходящее, когда являешься непосредственной участницей событий. В то же время война продемонстрировала пределы, до которых способны дойти власть и общество в победобесном, имперском угаре, и мало кто даже близко мог предсказать, до чего мы докатимся.
В науке существует проблема аксиоматики. Ее суть заключается в том, что в основе любой сколь угодно сложной и стройной системы лежит недоказуемое утверждение. Нечто, что мы вынуждены принять на веру. Но отталкиваясь от этого утверждения, условившись, что оно истинно, мы способны совершить потрясающие открытия. Например, в основе евклидовой геометрии лежит постулат о параллельных прямых, в основе квантовой физики — постулат о скорости света в вакууме. Часто аксиомы — это настолько умозрительные метаконструкты, что у нас элементарно нет возможности проверить их подлинность на практике, экспериментальным путем.
Мы оказались в похожей ситуации. Начав изучать российские общество, культуру, мифологию, мы регулярно приходили к довольно-таки неутешительным, пессимистичным выводам. К сожалению, в отсутствие внятных социологических исследований и без возможности самим проводить зондирование многочисленных фокусных групп, большинство отправных точек оставались подвешены в воздухе.
Пришла война и сдернула покровы. Мы увидели лживость и аппаратную слабость власти, ее дипломатическое фиаско и полную административную импотенцию. Подобно ученым-физикам, мы предполагали существование определенных групп населения, словно речь шла о неуловимых субатомарных частицах. Пришла война и мы воочию узрели кровожадных стариков, инфантильных и трусливых хипстеров, забитых, пассивных и раболепствующих мужичков, покорно позволяющих гнать себя на бойню, — зет-корры в последнее время снисходительно-презрительно кличут их «кузьмичами». Ушлые, жадные и подлые — таких тоже полно. Мы говорили об апатии, говорили о чудовищной атомизации, выродившейся в социал-дарвинизм самого вульгарного пошиба, говорили об авитальной активности. Но от этих тезисов всегда можно было отмахнуться как от голословных, ведь они держались на аксиоме, что мы намного, намного хуже, чем привыкли о себе думать.
И вот война — ужасающий эксперимент, проливший свет на глубину нашего падения. Эдакий адронный коллайдер, внутри которого материализовались бозоны и пентакварки, чье существование было предсказано — теоретически. Хорошая новость в том, что, получив эти данные, мы наконец-то можем расшифровать всю имеющуюся новейшую историю России и гладко подцепить ее к обреченной исторической колее, тянущейся еще к Российской Империи. Связь времен торжественно восстановлена, и все встало на свои места.
Много лет я искала некий ключик к пониманию России. Моя маленькая личная Теория Всего. Безусловно, найдется немало персонажей, готовых похвастаться, что и так обладают этим сакральным знанием, но я никогда не могла насытиться чужими доктринами. В них всегда чего-то недоставало и, даже если брать в сумме, им не хватало смелости рухнуть в запредельный кровавый гротеск, разразившийся за окном. Я понимала, что у нас, скорее всего, нет будущего, но не настолько же. Только война дала шанс понять, как снисходительно мы судили о собственных пороках и добродетелях.
Тем не менее, вот этот ключик. Поднеси его к замку — замок упадет, поднеси к стене — стена обрушится. Почему бы нам не пройтись по сумасшедшему дому, по пути освобождая все запретное и безумное, все репрессированно-подавленное, все отвергнутое? У меня скопился огромный список дверей, которые надо открыть, и монстров, которым надо дать вырваться на свободу. Нет лучшего зрительного зала, чем паноптикум! Вот он, по-настоящему иммерсивный спектакль.
Что нам терять, кроме своих вязок? Буйные и кататоники, самоубийцы и маньяки, компульсивные матершинники и эротоманы, разве причина ваших болезней не в ватных стенах, сдавливающих голову металлическим обручом? Описать то, что творится внутри Бедлама, можно лишь овладев концептуально новым языком, отринув клоачечный речекряк, заполонивший эфир. Разве наш уникальный психотравмирующий опыт не порождает новое мышление? Мы преодолели постмодерн — неужели нас удержит путинщина?
И нет больше в стране такого галоперидола, который мог бы оборвать мою связь с космосом.