Поминки на полгода по главе семьи Гриценко справляли широко. Водка лилась щедро, вдова напоминала:
- Пейте, пейте. Хозяин её любил.
Собравшиеся в основном тоже её любили. Старшая дочь, Татьяна, так любила, что на другой день только к обеду голову от подушки оторвала. Но попила чайку – отошла. А тут уж и на работу пора собираться. Вспомнила, что из приглашённых ею сотрудников пятеро не пришли: четыре врача и санитарка – работали во вторую смену.
Здание шушталепской поселковой поликлиники было закрыто на ремонт, врачи приютились в помещении шахтового здравпункта. По причине тесноты приём вели в две смены, чередуясь через день. Вчера Татьяна, она лор, работала с утра, сегодня ей с двух.
Она собрала с тарелок всё, что вчера осталось необкусанным, надёргала в огороде лука, огурцов, помидоров; в кладовой вытащила из ящика пять бутылок водки, с тем и отправилась на работу, по дороге окончательно поняв, что работать сегодня не хочется, как никогда.
Взяв ключ от красного уголка у регистратора Ларисы Петровны, пожилой, суровой женщины, Татьяна доверительно сообщила ей, обдав перегаром, что её на приёме не будет, что она в горздрав поехала; сумку, стараясь не брякнуть бутылками (в коридоре вдоль стен тихонько сидели больные), занесла в красный уголок. Обошла кабинеты, объявила, что в два часа производственное совещание. Собрались и закрылись, тихонько поворачивая ключ, на газете разложили еду, стаканы из своих кабинетов коллеги принесли в карманах.
Татьяна налила пять гранёных стаканов доверху и произнесла «поминальную речь»:
- Б-батя п-пил т-только б-беленькую и только п-по п-полному. (Она слегка заикалась, когда больше, когда меньше. Сегодня больше).
Санитарка Анна слабо засопротивлялась:
- Водку? Стаканом? Да вы что?! Да я никогда!
Но её сопротивление быстро сломили, объяснив, что они уже отработали и сейчас пойдут домой. Так что бояться нечего. Что главное в этом деле – хорошо закусить, а еды – вон, газета ломится!
Анне было лестно, что её, санитарку, не обошли вниманием врачи. И она выпила. Татьяна подумала немного - и себе налила, как батя любил.
И тут раздался стук в дверь. Чтобы не привлекать внимания больных, Татьяна быстро повернула ключ. На пороге стояла регистратор. Она и сразу сообразила, в какой горздрав уехала «ухо-горло-нос», теперь же, завистливым взором окинув стол, оценив обстановку, поняла всё окончательно и сказала мстительно:
- Как хотите, Татьяна Александровна, к вам больная. У неё высокая температура, а ей с четырёх на смену. Я её в ваш кабинет проводила. Как хотите, - и ушла.
Водка с двойной силой ударила в голову, от страха, как потом объяснила Татьяна:
- Боюсь и всё. Сразу пьяная стала. Пойдём, говорю, Анна, со мной. А что, санитарки тоже в белых халатах…
Пришли в кабинет, Анна дальше дверей не пошла, на косяк навалилась.
Татьяна обогнула юзом по кривой свой стол, стул с больной и ухватилась одной рукой за подоконник, другой начала для вида перебирать лежащие там бумаги. Потянулись минуты. «Что делать?» - пыталась сообразить Татьяна, всем видом изображая страшную занятость.
И сообразила:
- Что там у неё, Анна, посмотри.
Косясь из-за плеча, увидела, как Анна с трудом отлепилась от косяка, направилась к больной, но, не доходя метра три, остановилась: тоже понимала, чем «благоухает». Наклонилась, опёрлась руками на колени, напоминая позой вратаря. Потом протянула одну руку ладонью вверх к больной и стала ею помахивать вверх-вниз на манер, как строители сигналят крановщику. Попросила:
- Рот открой.
Больная послушно открыла рот. Санитарка молча вглядывалась в него издали.
- Что там у неё, Анна? Ангина, что ль?
Стоя в той же позе вратаря Анна подтвердила диагноз:
- Ангина-а-а, ангина-а-а, ангина-а-а. Иди, милая, лечись.
Татьяна крикнула вслед больной:
- Следующий приём через три дня, Больничный я вам по карточке выпишу.
Теперь Татьяна решительно, на три оборота закрыла свой кабинет и снова отправилась в красный уголок, где переживали за неё коллеги. Они дружно обругали стерву-регистраторшу, которой «человеческим ведь языком было сказано, кто куда уехал».
Водки ещё оставалось по стакану, её быстро разлили и выпили, подобрали с газеты всё до крошки и заторопились по домам. Но тут Анне стало плохо. Не заботясь больше о конспирации, её шумно понесли к раковине – умывать холодной водой, наплескали лужу, уронили в неё Анну, ещё раз умыли, положили на старенький диванчик, закрыли красный уголок на ключ и убежали.
А через час-полтора какая-то нужда подняла Анну и направила к выходу. Ан двери заперты. Анна ногами выбила из двери филёнку, выбралась, доплелась до лавочки в коридоре, села рядом с больным, положила на плечо ему голову, помурлыкала что-то ласковое и уснула снова.
Если бы не Анна, всё обошлось бы тихо: поругали бы на месте и всё. А так… Через пару дней компания ехала на ковёр в горздрав. Головы повесили – стыдно. Сейчас они сами не понимали, откуда у них (в общем-то, не пьяниц) взялась эта жадность на водку. Может, потому что давали её на талон две бутылки в месяц, да ещё надо было выстоять очередь, какой и Ленин в мавзолее позавидовал бы. А мать Татьяны – завмаг – пей, сколько хочешь, когда ещё такой благодати дождёшься, разве что ещё через полгода, когда снова поминальный обед будет – на год. Видно, правду говорят, что нахаляву и уксус сладкий.
Анна успокаивала их:
- Не переживайте вы так. Раз из-за меня – на себя и возьму.
- Тебя же выгонят. Да и про нас уже всё равно знают.
- Знают, что выпивали, а сколько и чего… Вас же не видели. Скажу, что бутылку сухого принесла я. Швабру я в любом месте найду.
В горздраве Анна так и сделала, но заведующий не поверил:
- Так это вы с бутылки сухого вина ногами вперёд из дверей вылазили?
- Я и вылазила… Я ещё дома выпила… Водки.
- Так вы пьёте?!
Компанию постыдили и простили на первый раз, а Анну, самую, кстати, непьющую из всех, как зачинщицу, приговорили к двум месяцам принудительного лечения в ЛТП – лечебно-трудовом профилактории. Были тогда такие.
Автор текста: Людмила Семёновна Сафонова
