Огромная, бескрайняя страна, а вот бывают такие пересечения! Или мне показалось? Однако, всё по порядку.
Я родился в феврале 1941 года в доме 3 по Малому Вузовскому переулку, в квартире 2. То есть, я родился, конечно, в родильном доме Грауэрмана, но пробыл там недолго, и въехал в наш родной дом. А в то самое время в соседнем новеньком и комфортабельном доме 5 с осени 1940 года жила Марина Ивановна Цветаева с сыном Муром. И если я оказался в доме 3 потому, что там родилась и жила моя мама и жил мой дед с бабушкой, то Марина Ивановна стала жить в доме 5 потому что ей удалось нанять там комнату в квартире номер 62 у инженера Бронислава Шукста, который завербовался на два года на Север, и которому комната на это время не была нужна, а лишние деньги от съёмщицы были вполне уместны.
Вскоре началась война с Германией, Марина Ивановна уехала в эвакуацию, да там и погибла 31 августа 1941 года. Я же никуда не уезжал до 1960 года, пока нас всех из дома 3 не выселили.
Стихи Марины Ивановны в то время в СССР не издавали, о ней вообще ничего ниоткуда нельзя было узнать, но я рос в читающей семье. За стеной в комнате дядюшки среди сотен книг по его зоологии, была полка с поэзией серебряного века. Дядя родился в 1901 году и в пору студенчества азартно покупал довольно дешёвые бумажные книжечки молодых русских поэтов. Потом жизнь слегка свела его с Осипом Мандельштамом в его более или менее счастливую пору ("...Ангел Мэри, пей коктейли, дуй вино..."), и всё это время покупались всё новые сборники стихов. Там много чего набралось, и я в какой-то момент протоптал тропинку к этой полке. Так что, как говорится, «сиживал за столом, сиживал».
Сиживал я и за взрослыми праздничными столами, когда отрокам тоже наливали немного вина и они могли слышать чуть более открытые вином разговоры взрослых. И мне запомнился некий гость, который попрекал Марину Ивановну Цветаеву за то, что она написала «Лебединый стан» (он сказал «Белый стан») и тем самым сгубила себя. Дескать, жила бы и жила. С ним спорили, будто знали и то, и это. И я, хоть и «носом не вышел», но запомнил разговор и захотел раздобыть этот «Стан». Но никто при этом не говорил, а будто и вовсе не знал, что Марина Ивановна жила когда-то в доме рядом. Зато все, кроме меня, знали, как окончилась её жизнь.
Вскоре нас, жильцов дома 3, расселили. Дядины заветные книги удалились от меня на километры. Потом я закончил университет и меня распределили в Мурманск, в местное управление метеослужбы. Я прибыл туда в сентябре, и начальство определило меня океанографом на морскую метеостанцию Умба. Ну, что ж, ехать, так ехать. Я пропил в мрачных Мурманских ресторанах свои подъёмные и умчал в Кандалакшу, откуда морской пароход за шесть часов доставил меня в эту самую Умбу.
Умба была тогда вся деревянная, с дощатыми мостовыми и тротуарами. Пройдя по ним, я отыскал двухэтажный барак метеостанции, нашёл начальство, сдал ему свои бумаги, мне дали ключи от комнаты на втором этаже и проводили туда. Пока я распаковывался, комендант принёс мне домовую книгу на линованной серой бумаге формата А4, прошнурованную и опечатанную сургучом. Я там должен был вписать свои данные. Моя фамилия на «Ч» и я пролистал книгу в конец. Там давненько никто не вписывался. На дворе стоял сентябрь 1963 года, а предыдущая запись была за август 1941 года. И о чём же она была, эта запись? Она была о том, что кто-то с короткой немецкой фамилией на «Ш» был выписан, так как был арестован.
Моя мама была немка. Я невольно примечал всюду немецкие фамилии. Эта фамилия на «Ш» показалась мне немецкой, и я про себя решил, будто по Указу 28 августа 1941 года не только выселили немцев Поволжья, но стали брать немцев, где бы они ни были. И этого «Ш» забрали здесь, в заброшенной заполярной Умбе.
Потом прошло ещё много-много лет, и я прочитал книгу о Марине Цветаевой, которую написала мама моего однокурсника Мити Тарасенкова некая Мария Белкина. Это был рассказ о жизни Марины после возвращения в Москву. И там был указан её последний адрес в соседнем с моим домом 3 угловом доме 5/14. Там был назван некий инженер Шукст, у которого она сняла квартиру. Там было сказано, что тот сдал ей квартиру, потому что уехал работать в Умбу, на лесопилку. И вот я подумал, а не ту ли краткую фамилию на «Ш» видел я в домовой книге? Не его ли арестовали в том самом августе 1941 года, который не суждено было пережить и Марине Ивановне?