Всё что я знала о Марье Васильевне, это то, что она всегда надевала новые трусы когда мы шли в лес за грибами. Уж не знаю, где она вычитала, в 80 процентах у пропавших людей одежда бывает разодрана, и это значит, что нижнее бельё у всех напоказ. А она просто не могла быть в дырявых трусах.
— Сегодня я надела самые любимые, не новые, но всё же в отличном состоянии.
Я промолчала в ответ.
Сама по себе Марья Васильевна была прекрасной женщиной. Ну, не считая, тот незначительный бзик.
— Иногда, мне страшно с вами, — говорю я, — вы будто только и ждёте заблудиться в лесу. Честно, это напрягает.
— Зато при параде, — ответила она, отчего мне стало только хуже.
Мы шли вдоль леса. Мария Васильевна остановилась перевязать платок, и на доли секунд у неё открылись седые волосы, казалось: подуй сейчас ветер сильнее, и волосы её облетят, как одуванчик.
— …Он мне в сыны годится, а всё туда же, флиртовать пытается.
— Кто?
— А?
— Кто флиртует? С кем?
— С кем? Сказал, что ещё женится, пень трухлявый. А хоть бы и женился, мне то что. Я отговаривать не намерена.
Я запуталась. Не понимала о ком она говорит.
— В магазине гречка подорожала, теперь раз в месяц буду есть, — произнесла Марья Васильевна.
— Если бы только гречка, масло подсолнечное, сахар...
— А было время я хотела за него замуж, — перебила меня Марья Васильевна и засмеялась в голос, — теперь чего людей смешить. А он, кудрявый лес, пошёл свататься к Зинке.
— Какая Зинка?
— Зинаида Михайловна, бывший секретарь райисполкома. Теперь пенсионерка беззубая, год как не свои носит.
Под берёзой, в траве прятался белый гриб.
— Видали?
Марья Васильевна тоже остановилась.
– Здесь белые грибы есть, – негромко сказала я. – Только прячутся, сразу не видать.
– Ох ты! – тихонько воскликнула Марья Васильевна. – А я уж забыла про это место! Эти места с детства знаю. Здесь одна девка заблудилась. Раньше еще, когда я молодая была.
Я посмотрела на Марью Васильевну.
– Нашли?
– Как же... Сама вышла, одежду вывернула наизнанку и сапоги переобула. У нее косы сильно толстые были. Вот леший и залюбовался. Дурёха. Кто в лесу косы распускает. Вот у тебя яркий платок на голове, правильно.
— Бандана. Яркая, чтоб далеко видно было. Вы трусы новые, а я яркую бандану беру.
Марья Васильевна закивала.
— И то верно.
— Вы не сказали мне, кто в сыновья вам годится и жениться собирается?
Шумел лес, деревья поскрипывали, шелестел ветер. Посвежело.
– Ветер подымается. К ночи большой будет: с севера повернул.
Я промолчала на это замечание.
– Ей, наверное, шестьдесят. Почти с мое.
– Она всегда была умной. Грамотной. Я всю жизнь дояркой проработала, а она в белом доме сидела. Теперь замуж за Дмитрия Фёдоровича собирается. Тьфу, срамота.
— Ну, почему же... Если любят...
— Любят они. Он себе готовить не хочет, вот и всё, да и носки дырявые кто ему штопать будет? !
— А я выбрасываю дырявые.
— Это вы, молодёжь. А у нас копейка к копейке. Вот и грибы на зиму засушу. Знаешь какой вкусный сушёный белый гриб? Домой придёшь, и ты засуши.
— Раз вам нравится Дмитрий Фёдорович, зачем отказали ему? Жили бы вместе, по грибы ходили.
— Эт когда он мне нравился? Тогда Санта-Барбару показывали. Я без мужа осталась, а тут он, постеснялась, молод больно был. А сейчас что у него волосы седые, что у меня, оба беззубые, песок сыплется. Диван пылесосить устану. Да, и ладно, глупость сморозила, забудь. Пусть Зинка приютит.
— Поздняя осень. Грачи улетели.
Лес обнажился, поля опустели.
Только не сжата полоска одна, —
Грустную думу…
Забыла, как дальше.
— Наводит она. Некрасов, грустное стихотворение, — продолжила Марья Васильевна.
— А говорите что Зинка грамотная. Вы, Марья Васильевна сами ого-го! Некрасова помните. Я моложе вас и то забыла.
Марья Васильевна на обратном пути молчала. Что-то в ней привлекало меня. Её оптимизм. Казалось она не знает, как это быть не в настроении.
— А погодка сегодня отпад! — сказала я.
— Ох, уж эта молодёжь. Отпад... Можно по-русски сказать о погоде. Но ладно, это я так, бурчу по-старушечьи.
Вдали шумела наша река. В лесу гудел ветер.
Мы завернули на нашу улицу. Я устала. Но всё же белые грибы в корзине радовали.
