оглавление канала
Олег прошел между домами и очутился почти у самой железной дороги. Здесь стояло несколько одноэтажных домиков, вполне, кстати, аккуратных, выкрашенных в желтый цвет. Тут уже был, словно, другой мир, и энергетика была тоже другой. Хотя, обычно, на вокзалах очень много разного народа бывает, принося с собой боль и разочарование, недовольство и раздражение, разлуку и печали, в общем, всякого намешенного, как в тарелке с винегретом. И тем не менее, на этом маленьком вокзале чувствовалась некая добротность, основательность. Другими словами, чувствовалась рука рачительного хозяина. Сразу за зданием вокзала виднелась платформа и нитки железнодорожного полотна. Несколько товарных составов стояло в отстойных тупиках. Здесь была какая-то, несколько иная, чем в поселке жизнь. Более живая, что ли. Если такой термин вообще был уместен по отношению к слову «жизнь». В дорогах вообще, и в железных дорогах в частности, всегда присутствовала какая-то тайна. Что-то манящее, загадочное было в скользящих рельсах, в перестуке колес, в покачивании вагонов, в призывных гудках тяжелых локомотивов.
На одном из домиков было написано крупными буквами «Продукты». Вход в магазин, был со стороны платформы. Несколько женщин стояли рядом со входом в магазин, и что-то оживленно обсуждали. На Олега они не обратили ни малейшего внимания, увлеченные своей беседой. Олег прошел мимо, вежливо поздоровавшись. Тетки ему недружно ответили, мазнули взглядами, и опять принялись за свои разговоры, оживленно обсуждая какую-то неведомую Любку, у которой, у несчастной, муж был «козел» и пропойца.
Олег толкнул дверь и оказался в небольшом, чистом и пахнущим специями, помещении. Прилавок и полки в магазине были выкрашены в веселый голубой цвет. Чистые окна занавешены белыми короткими, достигающих до подоконника, тюлевыми шторками. За прилавком никого не было видно. Зато из подсобки доносились неясные голоса. Олег подошел к прилавку, огляделся, намечая, что ему необходимо купить в первую очередь. Денег у него было не то, чтобы много. А на заработки пока рассчитывать сильно не приходилось. Требовалось соблюдать разумную экономию. В подсобке что-то загрохотало, вслед раздалось ругательство и звонкий женский смех, и в дверях появилась опрятная, лет пятидесяти, полная женщина, с миловидным улыбчивым лицом, большими ласковыми карими глазами, в аккуратном чистом голубом халатике и белой наколкой в волосах. Увидев Олега, слегка смутилась, и приветливо поздоровавшись, спросила:
- Вы что-то хотели?
В ответ на эту искреннюю улыбку нельзя было не улыбнуться.
- Да, хотел. Взвесьте мне, пожалуйста пару килограммов макарон, по килограмму разной крупы, сахара… - Олег на мгновение задумался, что он еще хотел взять. Наверное, надо еще взять конфет для Антона. Да и баба Марфа чай с конфетами попьет с удовольствием. Но тут из подсобки послышался мужской голос.
- Наташа, Архип тебе к вечеру товар привезет. Я вместе с ним подъеду и помогу разгрузить. Ты уж сама-то не таскай…
В дверях появился говоривший, невысокий плотный седой мужичок. Олег не обращал на него внимания, всматриваясь в полки с товаром, и мысленно прикидывая, что можно еще взять без особого урона скудным финансам. А мужичок вдруг замер наподобие статуи, с открытым ртом, так и не договорив фразы. Потом, как-то странно икнул, и почти шепотом, с вопросом в голосе, будто не доверяя собственным глазам, протянул:
- Один, ты что ль?
Олег вздрогнул, и посмотрел внимательно на человека, пытаясь понять, откуда у него здесь могли взяться знакомые. А мужичок расплылся в сияющей улыбке, ломанулся через закрытую дверцу прилавка, чуть ее не выломав, и заорал на весь магазин так, что звякнули бутылки на полках, а продавщица шарахнулась куда-то в угол. А мужик орал, что было мочи, захлебываясь от восторга:
- Один!!! Братуха!!! Ты чего??! Не узнал, что ли??!! Это же я, Михась!!!
Они сидели в подсобке, небольшой комнатке, заставленной всякими хозяйственными полками. В углу втиснулся стол со всякой канцелярией и разложенными бумагами на поцарапанном, слегка облезлом дереве столешницы. Михась сдвинув все это имущество в сторону, расставил на освобожденном пяточке бутылку водки, две стопки, и тарелку с крупно нарезанными кусками колбасы и банку с маринованными огурчиками. Небольшой кучкой на обычном листке бумаги, положил несколько кусков вкусно пахнущего свежего хлеба. И все еще, не отошедший от волнения внезапной и неожиданной встречи, говорил и говорил, как заведенный:
- Ну как ты, брат? Смотрю, ты почти совсем не изменился. – Некие нотки зависти прорывались сквозь его восторженную речь. Но это была скорее не зависть к нему Одину, а некое огорчение по поводу собственного возраста. – А помнишь, как ты меня тогда тащил со сломанной ногой? Да… Были дела. А я вот видишь, с твоей легкой руки, бизнесменом заделался. Женился вот. Натаха то, продавщица, так это жена моя. А Слон и Федька, мы по-прежнему вместе. Ты не поверишь!! Слон фермером стал!! Представляешь?! Слон – и вдруг фермер!! И тоже женат. Двое деток у него. Только Федька у нас работать не захотел. Говорит, я человек таежный, в тайге и останусь. Капитал свой в наш бизнес вложил, а сам так по тайге и шастает, как раньше. Башка -то совсем уж седая, а все равно - в тайге. Как говорится, сколько волка ни корми… Жениться не захотел, да и оседлость ему видать не по вкусу. Архип, братка мой, сейчас бы за нас порадовался. Он всегда хотел, чтобы мы жили, как люди, по человечьи. – Михась на минуту замолчал, грустно глядя на стопку, в которой была налита водка. Потом поднялся, принес еще одну стопку. Решительно наполнил ее водкой, накрыл кусочком хлеба, и проговорил. – Давай за Архипа выпьем, светлая ему память. – Не дожидаясь Олега, намахнул свою рюмку, поморщился, поспешно закусил маринованным огурчиком, вытянутым из банки, и проговорил, чуть хрипловатым голосом. – Знаешь, плохо мне без него. Какой раз и посоветоваться, да и просто, по душам поговорить. Архип – он все понимал, строг был, но все понимал. Эх, жизня… Я потом эту тварюгу Красавчика искал. Думал, поговорю по-мужски, как положено за его подлость и предательство. Да, вот не нашел. Поди сейчас гуляет где-нибудь, падла, солнышком любуется, землю топчет, а братка мой… - И он, недоговорив, горестно всхлипнул.