«И нет ничего вреднее для людей той мысли, что причины бедственности их положения не в них самих, а во внешних условиях. Надо изменить человека, и тогда сами собой изменятся внешние условия его жизни»
(Лев Толстой)
Не открою Америки, если скажу, что в массовом сознании первые ассоциации со словом «толстовство» — это ненасилие, отказ от имущества, вегетарианство, упрощение быта ...
Признаюсь, что кроме этих ассоциаций, у меня при слове «толстовство» в памяти всплывают ещё две другие...
Во-первых Остап Бендер-Юрский из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова. Помните?
Остап Бендер обозвал себя «толстовцем», передумав отправлять отнятый у Корейко миллион народному комиссару финансов:
«Тоже, апостол Павел нашёлся, — шептал он, перепрыгивая через клумбы городского сада. — Бессребреник, с-сукин сын! Менонит проклятый, адвентист седьмого дня! Дурак! Если они уже отправили посылку — повешусь! Убивать надо таких толстовцев!»
А другая - песенка, написанная Сергеем Михайловичем Кристи (1921-1986) перед Великой отечественной войной. Как нам, старшеклассникам московской 711 школы (Кутузовский проспект, 24а) рассказала любимая учительница русского языка и литературы Вера Романовна Вайнберг, Сергей Кристи, учась в школе, написал песню о Льве Николаевиче, чтобы легче излагать историю жизни писателя в школьном сочинении и при устном ответе на уроках литературы:
«Жил-был великий писатель
Лев Николаич Толстой,
Не ел он ни рыбы, ни мяса,
Ходил по аллеям босой...» и так далее.
Песня получила самое широкое распространение в разных вариантах и перепевах, начиная с военных лет…
Примеры ассоциаций, разумеется, можно продолжить.
Да, это всё важные, но всё-таки следствия. Исходная точка толстовского учения — убеждённость, что человеку необходимо представление о смысле жизни. Без этого человека ждут тоска, ужас и смерть.
Также наверняка многим известно, что толстовство возникло в результате духовно-нравственного перелома, который переживал Толстой.
Но в чём же суть этого перелома?
Некоторые положения позднейшего учения Толстого видны в его романах, в духовных исканиях героев.
Идеальный «естественный человек» Платон Каратаев в «Войне и мире».
Фальшь современного брака и светских отношений в «Анне Карениной». Эпиграф к роману «Мне отмщение, и Аз воздам» относится не к супружеской измене как таковой, а ко всему изображённому образу жизни — глубоко порочному, по убеждению Толстого.
Глазами Наташи Ростовой Лев Толстой смотрит на оперу с тем же презрительным недоумением, с каким через несколько десятилетий будет разбирать шекспировского «Короля Лира».
В 1904 году «Короля Лира» Толстой будет подробно разбирать в очерке «О Шекспире и о драме» . В частности, напишет о нём: «совершенно неподходящее к положению пророчество», «бессмысленные речи», «напыщенный, бесхарактерный язык» …
Тогда что же изменилось при духовном переломе/перевороте в 1878–1880 годах?
Главное изменение состоит в том, что теперь эти мысли высказываются Толстым прямо, почти без каких-либо художественных образов. Свои мысли писатель систематизирует, они становятся основным предметом его рефлексии. Главным делом жизни. И важно — мысли подтверждаются самим образом жизни самого Толстого. Он становится первым толстовцем, превратившись из писателя в вероучителя…
Толстой предъявляет обвинения современному миру. Одно из первых обвинений состоит в том, что мир избыточен...
Государство, общество, культура, наука идут по пути создания большого количества совершенно ненужных человеку вещей и тем самым уводит его всё дальше от естественного состояния. Это и большие поместья, и модная одежда, и музыка Бетховена…
Церковь тоже избыточна. В церкви много формального, внешнего, что «замутняет» первоначальный источник.
Суть учения Толстого можно сформулировать примерно так: «Всё простое человеку на пользу, а всё сложное — порочно». Поэтому нужно вернуться от Символа веры к Нагорной проповеди, от догм в богословии к этическому учению.
Нужно сказать, что для современников Толстого мысль о христианстве как нравственной проповеди, которая была искажена последующими наслоениями, рассказами о чудесах, введением сказочного, мифологического, мистического элемента, была довольно близка.
С подобным подходом сталкиваемся, читая «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана.
Или в так называемой Библии Джефферсона, написанной одним из отцов-основателей и третьим президентом США в 1819 году, но впервые опубликованной в 1895, то есть практически одновременно с толстовским «Соединением и переводом четырёх Евангелий».
Эта Библия Джефферсона составлена из отрывков различных изданий Нового Завета и повествует о жизни Христа без чудес…
Правда, в случае Толстого проповедь, начинаясь с того, что человеку нужна опора в чём-то более высшем, чем он, в чём-то трансцендентном, в итоге сводится к тезису «Царство Божие внутри нас». То есть каждый человек сам себе церковь. Сводится к попыткам очищения религии от всего, что обычный человек не может повторить с помощью нравственного усилия. В конечном итоге сводится к замене Бога «хорошим человеком» …
Нужно сказать, что вообще Толстой внутренне очень противоречив. Но эта «раздвоенность» не следствие «духовного переворота». Скорее даже наоборот.
Всем известно, что Толстой - страстный охотник, боевой офицер, любитель женщин и светской жизни. И он подробно описывал такой тип героической личности в своих сочинениях. А вот в своём дневнике регулярно признаётся в отвращении к женщинам, к плотской любви.
И, возможно, «толстовство» — это скорее попытка уйти от этой раздвоенности. Но, думаю, попытка не вполне удавшаяся...
В воспоминаниях современника Толстого Николая Кашкина в «Международном толстовском альманахе» (1909 г.) прочёл рассказ о том, как великий пианист Антон Рубинштейн пригласил Льва Толстого на свой концерт. Сначала писатель обрадовался «и даже совсем оделся для выезда». Но в последний момент усомнился, не противоречит ли это его проповеди.
В результате с Толстым случился истерический припадок, «так что пришлось даже посылать за доктором». Там же автор воспоминаний иронически замечает по этому поводу, что невозможно представить себе Христа или Магомета размышляющими о том, соответствуют ли их поступки их же учениям …
Те, кто интересуется историей, философией и историей религиозных учений, без труда обнаружат, что у «религии» Толстого много источников. Это и протестантизм, и русская народная религиозность, и философия Сократа и Шопенгауэра.
У Толстого это также был один из первых опытов знакомства с восточной мистикой. С тем самым Лао-цзы, который уже в XX веке окажет огромное влияние на западную культуру от Германа Гессе до рок-музыки.
Но Толстой жил в рационалистическую и антропоцентричную эпоху. Поэтому, его проповеди не принимали «младшие современники» —декаденты и символисты. Для них религиозный поиск Толстого недопустимо банален...
Ну вот, давайте вспомним хотя бы знаменитую фразу Дмитрия Мережковского: Толстой упал «хуже, чем в бездну, — в яму при большой дороге, по которой ходят все» (Дмитрий Мережковский. «Л. Толстой и Достоевский»).
Да и вообще, Толстой как религиозный проповедник оказался неприемлем для многих современников. Ведь было и отлучение его от церкви, и конфликт с церковными и светскими властями, и преследования, которым подвергались его сторонники.
Поэтому едва ли не революционером представляется нам Толстой. Но в той борьбе двух лагерей, радикального и «лоялистского», которая определяла социальную жизнь России тех лет, Толстой был далёк от обеих сторон.
«Лоялистам» Толстой казался анархистом, отрицающим государство, его институты и законы. Эсеров, социал-демократов и других революционеров из «радикального лагеря» отталкивало толстовское убеждение, что переустройство общества — лишь производная от внутреннего самосовершенствования человека.
Поэтому, кстати, Толстого довольно жёстко критиковал Ленин.
Вместе с тем у Толстого оказалось довольно много последователей из разных социальных слоёв. Ведь Толстой был известным писателем. Но самое главное — проповедь Толстого совпала с духом времени.
Вспомним его соратника и друга Владимира Григорьевича Черткова, который, будучи выходцем из того же социального слоя, что и Толстой, одновременно с ним пришёл к тем же вопросам, к тем же ответам и практическим выводам. Чертков осуждал роскошь, переселился из господского дома в комнатку в ремесленной школе, стал ездить в вагонах третьего класса и т. д.
Стремление к «опрощению» оказалось созвучно мыслям многих представителей аристократии. Среди ближайших сподвижников Толстого оказались не только конногвардеец Чертков, но и гусар Дмитрий Хилков, морской офицер Павел Бирюков, родовитый дворянин Виктор Еропкин и многие другие.
Не менее значимы для того времени были движения трезвенников, пацифистов, вегетарианцев, которые также находили поддержку и сочувствие в разных социальных слоях. Борьба с пьянством и отказ брать в руки оружие - это черты многих народных религиозных движений...
И учение Толстого тоже стремительно набирало популярность. Возникли толстовские коммуны, народные школы, появилось издательство «Посредник». У «Посредника», возникшего в 1884 году по инициативе Льва Толстого, Владимира Черткова и др., основным принципом работы был выпуск доступной по цене художественной и нравоучительной литературы для народа.
Начинается новый вариант «хождения в народ», в том числе в связи с голодом 1891–1892 годов в Центральной России. Первыми заражены «толстовством» оказываются преимущественно южнорусские губернии, Украина, Кавказ.
Сам Толстой и его последователи громадную роль отводили работе на земле. Толстой утверждал, что необходимо каждому человеку заниматься физическим, а лучше всего — земледельческим трудом.
Он прямо говорил, что было бы желательно любому из нас надеть лапти и идти за сохой...
Толстой видел в этом религиозный смысл, своего рода дополнение к заповедям блаженства.
Первым и прямым следствием толстовского учения стала организация сельскохозяйственных коммун. Причём, там трудились самые разные люди: аристократы, интеллигенты, военные, крестьяне.
Нужно сказать, что интеллигентские земледельческие колонии в России возникали и раньше, вне связи с Толстым. Так, в конце 1860-х — начале 1870-х годов коммуны такого рода появились на черноморском побережье и на Кубани. Правда, просуществовали они недолго...
Толстовские же коммуны отличались своей массовостью и «унификацией» участников. В этих новых коммунах ходили в крестьянской одежде, причем старой и часто рваной, питались растительной пищей, вели аскетический образ жизни.
У коммунаров, как правило, не было личного имущества. За счёт коммуны их кормили и выдавали одежду, когда старая изнашивалась. Книги брали из общинной библиотеки. Самые радикальные из коммунаров отказывались от своего жилья и обуви, даже лаптей. Проповедовали идеал целомудрия, называя брак делом «похотливым, затемняющим истину и порабощающим».
Один из лучших знатоков сектантства рубежа XIX–XX веков Александр Степанович Пругавин (1850-1920) называл толстовцев «современными Диогенами» …
Однако неприспособленность большинства толстовцев к жизни на земле, невозможность последовательно провести в жизнь принцип ненасилия (например, заниматься земледелием без эксплуатации домашних животных), постоянные полицейские преследования привели к тому, что подавляющее большинство коммун оказалось недолговечным. Исключение составила только колония «Криница» около Геленджика, просуществовавшая несколько десятилетий.
В книге Евгения Баранова «Толстовцы» (1912) нашёл довольно забавную зарисовку быта такой коммуны:
«Надо было запрячь в водовозку лошадь, и вот человек пять начинали „трудиться“: один тащил вожжи, другой дугу, третий хомут, а двое старались „вопхнуть“ лошадь в оглобли. В криках, понуканиях не было недостатка, и часто кончался этот „труд“ тем, что лошадь так и оставалась не запряжённой, ибо никто из „работников“ не знал, как надо запрягать её, да и побаивался, как бы она не вздумала брыкнуть».
Стремление «сесть на землю» сопровождалось весьма сильным антикультурным настроением.
Так, один из последователей Толстого, интеллигентный врач, мечтал сжечь все книги, кроме Евангелия, так как книги «вреднее и опаснее всякой холеры, всякой чумы»...
В толстовцах вообще было очень сильно недоверие к культуре, особенно к письменной культуре. Отсюда у них был повышенный интерес к устному слову, устной проповеди.
Один из самых известных толстовцев, Исаак Фейнерман, писавший под латинским псевдонимом Тенеромо, издал несколько сборников записанных им высказываний Толстого. Свою деятельность он объяснял необходимостью зафиксировать для современников и потомков свои беседы с Толстым, где индивидуальность учителя проявляется полнее, чем в его писаниях. Вероятно, в этом сказывалась ориентация на Евангелие как на письменную фиксацию устной проповеди.
Вообще, нужно отметить, что толстовцы и Толстой – очень непростая тема.
Чуть ранее говорилось о Толстом как о первом толстовце. Но сам он говорил про себя: «Я Толстой, но не толстовец».
Перефразируя Козьму Пруткова, в писателе жило огромное «желание быть толстовцем» — желание, которое он никогда не смог реализовать до конца в силу всё той же двойственности своей натуры. А она проявилась и в несостоявшемся походе на концерт Рубинштейна и во многих других эпизодах…
Главное колебание Толстого, длившееся годами, — уйти ему из Ясной Поляны или остаться?
«Всё так же мучительно. Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание…»
Подобные записи нередко находим в его дневнике.
Конфликт Толстого с семьёй начался где-то в середине 1880-х годов и продолжался четверть века, вплоть до смерти писателя. На идейные разногласия накладывались имущественные споры. Толстой пытался отказаться от авторских прав, не препятствовал яснополянским крестьянам расхищать барское имущество.
Дети и супруга были, конечно, против...
Надо понимать, что Толстой не уходил из имения от барской жизни.
Наоборот, Толстой полагал, что уход — это слишком простой и лёгкий выход. Это, по-существу, бегство от своего креста вместо готовности нести его до конца.
Однако, со стороны это воспринималось по-другому.
«Конечно, нам досадно, что отрицатель собственности, семьи и всех „мирских прелестей“ продолжает жить в барской обстановке Ясной Поляны, где самая строгая вегетарианская диета и „ручной труд“ кажутся в конце концов только лишней прихотью».
Так иронизировал литератор Пётр Перцов в газете «Новое время» от 11 февраля 1909 года. Пётр Перцов резко отрицательно относился к учению Толстого и, в отличие от подавляющего большинства современников, довольно скептически — к нему самому...
Но в какой-то степени были в растерянности и идейные последователи Толстого.
Например, накануне ухода и смерти писателя болгарский толстовец Христо Досев делился с Чертковым своим недоумением. По мнению болгарина, тот факт, что Толстой по-прежнему живёт в Ясной Поляне, «затушёвывает в глазах людей всё значение и смысл его слов и мыслей».
Приезжающие в Ясную Поляну толстовцы чувствовали недоброжелательное отношение к себе жены Толстого Софьи Андреевны и его сына Льва Львовича. И эти толстовцы не понимали, почему их «учитель» недостаточно горячо заступается за «гостей».
То есть, по сути, толстовцы требовали от Толстого, чтобы он отказался от «родственников по плоти» ради тех, с кем он связан «родством в духе» …
Кроме того, самого Толстого раздражали некоторые последователи с их склонностью спорить о деталях учения, игнорируя главное. Но сам Толстой довольно саркастически описывал богословские полемики о всяких не стоящих внимания мелочах. И его сторонники начинают вести себя так же по отношению к его учению ...
Далее, Толстой чувствовал, что есть опасность превращения толстовства в «лидерское движение», в секту. И писатель противился такому «формальному оформлению». Для него толстовство — это не структура и не организация. Отсюда его резкая реакция на предложение двух единомышленников провести в 1892 году съезд толстовцев в Ясной Поляне:
«Не грех ли выделять себя и других от остальных? И не есть ли это единение с десятками — разъединение с тысячами и миллионами?»
Так, Любовь Гуревич (1866–1940), писательница, критик, публицист, которая публиковала Толстого в журнале «Северный вестник», вспоминает, как Толстой реагировал с иронией на газетные сообщения о предстоящем съезде:
«Вот отлично!.. Явимся на этот съезд и учредим что-нибудь вроде Армии спасения. Форму заведём — шапки с кокардой. Меня авось в генералы произведут. [Дочь] Маша портки синие мне сошьёт…»
Всё-таки Толстой победил в этой борьбе с собственными поклонниками. Толстовство не превратилось в скованное догматами «каменное образование».
Границы самого понятия «толстовство» установить трудно, если вообще возможно. Современники отмечали склонность сторонников Толстого сводить любой разговор на любую тему к набору элементарных постулатов: «все люди братья», «все мы дети единого Отца», «весь мир есть дом Божий». В этом случае толстовцев не всегда можно четко «отграничить» от представителей других религиозных учений.
Многие знают об интересе Толстого и его последователей к духоборам, штундистам, молоканам, разного рода «братцам» (низовым проповедникам). Особенно активно занимался этим один из самых колоритных толстовцев Иван Трегубов, основатель «Общины свободных христиан».
А в 1920 году Павел Бирюков даже предлагал советской власти издавать журнал «Сектант-коммунист» …
Тема взаимовлияния Толстого и сектантов сложна и многогранна.
Ещё до переживаемого духовного кризиса и тем более после него Толстой следил за деятельностью различных сект, вникал в их вероучения, читал материалы о них, знакомился с исследованиями и исследователями. Но в этот момент Толстого ещё отделяла от сектантов какая-то определённая дистанция.
Свидетель его встречи с самарскими молоканами в 1881 году отмечал, как негативно реагировал Толстой на шутки молокан о духовенстве и православной обрядности (Александр Пругавин. «О Льве Толстом и о толстовцах». М., 1911).
В дальнейшем Толстой постоянно увлекался то одним, то другим проповедником и «народным философом»: Василием Сютаевым, Александром Маликовым, Тимофеем Бондаревым. Но постепенно началось обратное воздействие, то есть уже влияние толстовства на «народную философию»...
Вскоре один из главных оппонентов Толстого, обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев, обобщая полевые наблюдения православных миссионеров, проницательно заключает:
«Как более свежее и богатое умственными силами учение, толстовство начинает подчинять себе все другие сектантские лжеучения, мало-помалу теряющие под влиянием его свою самостоятельность и оригинальность».
Так, в селе Павловка Сумского уезда Харьковской губернии в сентябре 1901 года группа павловских сектантов, много лет конфликтовавших с местным священником и подвергавшихся преследованиям за отказ от присяги на верность императору и от воинской службы, ворвалась в церковь, осквернила алтарь, разломала хоругви, разбила иконы, опрокинула престол, разорвала Евангелие, поломала крест.
После выхода из церкви погромщики были избиты разъярённой толпой, арестованы, судимы и отправлены кто на каторгу, кто в ссылку.
Любопытно то, что и в отчётах светских и духовных властей, и в газетных репортажах люди, разгромившие храм, именовались то штундистами, то толстовцами. Просто власть и журналисты затруднялись с чётким определением их религиозной принадлежности.
Напомню, что штундизм (от нем. Stunde — час, для чтения и толкования Библии) — движение протестантской направленности, распространившееся в XIX веке в южнорусских и других губерниях России.
Сами они называли себя «детьми Божиими».
Религиозное брожение в упомянутой Харьковской губернии началось после того, как последователем Толстого объявил себя местный помещик князь Хилков. Можно с уверенностью утверждать, что «дети Божии» если и не были чистыми толстовцами, то, по крайней мере, испытали сильное влияние идей яснополянского проповедника.
В адресованном харьковскому губернатору рапорте о заседании суда по этому делу написано:
«Все, получившие земли от князя Хилкова, делаются сектантами, являются на беседы к князю, выслушивают его толкование Евангелия по графу Толстому» …
Интересно, что толстовство, попав на народную почву, обрастало своей мифологией.
Например, павловские крестьяне верили, что в саду Хилкова «росло дерево, приносящее добрые плоды, и кто вкушал того плода, то тот познавал, в чём добро и зло» (Н. Гусев в журнале «Русская мысль». № 8. 1907).
Другой пример религиозного движения — так называемые духоборы-постники, выделившиеся в середине 1890-х годов из среды традиционного духоборства в особое течение именно под влиянием толстовской проповеди.
После переезда с помощью Толстого и толстовцев в Канаду от преследований российского правительства они раскололись ещё раз.
В результате нового раскола образовалась группа «Сыны свободы», решившая бороться с цивилизацией при помощи террора.
Её члены начали уничтожать сельскохозяйственную технику, поджигать школы и линии электропередачи. Как и павловские события, деятельность духоборов - «Сынов свободы» опровергает распространённое убеждение, что проповедь Толстого нельзя использовать для обоснования насилия…
Толстовство довольно легко подвергалось трансформациям.
Например, сам Толстой придавал большое значение земледельческому труду. А вот некоторые его последователи отказывались пахать и сеять, считая это насилием над живым организмом матери-земли…
Нередко толстовцы не ели не только мясо и рыбу, но и отказывались от растительной пищи. Не пили не только спиртное, но и чай, кофе. Отказывались называть свое имя и место рождения. Ведь всё это формы казённого учёта, придуманные государством для закрепощения подданных...
Упомянутый чуть ранее толстовец Иван Михайлович Трегубов (1858-1931) планировал своего рода «новое крещение» Руси. Он мечтал провести в Киеве «крестный ход», по окончании которого участники выбросят в Днепр новых идолов — иконы и хоругви…
Любопытно, что один из индийских поклонников Толстого уверял, что, живи писатель в Индии, он был бы объявлен новым воплощением Будды или Кришны (Д. Гопал Четти. «Международный толстовский альманах». М., 1909).
«Над Толстым горит теперь такой венец, какого при жизни не имел решительно ни один человек — „с основания земли“ и с начала человеческой истории», — писал в газете «Новое время» от 11 февраля 1909 года упомянутый уже его современник Пётр Перцов, относившийся к Толстому весьма критически, а потому едва ли склонный в данном случае к гиперболам…
Нужно сказать, что проповедь Толстого имела самые разные следствия.
Не без влияния Толстого возникли, например, «Собрания русских фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга» известного священника Георгия Гапона, увлёкшегося толстовством ещё в полтавской семинарии...
Толстой оказал огромное влияние на религиозные и общественно-политические движения по всему миру, например, на Махатму Ганди...
Конечно, оказал влияние и на русскую литературу.
Так, Борис Пастернак проецировал свой путь на путь Толстого:
«… Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту ...»
Пастернак построил свой знаменитый роман «Доктор Живаго» во многом по образцу «Воскресения»...
И в заключение короткого экскурса в толстовство приведу такой любопытный факт.
Земледелие как идеальное занятие для человека – это опыт первых палестинских кибуцев, создававшихся евреями — выходцами из Российской империи. Многие из них находились под сильным влиянием проповеди Толстого...