Илья Эренбург. 1 ноября 1943 года
Палачи сюсюкают
Фашистское радио описывает встречу Муссолини с доктором Леем: «Дуче сказал: «Немцы — это большие и добрые дети».
Можно ли выразиться точнее? Ангелочек Муссолини очарован нежностью Лея. Ведь дуче невинен. Что он делал в жизни? Да только шалил. Шутя он травил ипритом абиссинцев. Шутя убивал испанских детей в Малаге и в Барселоне. Шутя напал на Францию и Грецию. Играя в прятки, залез на Дон. Это были милые игры большого, пухлого Бенито. Теперь он встретился с другим младенцем и расчувствовался.
Много лет тому назад, резвясь в кельнском ресторане «Ратскеллер», детина Лей поломал ребра двум посетителям. Потом Лей занялся членовредительством в мировом масштабе. Не удивительно, что он умилил беглого дуче.
Гитлеровцы — «большие и добрые дети». Замечательно сказано. Лучше не придумаешь. Они сожгли Варшаву и Роттердам. Белград и Чернигов? Ах, не говорите, эти детки любят играть со спичками. Они вешают? Да, у них такие игры. От своей детской доброты они расстреливают детей. Они закапывают живых в могилу: они ведь шалуны. Они вытоптали Европу: детки разыгрались...
Звериный вой не похож на лепет, и Германии Гитлера не сойти за детский сад. Детоубийцы не получат каши ни манной, ни березовой. Их ждет другое: эшафот.
Тоска колбасника
Германская армия терпит одно поражение за другим. Немецкие газеты взывают: «Час серьезен! Что будет с великой Германией?»
Ефрейтор германской армии Франц Зокол тоже мучительно переживал отступление. О своих душевных муках он написал господину Шефферу и госпоже Шеффер, проживающим в Мюнхене. Ввиду поспешности немецкого отступления это письмо попало в мои руки. Вот его дословный перевод:
«Мои дорогие!
Спешу вам сообщить, что я вчера написал моей Анни о свинье. Я знаю, насколько вам это нужно, а для меня свинья это чересчур много, я не могу с’есть свинью за несколько дней. Я думаю, что можно её засолить в литровых банках. Для этого мне нужны банки, но прежде всего машинка для закупорки. Мне сказали, что хозяйки употребляют такие машинки для засола всевозможных вещей, значит вы сможете ее раздобыть. Вес такой машинки полтора кило. Банки я частично могу достать здесь, но лучше будет, если вы пришлете мне соль в литровых банках. Имеются три сорта банок: из черной жести, из белой и с резиновым кольцом, из черной мне не подходят. Если вы сможете вместе с моей Анни раздобыть машинку и банки, я заколю свинью. Если вы не достанете, я заколю её только зимой, так как я рассчитываю получить отпуск в декабре, тогда мясо сохранится в дороге. Но я не знаю, смогу ли зимой достать свинью? Ведь теперь русских жителей выселяют, а русские не имеют права убивать свой скот. Вы можете получить марки на киловую посылку, присоедините марки, которые я послал моей Анни. Соединив два талона на киловую посылку, можно выслать и машинку. Кроме того, я отправил Анни около сотни коробочек для стограммовых посылок, их можно связывать. Мои товарищи здесь получали по восьми в день таких посылок. Некоторые из них наладили дело, они механики и сами умеют запаять жестянки, но надо сказать, что они посылают домой по одной банке в месяц, и это несравнимо с моими планами. Если можно, купите талоны на посылки. Во всяком случае сядьте с моей Анни и хорошенько обсудите все возможности. Может быть, Анни дадут на заводе лишние марки? Так или иначе, нужно помочь мне, потому что я не могу больше спокойно спать, я все время думаю, как бы это устроить? Я уже писал моей Анни, что мне не терпится заколоть свинью. Я уже здесь все подготовил. Не будь так тепло, я попробовал бы послать просто почтой, но посылки идут слишком медленно, а если я буду ждать морозов, я могу прозевать все. Поймите это и действуйте. Шлю всем вам приветы.
Франц».
Немцы отступали. Гибли приятели Франца Зокола. Но колбасник думал об одном: как засолить свинью? Он страшно страдал: отчего нельзя сожрать свинью в один присест? Он не спал ночами, он томился, этот бравый ефрейтор германской армии: где же жестянки, где соль, где машинка для закупорки? Русская пуля избавила его от душевных терзаний.
Заря возмездия
Немало грабителей лежат мертвыми среди степей Украины. На них находят письма. Эти листочки свидетельствуют, что и соучастники разбоя уже видят начало расплаты.
Вернер Клуге (п.п. 06052 I) был некогда актером. Потом он стал унтер-офицером армии грабителей. Он убит и зарыт, в его кармане нашли пачку писем от берлинской певицы Герты Пули. Она описывает, как живет столица Германии.
«2 августа 1943. Вчера, был день рождения госпожи Вейде. Она выставила бутылку вина и торт с «военным кремом». Надо украсить те несколько часов, которые, может быть, нам осталось жить.
Все здесь обстоит очень печально. Люди оставляют свои дома, не зная, когда они вернутся и вернутся ли. Невозможно описать, что делалось, когда об’явили об эвакуации. На вокзалах столпотворение. Все носятся с чемоданами, с одеялами, с детскими колясками, с детьми на руках. Часть берлинцев переехала за город, умоляет крестьян, чтобы им разрешили переночевать. Некоторые ночуют в палатках. При этом берлинцы ведь, собственно говоря, еще ничего не пережили. Мою мать я тоже отправила, то-есть я ее отвезла на вокзал вместе с чемоданами. Поезд шел в Киль. Ты не можешь себе представить, что там творилось! В конце концов мы всунули мать в окошко вагона. Мать была в ужасном состоянии и плакала. Она пишет, что поездка была страшной. Четыре раза им пришлось пересаживаться, так как ни один поезд не идет больше через Гамбург. В Эльсборне тоже уцелел только вокзал. На службе у нас все готово, чтобы перебраться за город. Дела запакованы....»
Так выглядел Берлин до сентябрьских дней. Вот письмо той же Герты Пули после.
«18 сентября 1943. Я решила писать на машинке, так как после пережитого мой почерк стал таким неразборчивым, что ты вряд ли смог бы прочесть. Как мне тяжело писать тебе обо всем этом! Ночью с З на 4 сентября Берлин опять пережил тяжелое воздушное нападение. На следующее утро Карл мне позвонил и сообщил, что дом Шмидтов совершенно разрушен. Все твое имущество погибло, а сами Шмидты пали жертвой, они лежат, погребенные под обломками, в убежище. Солдаты раскапывали сутки, так как до субботы еще были слышны постукивания. Как ужасно все, что мы пережили! Моабит это кошмар. Вдоль улиц стоит мебель, в большинстве случаев негодная, ее успели вытащить. Дома, как после битвы. Так я себе представляю разрушенную в свое время Варшаву. Здесь царство смерти, настоящий танец мертвых.
Каждый вечер ложишься с мыслью: доживу ли я до утра? Все это мы пишем вам, которые сражаются, чтобы обеспечить нам мир. Мы не хотим вас обескуражить, но этого нельзя скрыть.
Кафе на Курфюрстендаме переполнены. Бегают какие-то странные люди, их надо бы прямо направить в сумасшедший дом.
Все уезжают. Не знаю, будут ли эвакуированы все высшие учреждения. Мы этого ждем. В убежищах стало просторней.
Распоряжения неопределенны. Возможно, что нас расквартируют в маленьком местечке. Учреждения будут распределены по палаткам, здесь же придется ночевать. Крестьяне недовольны, что беженцы все пожирают. Если бы было вино, я напилась бы, вот и все»...
Герта Пули не случайно вспомнила про Варшаву. Волны от тяжелых бомб благотворно отразились на ее умственных способностях. Она вспомнит еще и Роттердам, и Гомель, и Ленинград. Она многое вспомнит, если только ее воспоминаний не оборвет сострадательный осколок фугаски. Они хотели уничтожить мир, и вот над ними занимается кровавая заря возмездия.
* Первоисточник: Ярослав Огнев
Благодарим вас за внимание! Если вам понравилась статья, поставьте, пожалуйста «Нравится» и не забудьте подписаться. Так вы не пропустите новые публикации и поможете в развитии канала.