Получив похоронку на мужа, Ульяна посерела лицом. Пусть и не с любви начиналась их семейная жизнь, но за годы прожитые с Иваном, женщина прикипела к мужу. Пусть и суров он казался на первый взгляд, и хмур, но на самом деле был добр и спокоен. К жене относился с уважением, с теплотой и изо всех сил старался все сделать для своей семьи.
Ульяна много раз вспоминала его прощальные слова и всякий раз, вспоминая, думала будто чувствовал Ваня, что не вернется, не увидит больше свою семью. Не только в Ульянин дом пришла страшная весть, в тот день многие жены и матери получили на своих мужчин похоронки. Как забирали защитников из одной деревни, так всех и в одну дивизию собрали. Попали люди под Москвой в мясорубку. Многие первый раз держали в руках оружие, необстреленные, плохо обученные, наскоро и как попало экипированные сложили свои жизни на страшной войне. Много молодых парней полегло. Парней, чей род прервался на них. Да и что мужчины с винтовками могли сделать против хорошо обмундированного врага с военной техникой выше отечественной. Против танков с таким оружием сложно устоять.
Начало.
Но семьи не знали подробностей многие годы. Приходили похоронки с краткой информацией: погиб тогда-то и в таком-то месте.
Не смотря на войну, люди продолжали жить почти прежней жизнью. Конечно, стало тяжело в разы, но многие думали о том, что есть места, где война идет непосредственно, где жгут деревни, села, города, лишают жизни мирное население, угоняют женщин и детей в концлагеря. Фронтовые новости слушали регулярно по радио и когда наши солдаты стали давать отпор врагу, многие смахивали украдкой слезы - ненапрастно погибли деревенские ребята, внесли свой вклад в правое дело.
Но даже в тылу, где не происходили военные действия, жить было тяжело. Все выращенное на полях, произведенное на заводах, в мастерских - все отправляли на фронт. Население жило впроголодь.
В похоронке, которая известила Ульяну о смерти мужа, было написано, что стрелок Балабанов Иван считается без вести пропавшим. Только через несколько лет сообщили вдове, что муж ее сложил голову под Москвой.
Направилась Ульяна в сельсовет, чтобы узнать про пенсию по потери кормильца на детей, а ей отказали.
- Нам, Ульяна Егоровна, пришло постановление, что семьям погибших, что числятся без вести пропавшими ,пенсия не положена. - грустно сказал председатель, разводя руками. - Я к сожалению поделать ничего не могу.
- А как же.., - потеряла дар речи Ульяна, - а как же мне детей кормить? Совсем тяжко одной. И скотины у нас нет, сам знаешь, недавно только в свой дом въехали.
- Прости, Ульяна Егоровна, - опустил глаза председатель, - но я здесь бессилен. Такой указ. - он помолчал, потом крякнув, продолжил шепотом. - Обосновывают это тем, что вдруг он дезертир, тело же не было найдено.
Ульяна в ужасе закрыла рот рукой.
- Что же ты говоришь такое, Михаил Терентич, ведь у нас получается, что пол деревни дезертиров.
-Так не я говорю так, - замахал руками председатель, - мне так говорят, а я человек подневольный, что сказали делать - то и делаю.
Вернулась Ульяна домой, села на лавку и закрыла лицо руками. Как жить дальше, что делать. На ее колхозную зарплату, которую давно не платили, а давали зерном, выжить невозможно. Огород - только подспорье и из скотины курочки-несушки. Отделились Иван с Ульяной от свекров почти прямо перед войной и коровой разжиться не успели.
Год, как назло, был неурожайным, и к концу зимы почти все запасы закончились. Осталось немного картошки и лука да квашенная капуста в кадке. Но и на семена надо оставить, а то и садить нечего будет. Хлеба, которого давали по карточке, не хватало совсем. Шурка пошел в самый рост. Ему бы питаться нормально, да где же взять продукты. В школу он ходил еле ноги таская. Мальчик стал длинным и худым как жердь. Щеки ввалились, и только живые глаза остались на лице. А до лета еще далеко. Только февраль разменял половину.
Отчаялась Ульяна и пошла на страшный для себя шаг: стала брать по горсти зерна в колхозе и ссыпать к себе в валенок. Делала она это перед уходом домой, отслеживая чтоб ни одна живая душа не увидела ее. За воровство долго не разговаривали: к стенке ставили без разговоров.
Таким способом наносила она домой почти мешочек зерна, килограмма на три. Каждый раз возвращаясь домой, женщина чувствовала как по ее спине струились ручьи пота, а от страха липкого и жуткого, она долго не могла уснуть ночью. И каждый день зарекалась брать зерно, но перед глазами вставали изможденные лица голодных детей, и Ульяна сыпала в сапог очередную горсть пшеницы.
Когда мешок достаточно наполнился, поздно вечером Ульяна снесла его старому мельнику Игнату, который теперь заведовал мельницей ее отчима. Теперь эта мельница принадлежала государству. А когда-то отчим построил ее после женитьбы на Ульяниной матери - Лизе. Игнат был старый и злой. В его семье три сына ушли на фронт и все трое положили свои буйные головы на чужой стороне. От этого дед стал еще злее.
-Чего тебе? - грубо бросил он Ульяне, когда та прошла в помещение.
- Да вот немного зерна смолоть, - ответила Ульяна. Деда она не боялась и на его грубости внимания не обращала.
- Оставь и иди, завтра приходи.
- Ты мне сейчас смоли и я пойду, дома дети голодные.
Дед Игнат зло сверкнул глазами, и ворча себе под нос, отправился в другое помещение, прихватив с собой мешочек.
Через некоторое время вынес в этом же холщовом мешочке муку.
- Забирай! Председателю передам сколько должна, запишет сам. Вот в книгу запишу.
Ульяна на негнущихся ногах дошла до дому. Ей казалось будто Игнат понимает откуда зерно взяла женщина. Уже было темно, только луна освещала тропинку. К вечеру, как назло начала подниматься метель, и тропку было плохо видно. Ульяна немного заплутала и пока искала дорогу в лесу, сильно припозднилась. Дома ее встретили сын с маленькой дочкой. Они вопросительно заглядывали в глаза.
- Я принесла немного муки, - стряхивая снег с платка, говорила радостно Ульяна, - сейчас напеку вам лепешек настоящих, из пшеницы.
Шурка обрадовался и подмигнул сестренке.
Ребятишки стали болтать без умолку, весело щипая друг друга. В предкушении вкусного хлеба, настроение их поднялось и теперь в избе слышался детский смех, в последнее время редко звучащий. Ульяна улыбалась, и постоянно отвлекаясь на детей, замешивала тесто. В голове мелькнула мысль, что мука какая-то странная, серая и запах немного не такой, но маленькая Валюша в этот миг отвлекла мать, и мысль быстро исчезла.
Лепешки получились румяные, пышные, пахучие. Дети набросились на них и стали быстро уплетать, нахваливая мамины золотые ручки. Ульяна съела небольшой кусочек, а остальное оставила детям. И снова ей показалось подозрительным: лепешки были странные на вкус, будто какая-то примесь была в муке. Но с сильного голода Ульяна не разобрала, что не так.
Дети после крепкого ужина отправились по кроватям, а Ульяна стала управляться. Через какое-то время она услышала дочкин плач из комнаты, а потом все стихло. Женщина потихоньку заглянула. В темноте было плохо видно и она поближе подошла к кровати дочери. Девочка лежала неподвижно. И в этот миг снежные облака, разогнанные ветром, разошлись и луна заглянула в комнату. Представившаяся Ульяне картина, привела женщину в ужас. Дочь Валюша лежала на подушке, высоко запрокинув голову. Ее глаза закатились, а из уголков рта вытекала белая пена.
Ульяна подхватила дочку и затрясла ее, слегка хлистая по щекам. Девочка пришла в сознание и ее стошнило прямо на пол.
- Шурка! - закричала надрывно Ульяна, держа дочь на руках. - Шурка! Проснись!
Но мальчик только замычал в ответ. Женщина затрясла его за плечи.
-Мне плохо, мутит, голова болит, - простонал сын.
-Садись на кровать, возьми сестру, я сейчас прибегу! Не спи и ей не давай спать, тормоши ее!
Ульяна подскочила к комоду, вытащила из него два пуховых платка, доставшихся ей в приданное и побежала к соседям.
Астраханцевы держали корову, и недавно она принесла приплод. Молоко у них было. Миновав калитку, и не замечая кидающегося на нее пса, Ульяна застучала что было мочи в дверь.
-Помогите! Это я - Ульяна!
Послышался шорох и быстрые шаги по полу в сенцах, дверь отворила Люба Астраханцева в одной рубашке, видимо уже улеглась отдыхать.
- Любушка! - взмолилась Ульяна, -Помоги, Христа ради! Дай молоко, дети отравились. Вот держи! - и она сунула платки в руки, ничего не понимающей женщины.
Люба метнулась в дом, а Ульяна за ней. Из подпола она ловко достала крынку с молоком и приказала:
-Беги, Ульяша! Я скоро зайду!
Дом Ульяну встретил жуткой тишиной, только в печке трещали дрова. В комнате, на кровати с металлическими шарами, облокотившись о стену, сидел Шурка и держал сестренку на коленях. Его сознание уплывало, но он упорно встряхивал головой и прогонял дремоту, потом тряс сестру. Валя начинала хныкать в ответ на тряску.
Ульяна разлила молоко в две деревянные кружки, одну отдала сыну, а второй отпаивала девочку, взяв ее на руки. Когда дети выпили молока, через какое-то время их стошнило снова. Женщина заставила выпить детей и по второй кружке. Через плачь и желание упасть на подушку, ребятишки через силу опустошили по второй кружке и тогда женщина дала им уснуть.
Вдруг в сенках заскрипели половицы и в дверях показалась Люба-соседка. Глаза у нее были испуганные. Одета она была кое-как: поверх нательной рубашки накинула рабочий тулуп и прыгнула в обрезанные валенки босая. Она принесла еще крынку молока и чашку с творогом.
Увидив, что Ульяна относительно спокойна, Люба молча опустилась на лавку подле стола и шумно выдохнула.