Давно это было. Тогда еще деды наших прадедов детьми были.
В одном лесном поселении случился страшный пожар… При ночной грозе молнии в избы бить начали, да в деревья, что вокруг росли. Люди выскакивали из домов в исподнем, а огонь пожирал все вокруг. Ни нажитого добра, ни скотину спасти не удалось. И половина жителей погибли, пока пытались имущество спасти. Горящими кровлями несчастных завалило.
Деревья уже скидывали золотые листья, по ночам стоял морозец, а весь собранный урожай сожрал небесный огонь. Все, кто выжил, отправились в ближайший большой поселок — просить крова и работы. Полтора десятка трудолюбивых людей у хорошего хозяина лишними не будут.
В большом селе люди выслушали погорельцев, да и разобрали к себе на житье по домам. А двух мужиков и Софью с маленькой дочкой Дарьей отправили к местному барину. У того конюх с печником спьяну передрались и теперь были к труду непригодны, а молодая прачка с деревенским парнем в город сбежала. Теперь на богатом подворье появились рабочие места.
Барину новые работники пришлись по душе. Прокопа приставили к коням, Степан за дровами и огнем в печах следил. Для новой прачки тоже много работы накопилось, а когда Софья сказала, что в лекарском деле разбирается, хозяин обрадовался, хотел что-то спросить, но осекся и ушел.
Вечером Софья сидела на кухне и разговаривала с поварихой Ефросиньей, а Дашутка рядом играла.
— Фрося, — расспрашивала прачка, — а чего барин так обрадовался, когда про целительство мое услыхал?
— Мать у него больная и дочка, — ответила кухарка. — Кого он только не приглашал, откуда врачей не возил… Даже из Санкт-Питербурха один кудесник приезжал, да без толку.
— А что за недуг у них? И где сама барыня? — продолжала допытываться Софья.
А Ефросинья и рада поболтать. После побега прачки скучно было, а тут новый человек, да еще сама все спрашивает.
— Барыня умерла больше года назад, а болезнь странная… Раньше старая хозяйка — Аграфена Макаровна, в своем имении жила, а как овдовела, сюды переехала, к сыну. Тут-то и начала наша барыня хворать. Словно кто из нее жизненные соки выпивал. Исхудала, побледнела, подурнела, волосы лезть стали. А потом чахотка началась, и грудь воспалилась. Отмучилась бедная и вскоре преставилась.
— А дочка от матери болезнь переняла? — не унималась Софья.
— Вот ты неуемная, слушай по порядку, — всплеснула руками Фрося, — не было нашей барышни дома, Марья Наумовна в пансионате училась. А приехала только мать хоронить. Ох и плакала она сердешная, очень матушку свою любила. Ну да супротив бога не пойдешь, когда отгоревала, вернулась к своим наставницам французский и кадриль учить. И тут старая Аграфена Матвеевна занедужила. Чахнуть стала, вроде как ее голодом кто морит. А я по ночам задыхаться начала. Страшно стало, и я к нашему батюшке побегла. Он сказал, что в барском доме упырь поселился и чужую жизнь сосет. Оттого и барыня наша померла. Батюшка велел на дверях своей комнатушки крест намалевать, и все святой водой раз в неделю опрыскивать, чтобы нечистый ко мне ночью не залез.
— Ох, свят-свят, — начала креститься Софья и схватила дочку на руки, — как же быть-то теперь?
— Не бойся, у меня и краска, и вода из церкви есть, — успокоила новую подругу Ефросинья, — перед сном в вашей комнатенке все, как надо, сделаем. Я уже ученая!
— Спасибо тебе, — прачка прижала к груди руку, поклонилась и снова начала любопытствовать, — а дальше, что было?
— Я бывало, просыпаюсь, а в мою дверь кто-то когтями шкрябает. Я молитву читать начинаю, и оно убегает. Я до первых петухов носа в коридор не кажу. Этим летом барышня наша из пансионату вернулась и вскоре хворая сделалась, а старая Аграфена Макаровна на поправку пошла, — с этими словами Фрося наклонилась к Софье и прошептала, — видать, упырь молодых любит.
— А чего батюшка весь дом и двор не освятит? — тоже шепотом спросила прачка.
Женщина уже боялась говорить в полный голос, вдруг нечисть их подслушает.
— Так, дважды освящал, — развела руками Ефросинья, — первый раз после смерти хозяйки, а второй, когда барышня Марья занемогла. Всю семью и челядь во двор выгнали, а поп с иноком дом ладаном окуривали и молитвы читали.
Софья задумалась над словами кухарки, а потом спросила:
— А у покойной хозяйки или у тебя, когда задыхалась по ночам, следов от зубов, или двух дырочек на теле не нашлось?
— Нет, — помотала головой Фрося, — ранок не было. А тебе зачем? Или знаешь чего?
— Знаю, — кивнула Софья, — это не упырь.
— А кто? — вытаращила глаза кухарка.
— Лярва. Мне про них и мать, и бабушка рассказывали.
Ефросинья теперь смотрела на новую прачку, как на святого пророка. Она взяла Софью за руку и спросила:
— А как изгнать из дома эту мерзость знаешь?
— Знаю. Только гнать надо не из дома, а из человека.
— Из какого? — теперь кухарка сама испугалась, вспомнила рассказы про сожженных колдунов и решила, что прачка предложит людей жечь.
— Лярва в человеке сидит, — пояснила Софья, — через него из всех, кто рядом, жизнь сосет.
— Ясно, а как ловить будем?
— На меня. Я стану жертвой, — ответила женщина, — только пусть моя Дашутка в твоей комнате ночует. И барина позвать надо, без мужика не обойтись.
— А если в нем лярва сидит?
— Нет, эта пакость женщин любит. И у вас только барыни страдают. Зови хозяина.
***
Часы в гостиной пробили полночь. Большой дом наполняла звенящая тишина и только где-то под полом шуршали мыши.
В комнатке, отведенной для Софьи с Дашуткой, замерли трое: сама прачка под одеялом — она изображала крепко спящую, и барин с Фросей. Кухарка стояла на табурете за дверью и держала ведро, в которое вылила свой запас святой воды, а у Наума Карпыча была наготове сабля, с которой его дед еще на Наполеона ходил. Это была семейная реликвия, острозаточенная и блестящая.
Когда к барину прибежала Ефросинья и стала рассказывать про лярву и новую прачку, он не стал отмахиваться. Батюшка тоже говорил, что в доме нечисть. А своих мать и дочку Наум Карпыч любил и хотел уничтожить невиданную бестию.
Среди тишины раздались осторожные шаги, словно большой пес крался по коридору. Коготки осторожно клацали по деревянным доскам пола.
Дверь комнаты с тихим скрипом приоткрылась и в щель сунулась лысая плоская морда. Глаза уставились на спящую Софью, и нечисть смело двинулась к женщине.
Барин и Фрося с ужасом смотрели на странное существо, похожее на большую лысую собаку с получеловечьей мордой. Тварь оперлась лапами на груди Софьи и начала усиленно втягивать ноздрями дыхание женщины. Прачка открыла глаза и крикнула:
— Руби!
Наум Карпыч и Фрося очнулись от наваждения и кинулись к твари. Кухарка выплеснула святую воду, а барин рубанул саблей, но отсек только хвост страшного существа. А то взвыло, кинулось в коридор, и через мгновение наступила тишина.
Барин с женщинами зажгли свечи и решили искать тварь по следам крови, но через три шага отметины в коридоре исчезли. Начали обходить весь дом и услышали из комнаты Аграфены Макаровны стоны.
Старуха лежала голая на полу, а вместо копчика у нее зияла страшная рана.
— Сынок, — простонала старая барыня, — ты мать на прислугу променял. Сговорился с челядью.
— Мама, ты мою жену со свету сжила и за дочь принялась…
***
Аграфену Макаровну перевязали, а наутро повезли в монастырь. Душу ее отмаливать и лярву из тела изгонять. Батюшка сказал, что там священник есть, что воин божий, многим людям помог от подселенцев избавиться. Святой человек.
А молодая барышня быстро поправилась, и больше нечисть в доме Наума Карпыча не бедокурила.
Читайте на канале: Когда ловили дьявола (часть 1)