Глава 20 В ожидании Алых парусов
Новый портовый городок встретил гостеприимно и по-взрослому. На ночь их приютила семья механика сейнера, на котором спустя неделю мужчины ушли в море.
Мама механика бесподобно вялила горбушу, делала «волшебную» брагу, умела слушать и была преданной матерью.
Накануне отхода устроила отвальную. На столе, покрытом клеёнкой, стояла глубокая миска с рыбой, на доске нарезанный хлеб, а рядом со столом – фляга с бражкой и литровая эмалированная кружка.
Наесться нежной рыбкой не было никакой возможности. Мутноватый напиток вкусом напоминал лимонад и казался совершенно безобидным.
В какой-то момент понадобилось в туалет, но к её ногам будто привязали гири. Кое-как добралась до койки – и тут тело обрело крылья. Она могла летать! Правда с непривычки сильно кружилась голова, от того, что мир вокруг вращался с бешеной скоростью. Приземлила Алису страшная рвота.
Мамаша на славу угостила начальника сына и была очень довольна. На тёмном, изрезанном морщинами башкирском лице поблёскивали хитрые глазки, и редкими жёлтыми зубами щерился плюшевый рот.
Им выделили комнату в общежитии. Там дверь и окно могли разговаривать друг с другом даже шёпотом.
С одной стороны, впритык втиснулись платяной шкаф и стол. С другой – металлическая кровать с провалившейся панцирной сеткой, певшая на все лады по ночам. Возле – тумбочка, украшенная духами «Серебристый ландыш». Завершала интерьер скороварка-сковорода на полу. За неимением плиты в ней готовили первое и второе.
Вся мебель – унылого цвета детской неожиданности. И всё-таки эта каморка стала их первым личным углом. Здесь начался и закончился относительно спокойный (с учётом уже случившегося) период в недолгой совместной жизни.
– Но, когда одна жизнь заканчивается, обязательно начинается новая. А бывает, зарождается такая, что дороже самой жизни. Не правда ли, мой читатель?
Пришла пора снова искать работу. В местной больнице в клан акушерок, работавших по сорок лет, пришлых не принимали. Привилегированная специальность и оплачивалась дороже – на целых пять рублей больше, чем у медицинских сестёр. Але предложили поработать на детском пищеблоке. Заодно могли и присмотреться. И она готовила детские смеси, разливала по бутылочкам и передавала санитаркам отделения.
Пищеблок снаружи напоминал морг: квадратное здание с глубокими глазницами зарешеченных окон в толстых ободранных стенах. Из-под обвалившейся штукатурки там и сям торчала дранка обрешётки.
Это место с тёмно-серым бетонным полом, привязанным к крану шлангом в глубокой с отбитой до черноты эмалью раковине, с куском раскисшего хозяйственного мыла в миске, дровяной плитой и навешенной на верёвку марлей, источавшей характерный кислый запах (сколько не стирай), – вызывало тоску.
Вскоре Алису перевели в терапию, а затем – в гинекологическое отделение. Там она узнала от изматывающего приятеля токсикоза, что беременна.
Запахи сигаретного дыма, варящегося мяса, капусты и «Серебристого ландыша» – выворачивали наизнанку. Общительности это не прибавляло. Она с трудом дожидалась конца смены.
В рабочем коллективе обычно есть кто-то с тонкой нервной организацией. Тот, кому необходимо самоутверждаться, командовать и управлять. И такие люди на дух не переносят иноходцев.
Однажды в раздевалке, на полном серьёзе ей устроили форменный допрос. По какой-такой причине она избегает коллективные мероприятия (в основном – пьянки по случаю отпусков и дней рождения)?
Новенькая стояла спиной к стене, а напротив, на скамейке, в коротких халатах, лишь частично скрывавших излишества плоти и комичность момента, сидели три сестры. Напоминающие жёсткую конструкцию штанги с двумя «блинами» дополнительного веса. Они перешёптывались и пересмеивались, нагло рассматривая нашкодившую.
Тогда уязвимость помешала Алисе увидеть картинку целиком. И она неумело защищалась.
– Да, особенная, да, не такая как все.
Сердце колотилось в горле, заглушая весёлый смех зарвавшихся женщин.
На самом деле наша героиня чувствовала себя заброшенной и несчастной, а вовсе не особенной.
И не могла понять, зачем нужен такой адреналин? Почему в неравных условиях она не приспосабливалась, а наоборот – обостряла ситуацию?
Но коварство и социальное принуждение вызывали в душе дикое сопротивление.
Этот тупой случай неожиданно обрёл продолжение в повторяющемся ночном кошмаре: будто стоит она, совсем голая в той раздевалке в холодном тазу, а по ногам извиваясь, стекает кровь. Двигаться Аля не может...
– Быть жертвой и изображать жертву – не одно и то же – стучалось бессознательное. Правда открыть эту дверь пока было некому, – вздыхает Алиса.
Душа замечает с возрастающим беспокойством, что рассеянна и уже несколько раз распускала связанное.
В незнакомой среде без друзей неприютно. Изредка приходили письма из дома – короткие описания повседневных дел.
Всё свободное от работы время она читала книги, просто глотала том за томом и была одержима темой протеста, свободы и романтики.
Убогое существование – когда желаемое по твоей воле находится снаружи клетки твоей же реальности. Тогда девушка не связывала возможности интеллекта и очередное, выбранное ею дело и место.
Пока картинки, нарисованные воображением от прочитанного, казались более реальными, динамичными и обнадёживающими, чем картины сменяющихся сезонов за окном и картины серых трудовых будней.
Не понимала и того, что Бог открыл для неё «окно». Она вынашивала новую жизнь и, следовательно, новую надежду на спасение.
А книги работали клином, выдавливающим из сознания пресмыкающееся.
Алиса низко кланяется своим родителям, приучившим дочь к чтению, и классной руководительнице, сформировавшей у воспитанницы хороший читательский вкус.
Из уюта старенькой траттории в неизвестность улетели слова признательности и благодарности.
– Дорогая, «классная», Елизавета Кузьминична! Я не знаю, где Вы сейчас, но пока я здесь, на Земле, Вы – моя путеводная звезда.
…На фронте, в День рождения молодой сестрички, солдаты в подарок украсили пилотку бойца Глебовой светлячками…
В Рошанской средней школе грозный одноглазый учитель истории Копелян галантно распахивал перед русичкой двери…
Учащиеся 10 «б» знали её уже немолодой миниатюрной женщиной с рыжеватыми, слегка волнистыми короткими волосами, посеребрёнными у висков. Её светлым глазам, часто выдававшим утомление лопнувшим сосудом, так шли серёжки с изумрудами.
Елизавета Кузьминична носила классические белые лодочки на средней шпильке, прямые юбки и тонкую шерстяного трикотажа бежевую «двойку».
Приходила в класс, вытаскивала из портфеля очки в золотой оправе, потирала стёкла о правую грудь и, прислонившись к столу, начинала читать вслух главу из романа «Война и мир».
Класс замирал.
«– Соня! Соня! – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало. – Нет, ты посмотри, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так подхватила бы себя под коленки – туже, как можно туже, – и полетела бы. Вот так!».
Классная, казалось, не принадлежала никакой нации или стране. Никогда не заглядывала ни в семьи учащихся, ни в их души. Но её дом и её душа были открыты для своих подопечных.
Дети работяг, из бедных и серых будней они приходили в тот дом как в храм. Простой частный, с цветником и малиной… В нём было мало мебели… Очень чисто и светло.
В конце весны подружки убирали в малиннике сухие колючие ветки. Летом на веранде пили чай с малиновым вареньем и смеялись по поводу и просто так. Даже в студёную погоду красно-оранжевая эмаль на широких и гладких досках пола солнечно отсвечивала.
В такие дни, когда у классной болело горло, Алиса приходила проведать учительницу и приготовить яйцо всмятку. Целая стена стеллажей в зале с застёгнутыми на все пуговицы мировыми классиками вызывала у девочки чувство, похожее на вожделение. Читала собраниями сочинений.
Ни с кем из старших прежде не чувствовала такой свободы и смелости, не испытывала такого интереса.
Они не простились.
– Ты ушла очень далеко, чтобы вернуться в тот город. Но в самые тёмные и самые светлые твои дни, эта женщина была рядом – под твёрдыми, строгими и скромными переплётами мировых классиков. Шелестела страницами, поддерживая тебя из других миров. Твоя земная неземная классная.
***
Освоившись в коллективе, новенькая обрела уверенность, и отношения с коллегами покинуло напряжение. Наконец отстал и токсикоз.
Работа, приличная зарплата (с подработкой и коэффициентом выходило чуть больше ста рублей), длинные письма с морей, пробудившаяся в ней жизнь и книги – всё отвлекало от грусти.
Но теперь будущую мамочку потянуло домой. Это желание росло вместе с плодом. Впервые задумалась о безопасности…
Упорный бродяга сахалинский ветер, наконец, загнал зиму в нору, и однажды Алиса увидела пришвартованный к пирсу Пашкин сейнер. Встречать мужа пришла не морячка, а заблудившаяся в лесу девочка, которая, увидев волка, понадеялась на спасение.
Это ни капельки не было похоже на романтическую историю Грина.
Она стеснялась большого живота и налившейся груди. Наивно надеялась, что муж не обратит внимания. Что закроет широкой спиной от беспокойных мыслей.
Но волки устроены по-другому. Пашка был весел. Скалил ровный ряд зубов, искрил изумрудным блеском глаз, царапал отросшими усами и лапал всюду. Дома завалил на кровать и, «чтобы не навредить малышу», отымел беременную жену между этих грудей.
Ржал, когда кончал – наконец-то у его женщины нормальные сиськи.
Из-за отвращения повернув голову к стене, она лежала, оглушённая насилием и стыдом.
Вместе с мужем пришла новая подружка. Высокая и фигуристая, кареглазая соседка Маша с телевизором. Из комнаты напротив. Ходили к ней в гости. Наивным там наливали чай. Муж пил пиво, смотрел футбол и спал с хозяйкой.
Когда наступил срок, Алиса оформила декретный отпуск и уговорила Пашку уехать в Рошанск на время родов. Тот согласился, чтобы не прозябать на берегу до июля. Их провожала Маша. Приветливо улыбаясь, махала рукой, пока машина не свернула за поворот. И также помахала с квадрата чёрно-белого фото, неожиданно выпавшего из паспорта супруга уже дома.
Вначале молодые остановились у родителей жены.
Узнав о слабости отца к зелёному змию, муж стал его лучшим другом. То, что молодому и крепкому парню добавляло лишь куража, пожилого человека с низкой толерантностью к спиртному приводило в непотребный вид…
– У памяти нет срока давности, если ты не отпустила переживание. Она беспощадна, как театральная рампа. Алиса снова в театре теней наблюдает сцену.
По пыльной дороге от станционной поликлиники идёт молодая женщина. Видно, что совсем скоро она станет мамой. Большой живот с выступающим пупком обтягивает коричневое, искусственного шёлка платье на кокетке. Светлые волосы завёрнуты в пучок. На отёкших ногах домашние тапки. Женщина спешит. Ей лечили зуб, и сейчас заморозка вместе с ужасом от визжащей сверлильной машинки отходят.
За плечами у неё два ангела. Одного, в серых брюках с пузырями на коленях и в косо висящем на худом теле кримпленовом пиджаке в крапинку, носит по дороге из стороны в сторону. Он периодически протягивает руку вперёд и, задыхаясь, просит:
– Доча, погоди!
Второй, с косой, прилипшей ко лбу чёлкой, красным лицом и мокрыми губами в тот же момент начинает ржать и вторить одновременно хриплым и визгливым голосом:
– Доча, погоди-и!
Пятого июля ей налили двадцать пять граммов зелёного мятного ликёра в честь дня рождения, а шестого со схватками отвезли в роддом. Новорождённый соответствовал всем стандартам золотого сечения, будто его не живая женщина родила, а отштамповал специальный аппарат. Только пухлые щёки напоминали отца.
Имя малышу дала родильница и внимательный читатель догадается – какое.
В это время прообраз счастливо жил со второй женой Женей в районе мяльни. Крупной и широкой в кости женщиной, заботливой и любящей, старшей по возрасту. Женой-мамой. А ещё она работала мастером на льнокомбинате, родила Лёхе мальчика, и родная мать могла гордиться собой, что, наконец, хорошо пристроила сыночку.
Пашка уговорил Алису с малышом перебраться в дом его родителей.
Их дом, вылизанный, едва не в буквальном смысле, выглядел холодным и нежилым и нуждался в живых душах. Она не могла освободиться от ощущения, что попала в двойной капкан. Задыхалась и паниковала.
Работая акушеркой, за час до кормления пеленала до пятнадцати новорождённых. По несколько раз за смену. А в первый вечер не смогла искупать собственного ребёнка.
В оцинкованную ванну Пашкина мама налила слишком много воды горячее нормы и набросала веток чистотела. Получилось озеро. Опустив малыша в воду, молодая мамочка заворожённо смотрела, как судорожно расправлялись крохотные ладошки, растягивались в стороны длинные пальцы, чтобы держаться на поверхности. Как потом он ушёл под воду… Очнувшись, выхватила сына из ванны. Вытерев и перепеленав, положила в коляску и орущего повезла домой.
Муж догнал уже на дороге.
– Куда ты?! Ну и …ь!!!
Сам остался у своих и никогда в дальнейшем не попытался продемонстрировать даже намёк на добрые чувства к сыну. Ребёнок его раздражал и злил, одним словом – мешал.
Больше всего мужа заботило, что Аля после родов не может с ним спать.
– Что за фигня! Почему нельзя?! Вот уеду, найду себе «жоржу» и буду её трахать сколько хочу… Тут Алиса отвесила хаму пощёчину. Ударив, испугалась, потому что он не прореагировал.
Казалось, Павлику надоело скрывать свои истинные чувства и потребности. В нём что-то прямо на глазах ломалось. Приходил вечерами пьяный поскандалить. Придирался к мелочам, нёс вздор и безобразно матерился.
Зина, привыкшая командовать, решила поставить грубияна на место, но наткнулась на такой поток помоев и оскорблений, что перестала ходить в дом свекрови, пока зять не уехал, и не упускала случая в дальнейшем позлорадствовать в его адрес.
Накануне отъезда Пашка уговорил-таки жену на близость. Как ни было противно, отказать она не смогла, лишь постаралась поскорей забыть унижение.
Её переполняли противоречивые неконструктивные стремления. Отчуждённость с окружающими в поведении из-за чувства вины и воспалённое желание быть хоть кому-то нужной. Себе она не принадлежала.
Домашние тянули лямку, им не было дела до эгоцентричной особы на краю телеги их жизни. Родители только успевали разгребать неприятные сюрпризы на работе, в семьях у сыновей, вечную нехватку денег на самое необходимое, проблемы со здоровьем.
Маленький Лёшик тоже заболел. Воспалилось среднее ухо, и он кричал день и ночь. Аля злилась, что не может помочь и что привязана к нему. И деревянная, покрытая вишнёвым лаком кроватка, сделанная с любовью дедушкой, стучала и стучала в закрытую дверь клетки, ключ от которой наша героиня сама и выкинула.
Порой, ночью приходила мать, отталкивала её:
– Уйди!
Брала внука на руки, баюкала, но, быстро потеряв терпение, возвращая со вздохом, уходила. Молодая мамочка плакала от жалости к малышу и собственного бессилия.
Ребёнок, чувствуя любовь, ненадолго успокаивался и засыпал. Наконец, лекарства начали действовать, и сын пошёл на поправку. Участковый доктор Потехин посетовал на то, что останется рубец и мальчику трудно будет плавать и нырять в будущем.
Время шло к тому, что Алиса должна была решать, что делать дальше. Тогда время не было её союзником. Оно взыскивало по обязанностям и обязательствам…
Тонкий и горячий солнечный луч, проскользнувший через какую-то щель в маркизе, стал короче и, превратившись почти в кружок, высветил на предплечье сценку из плавающих пылинок над торчащими, словно намагниченными, редкими и тонкими волосками…
Волшебная штука – время. За час можно пообедать, прожить два года и открыть новую форму жизни.
Звук её шагов отпечатался на старых плитках траттории и слился с другими, оставленными тысячами предшественников...
Продолжение следует
Начало: Вместо предисловия Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Часть 1 Глава 8 Часть 2 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15 Глава 16 Глава 17 Глава 18 Глава 19