– Николай Максимович, у вас были истории, когда вы выходили из театра после спектакля, а там миллион алых роз, лимузин, золото, бриллианты…
– У меня много чего было, но главное же не это, главное, с какой искренностью тебе все это давалось. И могу сказать такую вещь: если тебе это пришло легко, но не по заслугам – оно как-то...
Мне много чего дарили разные люди. Было очень интересное – в Мариинском театре меня однажды попросили выйти. Говорят: «Коля, вас там зовут». Я спустился, стоит дама – очень так мило одета как бы по-петербужски – это были 90-е годы, а в 90-е годы в Питере было голодно.
Держит в руках какую-то коробочку от торта. Я сначала подумал, что-то сладкое принесла, и она мне говорит, что вот я вам хочу это подарить. Я беру, а это тяжелая такая штучка и понимаю, что не пирожное, спрашиваю: «что это?». Она говорит, что это фигурка. Я открыл, смотрю – гипсовая какая-то фигурочка. Поблагодарил ее, закрыл. Привез домой, а у меня была коммуналка, я ее, значит, поставил куда-то на шкафчик – милая такая, красивая из гипса.
И вот эта фигурка стояла у меня дома. И однажды пришел ко мне в гости мамин знакомый, он рассматривал, что у меня висит, стоит на полках и так далее, спрашивает: «Ой, Коль, а что там наверху у тебя стоит?». Я отвечаю: «Вот мне какая-то дама подарила гипсовую такую штучку. Сказала, что она в их семье еще до революции была».
Он попросил снять эту фигурку, показать ему. В общем, я несу большую лестницу, карабкаюсь, снимаю это. Он так крутит-крутит, говорит: «Ты понимаешь, что это «бисквит» XVIII века?». Я говорю: «Как?!». Он переворачивает: «Это Фальконе». Я говорю: «Какой Фальконе? Это гипс». Он говорит: «Это не гипс. Это «бисквит», это бесценная вещь. Ты понимаешь, это музейная вещь!».
Я тогда подумал: «Какое счастье, что не выбросил!».
– А вот тогда в 90-х, когда только все начиналось – карьера большая, грубо говоря, светская жизнь, вы тогда пошли в эту московскую тусовку, в эту жизнь, потому что была интересна эта новая жизнь или потому что это было нужно – карьера, знакомства с нужными людьми?
– Знаете, так интересно, когда меня стали очень часто приглашать на всякие праздники, такие – вот что называется «тусовки», я очень часто ходил только потому, что это устраивал какой-то человек, к которому я относился очень хорошо. И если я пообещал, я всегда это делаю. Я всегда приходил, даже если всего на пять минут.
Сейчас мне очень легко куда-то прийти, мне не надо беречь ноги. Я очень спокойно иду в музей, гуляю сутки, а раньше... Я заходил в любой зал музея и первым делом искал, кресло, стул, или скамейку. Я должен был сесть, а только потом рассматривать стены, потому что я все время берег ноги.
А тут получается, ты же заходишь – тебя сфотографировали. Никто не пишет, что ты ушел через две минуты. Я свою дань отдал: я человеку либо цветы подарил, либо руку пожал, перед баннером сфотографировался и вышел. Но мне все время говорят: ну конечно, вы же везде.
Другое дело, что как пела Долина в замечательной песне «Стена», что «и вот я всюду званый гость на именинах». Я рано попал на «именины» и не могу сказать, что это очень легко.
Помню, как некоторые артисты реагировали каждый раз, потому что в театр приходили все приглашения, и в канцелярии, кто заходил, замечали их. А на приглашении написано, например: «Кремль». «Ну, конечно. Опять Цискаридзе!». Ну и так далее, типа «мы же гениальнее», «мы же лучше, но нас никто не видит!».