…Они появились с полчаса назад. Подгребли тихонько, я потом поглядел, вёсла нарочно тряпками обмотаны, чтобы не плескали. Вот скажи, Джотто, добрые люди, когда собираются в гости, или там поговорить, разве так поступают?
- Добрые люди посреди ночи в гости не ходят. – покачал головой Марио. Похоже он, единственный из всех, сохранял посреди этого бардака хотя бы подобие спокойствия и здравого смысла. – И, тем более, на лодках не плавают. Стрелять-то зачем? Окрикнул бы их ещё на воде, расспросил…
- Так я как рассудил? – принялся объяснять Риенцо. – На полицейских они не похожи. Ежели это немецкие mafioso, и собираются захватить «Савойю» для каких-нибудь своих тёмных делишек – то пока эти двое меня отвлекают, их подельники вполне могут забраться на крыло с берега и сунуть мне нож под рёбра! Не-ет, думаю, Джино Риенцо так просто не проведёшь: дождусь, пока эти влезут, скомандую «Руки в гору» - тогда и поговорим!
- Ну и как, скомандовал!
- А то! Только они сразу за стволы схватились, вот и пришлось стрелять. Не ждать же, пока они продырявят меня или, убереги меня Санта Лючия Сиракузская от такой беды, нашу пташку?
- А других, значит, не было? - осведомился Марио. Он опустился на корточки, по очереди вывернул у убитых карманы. Не обнаружив там ничего интересного, стащил с одного пиджак и принялся тщательно ощупывать швы. Пилот удивлённо наблюдал за его манипуляциями.
- Нет, других не было. Я выждал пяток минут, спустился на берег и пошарил шагов на двести в округе. Никого и ничего. Похоже, даже стрельбы никто не услышал – места глухие, дикие…
Я разбирал сказанное с пятого на десятое – оба говорили по-итальянски, но сейчас меня больше занимало, что мы будем делать дальше. Марк возился в салоне-поплавке, пристраивая раненую Татьяну на раздвижной парусиновой койке. Кровотечение из раны почти прекратилось, но долго это продолжаться не могло. Если в самом скором времени не снять жгут и не сделать операцию – настоящую, в больнице с профессиональным хирургом и анестезией – дело неизбежно закончится очень и очень скверно. А где её взять, больницу, имея на руках самолёт с тонной краденых сокровищ и два неопознанных трупа? - это не считая той бойни, которую мы учинили в замке? По-хорошему, надо заводить двигатели и лететь отсюда, куда глаза глядят – но оставшиеся Татьяне минуты утекают, словно песчинки из колбы песочных часов, а я так до сих пор ничего не придумал…
- Места тут глухие, это ты верно заметил. – пробурчал Марио, продолжая манипуляции с пиджаком убитого.– Ага, кажется, что-то есть! Джино, дай нож, я свой сломал…
Риенцо протянул ему нож. По виду - точную копию «Подлинного Эдуара».
- Синьор Алексис, подсветите…
Я направил луч фонарика на его руки. Марио благодарно кивнул и поддел кончиком ножа шов, распорол, засунул в прореху пальцы – и извлёк оттуда кусочек очень тонкого белого шёлка. Я пододвинул фонарь поближе, стараясь рассмотреть находку.
- Фильо ди путана![1] - итальянец скомкал записку. От его былого спокойствия не осталось и следа.
- В чём дело? - немедленно среагировал пилот. - Палец порезал?
- Всё шутишь? - Марио сплюнул в воду и поднялся во весь рост. – Считай, дошутился…
- В чем дело-то? - вид у пилота был раздосадованный. – Объясни уже, хватит говорить загадками!
- Никаких загадок. – Марио сложил нож и протянул его законному владельцу. – А только было бы куда проще, Джино, если бы ты и меня положил рядом с ними. Или прямо сейчас горло перережь – массу людей от хлопот избавишь.
- Это ещё почему?
- Эти двое, видишь ли, явились сюда за мной… и за ними. – Марио мотнул подбородком в мою сторону. - И теперь у тех, кто их прислал – а это, дружище, весьма опасные люди, - возникнут ко мне очень, очень неприятные вопросы.
- Погодите, синьоры… - я решительно отодвинул пилота в сторону. - Марио, вы действительно считаете, они пришли за нами? Но почему, зачем?
- А мне почём знать? Этот документ – он продемонстрировал мне клочок шёлка с отпечатанными строками и бледно-лиловой печатью - они должны были предъявить мне для опознания, вместо пароля. А вот что за инструкции у них были дальше – это одному Богу известно. Может, помочь переправить вас домой, а может, наоборот, грохнуть и забрать вашу добычу. В любом случае, теперь мне не оправдаться. Не поверят, и правильно сделают – я на их месте сам бы не поверил ни единому слову.
-
- Да кто не поверит-то?
- А то вы не знаете, синьор Алексис… - невесело усмехнулся он.- Сдаётся, у нас с вами один и тот же наниматель.
- Слушай, Джотто… - снова заговорил Риенцо. – Может, тебе не плюнуть на всё это, и не отправиться со мной? А что? Доберёмся до Америки, золота, побрякушек у нас полно, обоим хватит, ещё и внукам нашим останется!
- А этих троих я куда оставлю? Девчонка ещё раненая, того гляди Богу душу отдаст... – он решительно помотал головой. - Нет уж, Джотто Мелацци в чём только не обвиняли за его бурную жизнь – случалось и в предательстве, но только Мадонна свидетельница, он никого никогда не предавал. А раз так – не стоит и начинать.
- Примерно в часе лёту, к западу Боденское озеро. – сказал пилот. - На берегу озера город Фридрихсхафен, там и больница отыщется. Сядем где-нибудь, высадим твоих друзей – может, успеют доставить синьорину к врачу, пока она не окочурилась?
- Хм-м-м… - я мысленно поскрёб затылок. - Мысль, конечно, толковая, но как мы объясним наше появление добропорядочным горожанам? Во Франции, Испании – я ещё могу понять, но здесь, в Германии, сплошной орднунг. Да нас первый же шуцман[2]…
- Германский порядок – это всё в прошлом, синьор Алексис.
Марио усмехнулся, и пилот закивал в знак того, что полностью согласен с земляком.
- С тех пор, как этой осенью помер старик Штрезерман, у них тут сплошной бардак, хуже, чем у нас, в Италии в двадцатом, перед тем как дуче пришёл к власти. Обвал экономики, репарации, безработица, что ни день - митинги и демонстрации, а то и чего похлеще. А тут ещё к власти рвутся правые из «Стального Шлема» и Гитлер со своими национал-социалистами. Не-ет, синьор Алексис, немцам сейчас не до вас… и не до нас, надеюсь, тоже. Кстати, как у вас с наличными?
Я прикинул остаток нашей кассы, хранившейся у Марка.
- Осталось немного, но всё больше фунты и итальянские лиры. Немецкой валюты нет вовсе.
- Тогда возьмите золотые монеты, хотя бы пару дюжин! – предложил Риенцо. Пилот явно был рад случаю хоть немного загладить свою оплошность со стрельбой. – На крайний случай сойдёт, должны же в Германии найтись евреи, способные поменять золото на полновесные рейхсмарки? Вы, главное, ничего не бойтесь: немного наглости, побольше уверенности в себе, ну и деньги, конечно – и всё будет о̀кей, как говорят американцы.
Я повернулся к Марио. Или, как его на самом деле – Джотто Мелацци? Надо будет запомнить…
- А вы как же?
Итальянец улыбнулся – как мне показалось, несколько неловко.
- Пожалуй, приму предложение Джино. Довольно я поработал для дела мировой пролетарской революции, пора и о себе подумать. Он прав – если сумеем переправить в Америку добытые в Ливии сокровища, то их нам обоим хватит на всю жизнь, ещё и детям останется… если я, наконец, обзаведусь семьёй. Всю жизнь мечтал, признаться… -
Марио замолчал. Лицо его приобрело мечтательное выражение.
- Одна только просьба, синьор Алексис…
- Конечно, всё, что смогу.
- Кхм… просьба, значит. Совсем небольшая, но для меня это важно. Когда будете в Москве – объясните там, что я не предавал и никого не убивал. У этих людей, сами знаете, руки длинные, такие и в Америке запросто достанут. А меня что-то не привлекает перспектива прятаться всю оставшуюся жизнь.
- К тому же… - он сделал паузу, а когда заговорил снова, голос его звучал неуверенно. – Знаете, я много чего насмотрелся в прошлую войну, и если на этот раз в старушке Европе в ход пойдут пакости вроде тех, что мы с вами видели там - он махнул рукой в сторону замка, - то, поверьте старому вояке: Верден, Галлиполи и иприт покажутся цветочками. Нет уж, я лучше за океаном пересижу, довольно с меня всяких ужасов!..
«Савойя» затарахтела обоими моторами, развернулась. Движки оглушительно взревели, летающая лодка резво побежала по водной глади, волоча за собой две разбегающиеся пенные полосы. Вот она встала на редан, оторвалась от поверхности – и пропала в облаках, сползающих с возвышающегося на юге горного хребта. Мы с Марком проводили самолёт взглядами.
- Как она?
Я взял Татьяну за запястье, закатал рукав – и только с третьего раза ощутил подушечкой большого пальца едва слабое биение пульса. Склонился ухом к губам – дыхание есть, хотя и едва уловимое.
- Жива… пока. Если поторопимся – глядишь, и обойдётся.
Полчаса назад, на подлёте к Боденскому озеру, мы на несколько минут ослабили жгут, и это стоило нашей спутнице половины стакана потерянной крови. Марк ей в рот влил сквозь стиснутые зубы остатки коньяка, и теперь Татьяна забылась беспокойным сном, грозящим в любую минуту перейти в забытьё.
- Я заметил сверху деревушку вон за тем мыском. – показал рукой Марк. – Может, получится нанять там повозку? До города тут километра два, быстро доедем…
Я кивнул и взялся за ручки носилок.
…Что ж, путешествие продолжается?..
Тинг-танг…
Шипение зубчатых колёс под полированной ореховой крышкой мозеровских кабинетных «ходиков». И снова:
Тинг-танг…
Тинг-танг…
Три часа ночи. Яша сел на кровати. Бок ныл, и это продолжалось уже несколько часов. Последний – крайний, как здесь почему-то любят говорить - флэшбэк дался ему особенно тяжело. Впервые со дня «переноса» схватило сердце – да так что Яша едва добрался до кухни, где в настенном шкафчике хранилась аптечка. Теперь, наверное, придется держать её в спальне – хотя бы сердечные средства, а то ведь в другой раз можно и не успеть…
Уснуть не получится, это понятно. И пусть – зато можно в тишине, спокойно обдумать то, что он увидел на этот раз.
…лучше бы не видел, честное слово…
- Значит, они всё же добыли её, подумал Яша. – Добыли, несмотря ни на что, и он сам в немалой степени приложил к этому руку. А что ещё оставалось? Отчаянную мольбу, содержавшуюся в предсмертном послании старого Эрлиха тогда, в Вене, он не воспринял всерьёз. И только теперь, после того, как увидел, почему несчастный переводчик сунул голову в петлю, прикоснулся к ужасу, сошедшему со страниц древнего фолианта – он готов был отдать что угодно, чтобы вернуть тот день. День, когда можно было ещё своими руками разодрать страшный том, залить обрывки древних пергаментов керосином - и ворошить горящие клочья кочергой, пока они, все до последнего, не превратятся в невесомый серый пепел.
…или пергамент сгорает иначе? По крайней мере – этот пергамент? Яша не знал – и теперь уже, наверное, не получит шанса узнать. Да, что бы там не думали остальные жители Земли, время можно иногда повернуть вспять - или наоборот, неимоверно ускорить, прожив за доли секунды целый век. Он, Яша живое тому доказательство – но только не в этом конкретном случае. Потому что – поздно.
Неужели Давыдов и его спутники закончат свою миссию и доставят книгу «заказчику»? Вопрос, и ответа у него нет. Откуда бы ему взяться, если Яша и сам не уверен, как бы поступил, окажись он на их месте. В самом деле – сжёг, лишь бы не отягощать свою совесть (на которой и без того немало разных грехов) очередной порцией зла, выпущенного в этот мир? Или всё же довёл бы дело до конца. В самом деле, люди и сами неплохо справляются – чем, скажите на милость, термоядерные бомбы малой, средней и сверхбольшой мощности, которыми державы двадцать первого века вот-вот примутся швыряться через океаны, так уж лучше воинства зомби? Того самого за создание которого с таким энтузиазмом взялся доктор Либенфельс, не к ночи будь помянут?
Яша тяжело поднялся с постели и поплёлся в уборную. До ужаса хотелось опереться о стену, и он с трудом заставил себя этого не делать.
Рано раскисать, рано. Силы ещё понадобятся. А уж где – в этом мире, или в другом, который младше на сотню без малого лет – это, как говорят в любимой Яшиной Одессе, будем посмотреть…
Москва, октябрь-ноябрь 2022 г.
[1] (итал.) буквально – «сын шлюхи»
[2] член шуцманшафта («охранных команд») Веймарской республики.