После завтрака мы, словно два гигантских муравья, ползали по крыше с экспотулом, перекатывая его друг другу, как машинку, а он старательно гудел, покрывая крышу двора блестящими листами полимера.
Отсюда, с высоты я прекрасно видел конец огорода и то, что за ним. И конечно, никаких соломенных катушек за забором не было.
На всём нашем участке весело звенел и жужжал летний цветущий луг. Пусть и поднявшийся за одну ночь, он нисколько не уступал настоящему. Словно эти ромашки и прочие лютики-цветочки всегда тут и росли. На низких кустиках подрагивали в солнечных лучах, рассыпая по траве рубиновые блики, грозди крупных ягод смородины и пузатые бочонки крыжовника.
Над лугом порхали удивленные резкой переменой бабочки и жужжали трудяги-пчёлы. Видимо, прифигев от сладости нектара, по сравнению с полынным. Впрочем, возможно они уже подсели на абсент.
Поразмышлять о вкусовых предпочтениях пчёл не дал Сашка, торжественно вручив мне ведро и тряпку. Следующие два часа я задумывался о последствиях паники среди гигантских пауков-крестовиков, что капитально обжили резные наличники. Хитрый Санёк отмывал окна изнутри.
После обеда снова крыша и второй слой полимера, тщательная уборка комнат и чулана. После приезда Алинки ночевать я буду именно там. Да я и не против. Детство вспомню...
Нет, мне все время везёт на исполнение дурацких желаний. Вспомню-вспомню, ещё как...
Сегодня было ещё жарче, чем вчера и чем все предыдущие дни. Санька даже заволновался за свой газон. Как бы он обратно не дегидратировался. Поэтому к вечеру нам пришлось выползти в огород, поливать посадки.
Духота и сушь погрузили всю деревню в сонное оцепенение. Над соседней улицей висела охристая, кварцево поблескивающая пыль. А со стороны города невозможно медленно наползали полупрозрачные сиреневые облака, принося с собой едва уловимый, сладковатый запах СОРа. Но в воздухе было ещё что-то. И я так до сих пор не мог понять что...
На нашу крышу присел крупный ворон, почистил клюв, погляделся в мутное зеркало полимера. Вытянув шею, вдруг выдал совсем не воронье: «Талу-ун!» и полетел прочь, вальяжно взмахивая крыльями.
Мы с Саньком переглянулись.
- Бывает, - кивнул он, после недолгой паузы, - в детстве пару раз слышал, чтоб они так кричали.
Потянуть стеки мы решили на лавочке перед домом...
На лавочке перед домом лежало маленькое жёлтое яблочко, надкусанное с одной стороны. Свеженадкусанное, ещё не потемневшее.
Не раздумывая, Санёк поднял и швырнул его в заросли через дорогу.
- Погоди, - только успел сказать я, глядя, как сомкнулись объятия сорнотравья, поглотив сей загадочный артефакт. - Откуда оно здесь взялось?
- Ну оставил кто-то, - равнодушно хмыкнул брат.
- Что-то я на нашей улице - не то что детей - взрослых не наблюдаю.
- Мимо шли...
- Откусили яблоко и положили на лавочку?
- Не грузись. Подумаешь, яблоко...
Ну так-то он прав, конечно. Но мне что-то покоя не было. А рот заполнился кисло-вяжущей слюной, словно я сам это яблоко только что откусил.
- Сань, а ты помнишь Рудика?
- Скинхеда?
Я кивнул.
- Да, они тогда устроили... - Санькина гримаса выразила то ли презрение, то ли злость, и он добавил сквозь зубы: - У наших старших ребят, у кого сотрясение, у кого перелом. Ты мелкий совсем был, наверное, не помнишь.
- Ну да... - я неуверенно кивнул, - а после?
- После? - Санёк так злорадно усмехнулся, - его Дэн с Майором потом выцепили... Перестарались малёк, - брат опустил взгляд. - Он сам на эту арматурину напоролся, ребята не хотели... В больнице умер. Перитонит, сепсис... Сказали - просто сгорел.
Видимо, моё лицо вытянулось до неправдоподобных размеров, потому что Санёк спохватился:
- Да, тебя ведь тогда, в первый же вечер этой заварушки, домой отправили...
Ну ни фига себе, конспирация! Только какой смысл?
- А Расима? - прищурился я и кивнул в сторону старомодного особнячка, отделанного песчаником и коваными чугунными изысками.
- Тебя сегодня так покойники интересуют?
- Что случилось с Расимом? - резко спросил я.
- Я же был в армии. Ты сам лучше знать должен, - братец скептически уставился на меня, хотел видимо что-то ехидное сказать, но передумал: - На Гранде своей влетел под КАМАЗ. Возгорание. Не то что от парня, от машины ничего не осталось. Пацаны потом ходили на похороны. Гроб закрытый.
Санька замолчал, пристально глядя на меня, а во взгляде читалось: «Тоже не помнишь?»
- То есть, просто несчастные случаи?
- Просто... - пожал плечами брат.
- И никакой мистики, ничего сверхъестественного?
Брат странно нахмурился:
- Ну как ... Агнюша говорила, что их Белая Соня забрала.
Белая Соня! Моментально вспомнились детские страшилки, которыми местная малышня пыталась меня напугать в мой самый первый приезд сюда. Вспомнились, ага. Ещё пару секунд назад я ни о какой Белой Соне понятия не имел, а теперь - помню. Только это такая чушь, что даже и рассказывать не хочу.
Тянули мы в тот вечер молча. Долго. До того, как небо стало самого тёмного оттенка лазурита.
С утра мне было поручено сгонять до магазина.
А ноги сами пронесли меня мимо. Знаете, там через прогулок стоял такой маленький, зелёный домик. В нём жила клёвая девчуля.
Правда, через год её родители продали этот дом. И это последнее, что я знаю об Иринкиной жизни.
Новые хозяева построили оранжерею, с какой-то причудливой планировкой, делающей её похожей на гигантский хрустальный лабиринт-головоломку. У дома грелся-подзаряжался на солнышке крутой внедорожник, но самих жильцов не было видно.
А у соседнего дома, представьте себе, ещё стояла та самая лавочка. Потемневшая, покосившаяся, но стояла. Здесь остались самые прекрасные воспоминания. Разговоры сквозь поцелуи.
- Я хочу тебе показать кое-что... завтра. Пойдёшь со мной?
- Пойду. Спокойной ночи, Мить.
Лучше бы она не соглашалась.
Так, стоп... Когда я вернулся в тот вечер домой, Иришкин дед говорил Агнюше о ... Белой Соне. Дескать, видели её, значит - жди беды. А тётушка причитала: вот и снова началось, когда угомонится, тв*арь кро*вожадная... Как в две тысячи восьмом... Ну а дальше, в принципе, воспоминания совпадают.
Я постоял ещё немного, сам не зная, на что надеясь, и побрёл обратно к магазину.