Пока мы перетаскивали из машины и настраивали триммер, бензопилу и экспотул, пол в избе застыл. На ровной, глянцевой поверхности проступили причудливые узоры из невиданных растений, диковинных птиц и зверей, а может и рыб.
- Мия будет в восторге, - Санька с удовольствием оглядывал своё творение, - Олси-про марку держат.
Я присел на корточки, погладил тёплую и удивительно мягкую поверхность. Вспомнил тётушкины разноцветные половички, слегка загрустил. Но здесь Санёк хозяин, пусть делает, что хочет.
Мы соорудили нехитрый обед из консортных продуктов, оставив содержимое экопакетов на ужин.
- Сань, а ты помнишь вкус СТАРОЙ колбасы? - сам не зная зачем, спросил я.
- Такой же, - брательник подхватил на вилку поросячье-розовый кружочек.
- Ни фига...
- Тебе так только кажется. Мне дед тоже втирал, что раньше продукты были вкуснее. А из экопакета в рот не вломишь. Зато натуральные - белки, жирки, углеводы, как тогда. Просто мы были беззаботнее, от того и солнце казалось ярче, и небо выше, и еда вкуснее, и девчонки красивее...
- Не, у консорта какой-то безвкусный привкус... Не знаю, как объяснить... ощущение пустоты. Эко-еда и то, хоть что-то в себе содержит. А эти недопродукты...
- У тебя, по-моему, в душе пустота, - брат смотрел на меня исподлобья, красноречиво, - потому что ты один.
- Не начинай, Санёк, - предостерегающе фыркнул я.
- Мить, почему? Ты можешь хотя бы брату рассказать, почему?
- Я сюда не исповедоваться приехал. Доедай свою недоколбасу и пошли огород чистить.
Санька понимающе примолк. Быстро управился с остатками и сел наматывать леску для триммера. А я решил осмотреть фронт работ.
Ха! Осмотреть. В прыжке и то ничего не видно. Серебристая, пахучая полынь выше головы, кое-где чернобыльник и ещё какие-то невспомнившиеся мне травы.
А вокруг тишина. Оглушающая, давящая, бесконечная. До звона в ушах заполненная музыкой кузнечиков и жужжанием тысяч прозрачно-слюдяных крыльев. Выгоревшее от солнца небо с редкими здесь искорками дронов. И стеклянный воздух, без привычного привкуса СОРа.
Но здесь пахло чем-то ещё. Неуловимым, но знакомым. Чем-то, помимо приторной горечи полыни, пересушенной земли, старой древесины и всех остальных обычных деревенских запахов.
Не, экспотулом работать намного легче. Под его блестящими на солнце ножами аккуратными снопами ложились мне под ноги охапки полыни, гордо падали поверженные в бою раскидистые репейники, укладывались шёлковыми полотнами заросли осота.
Ограничитель экспотула уперся в остатки забора. С сочным хрустом повалились толстые стебли лебеды, и я заглушил мотор.
- Лебеду у забора повыдергай... - прошелестел давно забытый голос у самого уха.
Сразу вспомнились горячие лучи солнца на моих обгоревших плечах, тянущая боль в усталых руках и невыносимое жжение в груди от одной только мысли, как же давно я не видел Иринку.
Вот чёрт, действительно, как же давно...
Я вернулся на исходную позицию у двора и начал новую полосу. Санька жужжал триммером где-то в палисаднике перед домом.
До вечера мы вычистили весь огород. Я даже смог вычленить в бурьяне несколько кустиков смородины и крыжовника. С ягодами. Настоящими, не консортными. Мия будет рада. Из машины Санёк притащил дегидрат. Пока расстилали, ровняли, заливали водой из скважины - совсем стемнело. Зато на утро у нас будет прекрасный изумрудный газон с низкой шелковистой травой, ромашками, колокольчиками и чем-то там ещё. Санька заявил, что выбирала Алинка, а ему главное, чтоб без крапивы.
Мы так устали, что экопакеты улетели на ура. Даже ненавистный Саньку целлюмин, призванный имитировать творог, он уплёл за обе щеки. И разговоров больше не заводил.
Завалился на старый, тоскливо-скрипучий диван, укрылся изотермом и захрапел. Мне был великодушно уступлен надувной матрас.
Несмотря на комфорт спального места, мне не спалось. В голову лезли воспоминания десятилетней давности. Или их заменители.
Память удивительная штука. Бывает словно срабатывает предохранитель и те события, что могут разрушить психику, стираются. То есть, ты, конечно, помнишь, что случилось, но это не царапает душу, не рвёт на клочки, словно это было не с тобой. Словно реалистичное, красочное кино. И параллельно накатывает мутными волнами, выборочно высвечивая отдельные эпизоды, образы, слова и лица, какая-то чужая, другая, новая история. Интересная история.
Но мне сейчас хотелось, чтоб ощущения реальности вернулись, чтоб я вспомнил абсолютно всё, прочувствовал заново. Заполнил пресловутую пустоту внутри. Санёк был прав. Поэтому сегодня я здесь...
Ещё одним настоящим воспоминанием стал густой и тяжёлый воздух, что огромным котом-увальнем уселся мне на грудь, не позволяя сделать вдох. Ощущений добавило ужасно тёплое одеяло. Точно такое, как у Агнюши.
Я резко поднялся и вышел из душной комнаты.
Ступеньки дворового крылечка тихо скрипнули. Я поднял вытянутый Саньком до одной трети никостек. Запустил разогрев. В чёрное небо полетели снежные хлопья. Сделав полукруг, они бесшумно осыпались к моим ногам. А я не торопился вдыхать. Мне хотелось настоящих сига*рет. Я успел поку*рить их пару лет, до заполнения рынка вейпами и введения квот. Жаль, хорошее было время...
Хлопья никостека ещё таяли у двора, а я уже шёл по зыбкой и мокрой паутине распускающегося гидратированного газона.
В воздухе стоял густой, хоть ложкой ешь, привычный запах. Чего-то...
И нет, точно не соломы.
В самом конце участка за ветхим забором высился стеной тот же густой бурьян. Днем, поглощённый работой, я не рассматривал, что там за ним, следил только за работой экспотула. Но то, что я увидел сейчас, проявило в памяти ещё несколько незасвеченных кадров. Воспоминание подкатилось под ноги ледяной волной, поднялось до пояса, потом до груди, перехватывая дыхание, сдавливая плечи, накрыло с головой и тут же отхлынуло, словно само испугалось такого стремительного сближения.
Там, в зарослях полыни лежала золотисто-серая катушка соломы. А за ней ещё одна. И ещё. В темноте легко угадывались очертания их покатых боков. Они словно плохо прятались в засаде, нехотя создавая видимость маскировки.
И чем дольше я смотрел туда, в темноту, тем отчётливей вспоминалось, что днём их за забором не было.
Небо медленно вращалось надо мной, перемигиваясь звёздами, неторопливыми светлячками спутников и габаритными сигналами неугомонных дронов. Под бархатным куполом разливалась тишина, настоящая, беспрекословная, без посторонних примесей. Дистиллированная чернота.
А потом из этого концентрата тишины появился звук. Долгое, глубокое и протяжное: «А-А-А-А-А» зависшее на одной ноте, низкое, на границе инфразвука, словно горловое пение тибетских монахов, словно тяжёлый выдох древнего исполина. Голодное гудение огня в тесном жерле. Звук растекался над тёмным полем, накатывал волнами, набирал силу и все больше понижал тональность, до самого предела, до ощутимых колебаний воздуха, до дрожи земли. Я закрыл уши ладонями, и волна швырнула меня на колени, я упал в пухлую перину разбухшего газона. Крепкие стебли опутали руки и ноги и потащили куда-то вниз, в чёрную глубину. А в ушах так и гудело «А-А-А-А». В нос ударил тошнотворный, сладковатый запах керосина, перед глазами разлилось ослепительное свечение пламени, всего лишь на доли секунды, а потом всё заволокло непроглядным дымом.
Протяжный стон оборвался на самой низкой ноте. И во внезапной тишине я услышал тонкий голосок:
- Митя, я смогу отомстить...
Очнулся от резкого толчка в плечо. Санёк стоял над моим надувным матрасом.
- Просыпайся, сонурик!
В пыльное окно заливалось белое солнце, из кухни плыл запах омлета, даже немного похожий на СТАРЫЙ.
Ночной кошмарик спрятался маленьким клубочком где-то под диафрагмой, уступив место чувству голода и долга. Долга помочь Саньку с ремонтом.