"Дедушке Матвею в ту пору исполнилось восемнадцать. Коренастый, сильный, он трудился с раннего детства.
Ещё при отце, когда ему было лет семь-восемь, один парень постарше предложил поиграть в нищих.
– Как это? – спросил Матвей.
– А так. Я притворюсь слепым, а ты при мне поводырём станешь.
– Пошли.
Подались в дальнюю деревню, кажется, на Кнубрь, где их никто не знал. Весь день ходили по дворам. Люди жалели нищих. Особенно маленького Матвея. Надавали им хлеба, лепёшек – кто что мог. Матвей пришёл домой и похвалился:
– Вот сколько насобирал!
– Ах, негодник! – закричала мать. – Да в нашем роду нищих не было ни в ком года.
Взяла хворостину и отстегала сына.
На всю жизнь запомнил он этот урок. Никогда не попрошайничал. Гордость в себе развивал. В десять лет научился пахать и скородить, в двенадцать – чинить хомуты, шлеи, обратки и другую упряжь для лошадей. По деревням ходил вместе со страшим братом. Вспоминал не раз, как один хозяин посмотрел работу братьев и говорит:
– Ты, Афоня, отдохни. Пусть лучше эту работу закончит Матюшка. У него руки ловчее.
В пятнадцать лет Матвей пошёл в Киев вместе с другими мужиками. Там в пекарню поступил. Сперва учеником был, а там из него такой мастер вышел, что хозяева наперебой к себе зазывали. Как-то прислала ему письмо дочь Федора (она только что читать научилась, бабушка не умела). Прочитал дедушка письмо и заплакал: корова пала. Хозяин пекарни подошёл, спросил, что случилось.
– Не надо горевать, – сказал. – от тебе деньги на корову – отработаешь.
Умел и валенки подшивать, и лапти плесть из лык, которые сам заготавливал, раздевая ореховые палки: помню, висят в горнице, на гвозде под матицей скрученные, как баранки. Лапти – мужская обувь, коты – женская. А все из лык. Оборки из тонких верёвочек. Онучи и портянки из замашек ткали. Замашки брали на коноплянике. Тёмно-зелёную коноплю связывали в снопы и в альшанском ручье выдерживали. Шло волокно конопли на чуни, на холсты. Мягкие замашки – на ткань, из которой шили нижние штаны и рубашки. Прялки (по-нашему, пряхи) гудели долгими зимними вечерами – это дело женское прясть, а затем, притащив из амбара стан, садиться и ткать. Натянуты нити, как струны разного цвета, ходят, как живые, бёдра, мелькает в руках уток с намотанными на нём нитками, рождается дерюжная разноцветная ткань. На дерюжке спали, дерюжкой одевались, дерюжкой сундук с добром укрывали. А как хороши были рушники под окнами и в Святом углу иконном с лампадой, петухами и другим шитьём. Бабушка читать-писать не умела, а буквы-инициалы на рушниках вышивала.
Шубы, свиты, тулупы, чуни, лапти, стан, прялки, цепы для молотьбы у амбара – всё это и до моих лет додержалось в деревне. А в войну даже лучину пробовали жечь, огонь добывать ударом кресала о кремень…
Умел дедушка и плотничать, и яблони прививать, и, конечно, пахать-сеять. Женился – от брата отделился. Перешёл через дорогу на луговинное место, построился и сад посадил. Два горя перенёс: старших сыновей Егорку и Макарку маленькими схоронил. А потом, как нарочно, дочери пошли: Федора, Мартёна и, наконец, сын Михаил. Последняя дочь – Маня, весёлый друг моего детства. Предпоследняя Лена бегала по лугу, наелась бесива – ядовитой травы и умерла.
Однажды летом – это было в сорок втором – позвал меня дедушка в Сабуровский лес за ореховыми палками. Тонкие, гибкие, они шли на котла для кошёлок и вершей. Поднялись на горку.
– Давай чуть передохнём, – сказал дедушка.
На семьдесят втором году он стал чаще уставать. Это лето было для него последним…"
#василий катанов #родные дали #альшань #фоминка #альшанская старина