1. Текст.
«Больше всего, пожалуй, Марен страдала оттого, что не видела неба. Погода всегда играла в её жизни большую роль, и не столько сегодняшняя погода, как та, что ожидалась на другой день. Недаром Марен была из рыбацкого рода. Она только следовала примеру своей матери, как та — своей; с малых лет, едва войдя в разум, они вглядывались в небо и ранним утром и поздним вечером. Небо распоряжалось всем в жизни рыбаков: оно милостиво ставило на их стол пищу изо дня в день, и оно же, разгневавшись, сметало со стола еду, отнимая у семьи кормильца. Бывало, Марен по утрам прежде всего смотрела на небо и последний свой взгляд перед тем как лечь в постель посылала ему же. «Ночью гроза будет», — говорила она, возвращаясь домой. Или: «Завтра улов будет хороший!» Дитте понять не могла, откуда бабушка это знает. Теперь Марен уже редко выходила из дому и погода, в сущности, не играла в её жизни особенной роли, но старуха по-прежнему интересовалась ею.
— Погляди, каково небо сегодня? — спрашивала она каждый день.
Дитте выбегала и обводила горизонт озабоченным взглядом, поглощённая данным ей поручением.
— Небо красное-красное! — докладывала она, вернувшись. — И кто-то едет там на мокрой лошади. Значит, завтра дождь будет?
— А солнце куда садится? В тучу? — спрашивала старуха, и Дитте снова убегала.
— Никакого солнца нету, — сообщала она, с нетерпением ожидая заключения бабушки.
Но старуха качала головой. Путает девчонка. И не разберёшься. Выдумывает много.
— А кошка сегодня траву ела? — спрашивала Марен немного погодя.
Этого Дитте не заметила, но видела, как кошка прыгала и ловила мух.
Марен призадумывалась и затем изрекала:
— Да, это вряд ли к добру. Поди-ка, взгляни: нет ли звёздочек под кофейным котелком на печке.
Дитте приподнимала тяжёлый котелок. Да… в саже, покрывшей его дно, перебегали искорки, словно огненные мурашки.
— Ну, быть буре! — говорила бабушка с облегчением. — Недаром у меня уж который день суставы ломит!
И если буря в самом деле налетала, Марен никогда не забывала сказать Дитте:
— Видишь? Я говорила!
И Дитте дивилась бабушкиной премудрости.
— Тебя и зовут знахаркой, потому что ты всё знаешь? — спрашивала она.
— Да, пожалуй. Но не велика мудрость знать немножко побольше других, — надо только глядеть хорошенько. А ведь среди людей немало дураков».
Андерсен-Нексё, М. Дитте — дитя человеческое. Роман. Перев. с датского А. Ганзен. М.: «Художественная литература», 1984. Сс. 72 — 73.
Мартин, папа Дитте...
2. В цитируемом издании роман занимает 648 страниц, правда, на восьми из них публикуется «Предисловие» стороннего автора, А. Топера. Из всех этих страниц меня заинтересовал лишь этот, наугад открытый, кусок текста, да и то не сам по себе, а своей заключительной фразой, итожащей диалог старой слепой женщины Марен и юного создания всё того же, женского, пола — Дитте.
Вот этот концентрированный интеллектуализм, потенцированная мудрость.
— Да, пожалуй. Но не велика мудрость знать немножко побольше других, — надо только глядеть хорошенько. А ведь среди людей немало дураков.
Парадоксализм первого из этих суждений состоит в том, что (1) о надобности «глядеть хорошенько» заявляет женщина слепая. И это не было бы парадоксальным, если бы она лишь высказывала пожелание для людей достичь мудрости и формулировала условие достижения мудрости. Но ведь она, слепая, соглашается с тем, что она мудрая, она — знахарка, и она всё знает. То есть слепая «глядит хорошенько» и потому всё знает, потому мудра. Спасает её Дитте, её телескоп и микроскоп на одной подвижной монтировке.
Парадоксализм второго из этих суждений состоит в том, что (2) сама эта мудрость оценивается её обладательницей как сравнительно ничтожная, то есть это так называемая житейская мудрость, состоящая из массы бессвязных эмпирических сведений. Самосознание и адекватная самооценка обыкновенно не присущи подобного рода мудрости, ибо её обладатель как правило не способен занять рефлексивную позицию и посмотреть на свою мудрость (2.1) со стороны, (2.1) в целом и (2.3) трезвым взглядом. Эта Марен почему-то смогла.
Парадоксализм третьего из этих суждений состоит в том, что (3) невесть как и абы как накопленной мудрости, мудрости в общем-то ничтожной, противопоставляется глупость большинства людей: «А ведь среди людей немало дураков». То есть немало среди людей таких, кто обладая зрячими глазами, не видит, а потеряв зрение окончательно, впадает в идиотию. Пожалуй, это трезвая оценка интеллектуалки Марен умственного статуса большинства, или, мягче, немалого количества людей.
Если мы прочтём диалог Марен и Дитте до этих заключительных строк, мы ознакомимся с источником мудрости Марен, поймём «откуда она такая умная». Весь её ум состоит на одну половину из суеверий, а на другую половину — из самочувствия её организма. То есть это, «чистое дело марш», самый земной и самый землистый солипсизм. И если ему удаётся по случаю совпасть с той или иной примитивной и информативно бедной реальностью, в которой пребывает солипсистка, то последняя гордо заявляет об очередной одержанной победе своего мировоззрения:
— Видишь? Я говорила!
3. Посвящать 640 страниц описанию страданий и радостей этих людей, конечно, можно, но читать это муторно и для развитого ума совершенно невыносимо. Понятно, для человека, только что научившегося читать и самого пребывающего в состоянии, мало отличимом от состояния Марен и Дитте, всё это чтение может быть занимательно и что называется «жизненно».
Человеку же хоть немного развитому проще и важнее посочувствовать реальным Марен и Дитте и попробовать хотя бы младшую из них вытащить из этого человеческого зоопарка на волю и воспитать из неё нормального человека, а не примитивного животного в животной среде, не Маугли, которым Дитте с Марен пребывает.
Немного поработала школа, немного поработал университет, и вот уже Мартин Андерсен-Нексё — автор неактуальный, устаревший и, можно сказать, затхлый. Так проходит слава мирская. По латыни уж писать эту фразу не буду. А. П. Чехов обвинит в плагиате.
А между тем тот же А. П. Чехов, современник М. Андерсена-Нексё, использовавший сюжеты не столь социально звучащие и не столь пропитанные коммунизмом автора, ибо был совсем не коммунист, остаётся и останется ещё на многие годы автором читаемым. Почему? В отличие от М. Андерсена-Нексё, А. П. Чехов умел писать. И писал занимательно и даже увлекательно. А М. Андерсен-Нексё просто дублировал в неталантливом слове озираемую им реальность. И его переводили и издавали непомерными тиражами в СССР лишь потому, что он был коммунистом. Русский десятитомный датчанин Мартин Андерсен-Нексё (М.: Государственное издательство художественной литературы, 1951 — 1954. 4470 с.) составляет хорошую параллель русскому одиннадцатитомному французу Луи Арагону (М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957 — 1961. 6928 с.). Оба по большому счёту нечитаемы. И не потому, что оба ярые коммунисты. Даже не потому, что один мелкотравчатый реалист, М. Андерсен-Нексё, а второй якобы высоколобый модернист, Луи Арагон. А потому, что таланта писать Бог не дал. Таланта!
Это нечитаемый Мартин...
Это нечитаемый Луи...
2022.11.12.